Тунисские напевы

–Она уплывет и всё! Неужели ты отдашь этому немытому янычару свое счастье? Свою Гайдэ…

–Я обещал.

–Разве он достоин… разве оценит? Долго ли она будет любить?

–Думаешь, я не знаю? Думаешь, я не задавал себе эти вопросы тысячу раз… уже решено.

– Ну, раз так, Кирго, тогда послушай вот какую историю, – Карпер уселся поудобнее и начал; он, как и все преступники, имел дар рассказчика.

«Эту легенду услышал я на Балканах…

Рассказ Карпера

Ночь осторожно опускалась на пустынный пляж. Волны, тихо изнывая, стелились по берегу восточным ковром, отражая узоры только что взошедшей, ещё не зажженной луны. Острый горизонт, словно рваная рана вырастал из моря и оканчивался в звёздном небе. Казалось, целые галактики клубятся и текут словно тучи, переливаясь и готовясь облить землю звёздным дождём. Дикий берег пускал от себя тропинку вверх по склону. Склон, заросший полевой травой, нависал к морю, как будто хотел зачерпнуть своей усталой рукой живительной морской влаги. Всё тянулось друг к другу и держалось друг о друга, ожидая часа ночи – часа свиданий.

Вдохновение, благодать, счастье, много других слов можно припомнить, чтобы описать странное чувство, теснимое в груди человека и заставляющее его ощущать необъяснимую красоту мира. Но слова это лишь тени самой сущности того, что они означают. А тени боятся только одного – света. И вот луна зажглась полной силой, осветив полуночным сиянием прозрачный воздух, а вдали показались очертания человека.

Их было двое, два очертания. Они бежали так близко, что слились воедино, быть может, у их единого силуэта была и другая причина, но луна не любит обрисовывать детали и предпочитает изъясняться намёками.

Силуэты сбежали со склона ветвистой тропинкой и взошли на посеребренный берег. Растворившись в свете, они обратились в юношу и девушку. Черноволосая девушка блистала яркими как звёзды глазами. Её тонкий стан, робко поставленные плечи, плавные, будто волны движения, всё спорило в совершенстве с природой.

Юноша, плечистый и светлый, словно орёл, улыбался, и глаза его блистали светом любви. Оба ока, играя цветом юного пыла, казалось, хотели обглядеть целый мир в единое мгновение.

– Любимая, я люблю тебя больше всего. Больше неба и земли, больше отца и матери и уж точно больше себя. Дни мои лишь тебе отдать готов. Мечты меркнут рядом с тобой, ты мечта моя…

– Любимый, светла моя любовь. Ты, один ты имеешь ключ от моего сердца, и твой образ согревает его, ты моё солнце. Лучи твои сияют так ярко, что счастье кажется бесконечным…

– Любимая, душа моя, мысль о разлуке с тобой ранит меня. Сам я ненавижу себя за эту мысль и готов тот час закопаться в песок и умереть, только бы не думать об этом. Отец отсылает меня, долгая разлука нам предстоит! Мне не хочется уезжать… нет, я не уеду… так сильно во мне чувство любви, что хоть целый океан поставь между нами, я переплыву его…

– Любимый, я боюсь спать, мне страшно оставлять тебя даже в сновидениях, а если ты уедешь, я не переживу. Я бы бросилась тот час в это жадное море, узнав о твоём отъезде, но и меня отсылают, ах боже! Мне не устоять, мне хочется плакать… скажи, что ты не уедешь! Скажи, что мы навеки не расстанемся…

– Нет, не расстанемся, давай сбежим! Наш мир это мы сами, мы есть друг у друга и нас никому не разлучить.

– Да, завтра! Тёмной ночью, в это же время, когда волны громко шепчутся о будущем, а луна молчалива и задумчива. Любимый, нет мне покоя без тебя, и завтрашняя тьма скроет нас от нечестивых, непонимающих глаз.

– Мне не будет покоя весь день, всю ночь, всё время, что очи мои не видят тебя. Завтра и сбежим, иначе смерть, иначе хуже, чем смерть – разлука. Пусть тьма ночи, поможет нам пронести свет любви.

– Любимый, клянусь любить тебя вечно и не разлучаться с тобой. Каждый вздох твой держать в памяти и лелеять его как нежный цветок. Каждое слово твоё хранить в сердце и каждый день думать о тебе…

– Любимая, клянусь во всём прекрасном видеть твой облик, держать и никогда не отпускать твою руку. Я люблю самой большой любовью, вечной и чистой как воды родников.

И сверкнул поцелуй – знак священной клятвы, словно пламя вырвалось из оков огня и внутренними своими искрами расплавило всё вокруг. Тучи на мгновение заслонили луну, и тьма обрушилась на берег, а за ней полетели по-новому светящиеся лунные лучи. Девушка и Юноша взглянули друг на друга и скрылись в мерцающем сиянии, обратившись теперь в силуэты. Взбегая вверх по тропинке, они вовсе исчезли.

И вот рассвет. Рассвет не тот, что прежде, года мелькнули. Годы придуманы для людей, а луна всё так же жеманилась в тёплых лучах солнца, постепенно растворяясь в голубом омуте небесной глади. Волны были всё те же. По-прежнему выбегали они на берег, словно девушки в Купалову ночь. Прыгая через костёр, кричали и убегали обратно в щербетную пучину океана. И горизонт так же как рваная рана тянулся от моря и до облаков, только теперь он был окрашен в бордовом пламени рассвета, как словно кровь брызгала из него, проливая кипящие капли на облака. Лишь пляж стал уже не тот, что прежде: извилистая тропинка заросла сорными травами, по брегу разбросаны острые камни и лучистый песок потерял свою теплоту. Склон выглядел теперь не доброжелательно, а всё вокруг него превратилось в безжизненную пустошь. Только волны бились к верху, как будто хотели оживить былую красоту.

Грусть, усталость, разочарование, вот что испытываем мы, когда наступает новый день, рассеивающий наши собственные мечты и иллюзии. Оказывается вдруг, что всё это счастье, вся вдохновенность и полнота радости, есть не что иное, как тень, отброшенная сильным желанием сердца. А свет нового дня рассеивает тени и перед нами остаётся только ничем неокрашенный серый мир.

Солнце взошло и разгорелось целостным желтым диском. Повсюду разлетелись маленькие резвые лучики, оживляя природу, они будили каждое создание на земле, которое любит свет и ждёт его, чтобы проснуться. На берегу стоял старик, обдуваемый солёным морским ветром. Его редкие седые волосы рассыпались и собирались вновь вокруг обветшалых плеч, а глаза недвижимо смотрели вдаль. Ослепительные лучи не слепили потухших очей, так много они уже видели в своей жизни, так много охватили, что теперь потеряли чувствительность и быстроту.

Со склона спускалась сгорбленная старушка. Её жидкие чёрные, с проседью волосы, падали на морщинистое лицо, скрывая полуслепые, окосевшие глаза. Иссохшая как старое дерево, она, прихрамывая, шла навстречу старику. Движения её тела, кривая осанистость, казалось, когда-то спорили с природой в красоте, но спор этот, как обычно, закончился победой бессмертной богини.

– Здравствуй старушка, сколько времени минуло с нашей последней встречи? Как семья, дети все здоровы?

– Здравствуй старик, давно не виделись, словно вечность. Дети в здравии, господь храни. А твои?

– И мои не хворают… знаешь, это место навивает столько отжитых чувств: берег, море, и мы с тобой. Конечно, сейчас мы не настолько красивы и красноречивы сколь раньше, но в душе я всё также широкоплеч и улыбчив. Помнишь, как я ласково называл тебя «Любимая»… тайные встречи, ласки, свидания. Будто всё только вчера!

– Да, помню, как будто этой ночью было. А какая я была в цвете: кожа, словно белый мак, глаза горят, губы вишня спелая, фигура – эфир небесный. Не хочу хвалиться, да только я и сейчас такая, не телом, конечно, душой. А так посмотреть, что с нами годы сделали, свидания наши, мечты о будущем, всё сожгли и развеяли. Помнишь, сбежать хотели? На этом месте стояли и клялись, ты говорил «завтра сбежим», а я верила, и всё так легко было…

– Помню милая, как забыть. Только не получилось у нас ничего. Прознали родители и заперли обоих, а потом и развезли по сторонам… Уж год шёл, второй, третий я и забыл о тебе, другую встретил и знаешь, так полюбил, будто во мне вулкан разбушевался, небо с овчинку показалось. Потом мы и с ней разошлись, дорог то в мире эва как много, и люди разными идут, ног не жалея, так и я шёл. А дальше и третья была, жена моя.

– Ох, милый, так и я годок, два помучалась и пережила. Да как, сама не поняла, сердце кипело, скребло, а потом раз и отлегло. Встретила парнишку: шустрый, весёлый, его моя душа и отметила, с ним и обвенчались.

– Стары мы с тобой старушка, всё прошло с молодостью, глупы мы были, во всё верили и в молодость, и в вечную любовь, не знали трудностей жизни, столько ошибок совершили, столько сказали лишнего и недосказали важного… эх, вешняя пора. Перечеркнуло теперь меня что ли? Всё тоскую, да думаю, любили ли мы? Теперь у каждого своя семья, мы ведь и до семьи с тобой виделись, а чувства-то пропали. Куда?…

– Те года были глупы и просты, а в их наивности скрывалось наше неизъяснимое счастье. В том, как мы с тобой мечтали, всему смысл придавали… в каждом облаке видели символ знамения судьбы. В том, как чувствами жили, плакали и смеялись без причины. Да даже в простом молчании, даже в самой смерти виделось тогда нечто прекрасное. Сейчас всё вспоминаю ту ночь, когда мы клялись в любви. Те звёзды, луна, берег, всё казалось таким особенным и будто только для нас. Ты говорил такие прекрасные слова, в серебреном свете, как будто сами ангелы шептали их тебе на ухо… и луна, и звёзды обещали нам вечную любовь…

– Что же получается, луна и звёзды обманули. Может и само-то счастье, что было у нас тогда – обман. Что тогда было настоящим, если грёзы не сбылись, а любовь не вечна? Ты знаешь старушка?

– Наверное, только наш поцелуй. Клятвы падут, тела истлеют».

Карпер закончил долгий и распевный рассказ, перевёл дух и, откинувшись назад, смахнул волосы со лба.

– И зачем ты мне это рассказал? – горько усмехнулся Кирго.

– Как же! – возмутился контрабандист, – мудрая легенда. Любовь-то проходит, значит и у твоей пройдёт.

– Мне кажется у истории другой смысл…

– А мне кажется, что ты сумасшедший, но делать нечего. Мы должны отплывать через неделю, хотя там дел всего на два дня; морские волки всегда ленивы на суше. До завтра мы должны управиться. Соберу команду и идём.

– Я поплыву на родину, Гайдэ и янычар в Грецию… – произнося последнее слово, юноша нахмурился.

– Тогда завтра! – отозвался Карпер. – В полночь лодка будет готова, и мы отправимся прямо отсюда. Не медли и не опаздывай. И ещё… если поймают, то я тебя не знаю.

– Спасибо, – с чувством произнёс Кирго.

– Хоть одно во всём этом хорошо,– заключил Карпер, – ты отправишься на родину.

25

Вкратце объяснимся о дальнейших действиях. Кирго отвёл Гайдэ в условленный покосившийся дом.

– Я подожду здесь и послежу, чтобы вам не мешали, – сказал он, остановившись на перекрёстке, не доходя до ночлежки ста метров. Кирго не хотел идти с ней, не хотел видеть Фарида. Он бы не смог вынести вида их встречи, их счастья.

Наложница рассказала всё Фариду, немного поплакала, склонила голову ему на плечо.

– Не доверяю я этому Кирго, – буркнул Фарид, смотря в окно.