Тунисские напевы

– Ещё пару минут, – ответила Гайдэ.

Они могли уплыть сию же секунду, могли быть счастливы, свободны. Лодка бы вмиг отошла от пристани, ветер бы ударил в небольшой парус, волна всплеснула бы под килем. Стоило только протянуть руку. Да как всегда, всё решили пару минут.

Вдруг, тени лежавшие всё это время рядом с маленькой хижиной со снастями неожиданно зашевелились, разрослись, и разделились. Новые тени выпрыгнули из-за угла и поползли по пристани. Две из них побежали к лодке. Другие без счёта бросились к нашим героям. Не успели они опомниться, как оказались отрезаны от лодки. Гайдэ отшатнулась от Кирго. Тени бросились в лодку. Голос Карпера закричал: «Руби!». Послышался всплеск воды, крики, что-то упало в воду. Кирго взял Гайдэ за плечи. Нужно было бежать вперёд.

– Быстрее, в лодку, – успел он вскричать. Но дева стояла в ступоре.

На Кирго налетел какой-то мавр с дубинкой в руках, по-видимому, не ожидая сопротивления, но юноша наотмашь попал ему кулаком в челюсть; тот уселся наземь в изумлении. В следующее мгновение кто-то ударил Кирго сзади в затылок, и через секунду на нём уже повисло два стражника, один из которых отбросил в сторону его кинжал, спрятанный за поясом. Юноша взвыл, но не сдался; высвободил как-то обессилившую руку и скинул одного из обидчиков, а второго ударил в пах – известный стратегический ресурс всех мужчин. Ужаленный повалился и застонал. Второй стражник весом оттеснил Кирго; ударил в бровь, в весок. Кирго попятился. Гайдэ застонала за его спиной. Как она ни сопротивлялась, как ни извивалась, её уж связали, причём, довольно бережно.

– Гайдэ!– закричал Кирго во всё горло. И телом устремился к ней, не обращая внимания на град ударов, осыпавший его лицо. Мысли слетели с головы осенней листвой. Весь он был теперь единое усилье.

Наконец изумлённый ударом в челюсть мавр пришёл в себя и быстрым прыжком сбил Кирго с ног; начал вязать руки тугой верёвкой. Евнух наш распростёрся на земле обессиленный. Всё было кончено. Когда его поднимали, видел он Гайдэ, лежащую без чувств.

Юноша узнал на себе пристальный взгляд Ракыба.

– Что же ты, не смог повязать евнуха? – обращался тот к мавру, – говорил же, что легко одолеешь. А сам?

– Не ожидал, ваше благородие, – с горечью отвечал мавр.

– Что ж, Кирго, с тобой и троим сладить было трудно. Пришлось нашим дуболомам вместо моряков брать одного тебя, – отозвался Ракыб с неудовольствием и посмотрел на рябого турка, появившегося из тьмы в мокром кафтане.

– Он меня вислом, а я в воду упал, – оправдывался промокший стражник.

– Если уж этих двух надо было взять живыми, то на тех-то можно было и саблей махнуть

– У них и у самих имелись, – отозвался другой, появившись также из тени. – Лодка пошла по воде, всё закачалось. Я стоял один. Был выбор: кинуться на троих в их же лодку или остаться; я не стал.

– Не до оценили мы рыбаков, – констатировал Ракыб, – да и сабли у них были… сдаётся… – он не стал заканчивать фразы.

Кирго слушал этот разговор с горьким сожалением. На него теперь не обращали никакого внимания, как обыкновенно стражи порядка и поступают: обезвредив всех преступников, связав их по рукам, они могут уложить их на пол и ещё два часа заниматься своими делами, судачить о том о сём, нисколько не стесняясь; начальник будет отчитывать подчинённых; кто-то рассказывать анекдот; другой о семье вспомнит; для них это повседневность.

А всё же тяжёлые зрачки Ракыба непроизвольно добивались от Кирго чего-то, будто задавая немой вопрос.

– Как же я устал сидеть в засаде! – говорил мавр рябому турку, – ведь от самого дома их караулили, надо было там и брать. А то сидеть потом всю ночь!

– А сообщника взять! А заказчика увидеть! Доносчица сказала, что там ещё кто-то был, – отвечал турок.

– Да нам то что… – махнул рукой мавр.

Ракыб взял Гайдэ и положил себе на плечо.

– Идём к господину, – грозно приказал он. И остальную дорогу бравые стражники между собой не разговаривали.

Лодка вышла из бухты, парус поймал ветер. Карпер молча сидел на облучке с саблей в руках.

– Ну ты нас и втянул, – рассмеялся его товарищ, подходя сзади. Но увидев лицо контрабандиста тоже замолчал.

– Их шестеро, нас трое. Расклад не в нашу пользу: взялись бы за сабли, нас бы изрубили, – будто оправдываясь, заключил Карпер, – Эх, было бы нас больше… где же был этот её янычар? Уж с ним бы у нас был шанс отбиться!

29

В одном из отдалённых домов бедно обставленном и замазанном коричневой глиной спал на жёсткой кровати молодой янычар. То был наш знакомый – Фарид. Утро ещё только занималось. Он открыл глаза; на улице густела тьма и сильные тунисские сквозняки били сквозь дыры в полу.

Янычар омылся; будучи чистоплотным, он совершал омовения куда чаще, чем того требовал Коран. Времени до молитвы оставалось много, и он решил свершить её в Великой мечети Сусса. Одевшись, Фарид взял в руки факел и вышел. Солнце ещё не зарделось, хоть летнее небо и не было уже вполне темным. Свежие пустые улицы облетали ветреные вихри. «Сегодня ночью плыву с Гайной в Грецию» – думал он, и, представляя счастливое лицо своей прекрасной гурии, мечтал, какими благодарными ласками она его одарит.

Добравшись до мечети, Фарид увидел двух своих товарищей Богатура и Джабира. Оба стояли посреди площади, пред дверьми мечети, и громко спорили.

– Что случилось? – громко вступил Фарид, после классических мусульманских приветствий.

– Он мне не верит! – обидчиво начал Богатур, – не верит, что мой дед был в один день у горы Арзиньян и в Арзруме, и в Карсе, а остановился в Тифлисе.

Джабир скрестил руки на груди и возразил: – А мой дед надул Ходжу Насреддина, продав ему за пять золотых обычный камень, как философский; тот поверил и продал его алхимику за тысячу золотых…

– Он смеется, а это правда! Моего деда звали Ашик! Спроси о нём в Тифлисе и тебе расскажут!

– Вот и я говорю, кто глупее Насреддин или алхимик? – не обращая внимания на Богатура, говорил Джабир Фариду.

– Похоже, глупее был твой дед, – отвечал Фарид, – ведь он мог продать камень алхимику и выручить тысячу золотых.

– Да хватит вам! Два неверных! – взвыл Боготур.

– Но это и вправду очень странная история, – успокаивал его Фарид, – все знают, что от Арзиньяна до Тифлиса два месяца езды.

– Ему помог Хадериллиаз![1 - Святой Георгий] – с гордостью произнёс Боготур.

– Оставьте свою ссору на потом и пойдёмте, – провозгласил Фарид, и все трое вошли в мечеть. В другое время янычар был бы и рад подшутить над товарищем, но сегодня смутная тревога теснила ему грудь. Странное предприятие предстояло ему, как же тут не задуматься. Во время молитвы Фарид был занят собственными мыслями, как впрочем, и многие из тех, кто молится. Губы его славили Аллаха, движения Намаза были идеально заучены, но душа… средь тысяч их найдешь ли одного, в чьем сердце обитает божество?

Мула произносил формулы, стоя спиной к молящимся. Звук голоса устремлялся в стену, обращённую в сторону киблы, и из-за специального её строения эхом разносился по зале. Когда голос затих, а моления были кончены таслимом, солнце начинало проникать в залу мечети через маленькие окна.

Народ потёк к выходу. Фарид стоял, задумавшись. Неожиданно слух его кольнул шёпот стоявшего справа мужчины, ему не знакомого.

– Так значит, наложница достопочтимого кади хочет удрать? – в нетерпенье говорил незнакомец кому-то, стоявшему слева от него.

– Тише ты! – Разъярился этот кто-то, – пойдём, сейчас всё расскажу.

Ноги Фарида понесли его к выходу, вслед за двумя мужчинами. Сколь он мог разглядеть, один из них был турок, а второй мавр с чёрной шеей.

– Господин знает, что побег сегодня, – шептал мавр, – ночью пойдём брать, вот будет потеха!

Фарид так старательно прислушивался, что наморщил лоб и сощурил глаза. Но среди выходящих начались разговоры, и более он ничего не услышал.

«Будут брать ночью, – думал янычар, возвращаясь домой, – наверное, евнух рассказал про меня господину. Он же любит Гайну, вот и решил меня устранить. Да я и по его взгляду понял, что этот Кирго меня ненавидит. Эдакий коварный ишак оказался … но вдруг Гайна не знает?… в любом случае, надо уехать. Даже если она не знает – её простят. Она ведь говорила, что ходит в любимицах у кади. А мне нельзя рисковать».

Вернувшись домой, он собрал вещи и к вечеру уже скакал в направлении города Картаж.

Почему же он не предупредил Гайдэ? Почему не пробрался в Гарем или не отправил кого-нибудь с тайным посланием, которое поняла бы только она?

В иных душах любовь открывает самое высокое, другие делает низкими и трусливыми.