Пазл

– Я не понимаю твоей логики.

Хард молчал. Исчез, наверное. Хорошо бы навсегда. Я не уверен, что он вообще тут был. Просто иногда я чувствую, что рядом кто-то есть, и эти кто-то влияют на мои воспоминания, на ту самую стрелку на колесе удачи, которое в остальное время крутится, как диско-шар.

Да, еще о Харде, раз уж стало вспоминаться.

Все боялись этого маньяка, но, как в классических триллерах, все равно продолжали поздно вечером выходить на улицу. Ведь плохое происходит всегда с другими, не с тобой и не с твоими близкими.

Таньке терять было уже нечего. Она попыталась поговорить с Хардом, потому что чувствовала своими косичками-антенками, что это он.

– Хард, зачем?

Он равнодушно посмотрел на нее сквозь круглые очки и сказал:

– Думать, что кто-то другой может сделать тебя счастливым или несчастным, – просто смешно.

– Ты находишь это смешным?

– Во-первых, это сказал не я, а Будда. А во-вторых, лучше ошибиться тысячи раз, приняв негодяя за святого, чем один раз, приняв святого за негодяя. Впрочем, это тоже не мое.

– Тоже Будда сказал. Но в России, Хард, сокращай свой пафос на сто. Помнишь: «лучше отпустить десять виновных, чем наказать одного невинного»?

– Подзабыл, но Федор Михайлович напомнил.

– Это хорошо. Чем закончилось, дочитал?

– В конце все кричали «ура!».

– Только правду всё равно все знали, Хард.

– А ты, милая Татьяна, ничего-то и не знаешь. После твоих дневников я тебя полюбил еще больше.

– Да пошел ты!

Я услышал этот диалог и обернулся как раз в тот момент, когда Хард приблизился к Таньке вплотную. Она от него шарахнулась. И мне уже не в первый раз страшно захотелось ударить этого придурка.

Не знаю, как это работает. Во мне просыпается что-то животное, из тех самых глубин, которые говорят тебе: «бей или беги». Я раньше часто выбирал первое. Даже не я, а руки сами начинали вытворять что-то такое, что приносило потом массу неприятностей. Когда я начал рисовать, мне стало проще их контролировать. Получалось не всегда, но жизнь давала положительные подкрепления поведению разумному, поэтому я изо всех сил старался его придерживаться. По крайней мере, навык делать глубокий вдох и выдох перед необратимым действием у меня дошел до автоматизма, дальше зависело от ситуации.

Пока я сделал штук пять вдохов и еще больше выдохов, Хард просто исчез из «красной зоны», куда могли дотянуться мои руки. За это время я успел еще подумать, что терять мне тоже особенно нечего. Вся моя жизнь была в блокнотах. Их не взломаешь. Есть, конечно, и минусы такого ретроградства: виртуальных друзей у меня, получается, нет. Если не считать онлайн-игр. Впрочем, там скорее враги, чем друзья. Они тебе лайк не поставят. Пальнут в затылок при первой же возможности, и вся любовь.

Я все-таки подошел к Харду на следующей перемене. Впервые посмотрел ему в глаза и понял, что чувствуют люди, которые пытаются проделать это со мной. Реакция обычно такая: они пугаются (не каждый день увидишь практически бесцветные глаза), потом всматриваются, потом ловят себя на мысли, что это, наверное, неприлично, но взгляда отвести не могут. И самое неприятное – они забывают, что секунду назад хотели тебе сказать. Каждый раз получается какая-то неловкость. Пару раз честно признавались, что офигевали. В периоды, когда мне совсем не хочется такого внимания, я надеваю цветные линзы и подкрашиваю ресницы и брови маминой тушью. Пусть лучше думают, что я гей, чем мертвец.

У Харда глаза были темные, но ощущение от взгляда – будто об лед ударился. Может, это из-за очков.

– Слушай, Хард, тебе не кажется, что это слишком?

– А с чего ты взял, что это я?

– Для этого не надо быть Шерлоком Холмсом. Ты достал уже этой своей темой.

– Кого, тебя?

– Всех. Давай ты не будешь так больше делать?

– Иначе что?

Непробиваем. Я всегда больше всего боялся отморозков.

– Не знаю, Хард.

– Ладно тебе, Тальк! Не знаю, кто это сделал, но я бы пожал ему руку. Все узнали, какая Танька талантливая. Какие стихи пишет и рассказы, особенно о своих знакомых. Раньше все в стол шло, а тут знаменитостью стала. Прикольно же.

– Тоже мне продюсер нашелся. К тебе никто не лезет, и ты не лезь.

– А что, хочется ко мне залезть? Интересно?

– Нет. Знаешь что?! Пошел ты!

– Ну я пошел. Раз уж вы все так настаиваете. Тем более мне пора. – Он поправил очки и внимательно на меня посмотрел. – А ты прикольный, Тальк.

У меня мурашки по спине пошли от его фальцета. Я потерял способность адекватно мыслить. Нащупал карандаш в кармане, вернулся к своей парте, достал из внутреннего кармана пиджака блокнот и стал просто штриховать страницу, сначала прямыми ровными линиями, потом спиралями. Страница получилась черной, я еще умудрился провести по ней манжетой своей белой рубашки.

– Таликов, расскажи нам, пожалуйста, как ты решил дополнительный пример в прошлой самостоятельной… Таликов!

Я убрал блокнот в карман и вышел к доске.

– Илья! Ты что, уголь разгружал?

Весь класс заржал. Только Хард не шевельнулся.

– Был Тальк белым, а стал серым, – сказал Петруша.

Класс снова засмеялся, теперь вместе с Хардом.

Глава 5

Семейный портрет

Если бы я писал таблички на могилах, то на них было бы больше двух дат: родился – умер – родился – умер – родился – умер – умер окончательно. Теперь я знаю, что так бывает… почти с каждым. Потому что в конце жизни умирает совсем не тот человек, который появился на свет сколько-то лет назад. Вот тебе и реинкарнация – душа одна, а жизней несколько. Только и их не хватает, чтобы понять, родился ли человек окончательно или так и остался заготовкой для сложной поделки. И за годы ты так привыкаешь к тому, что у тебя много всяких жизней, что не можешь поверить, что это была последней. Грустно, конечно, что в следующий раз все придется проходить с самого первого уровня, и все твои бонусы, баллы, монетки, скиллы, оружие, доспехи сгорают. Game over.

Хотя индусы считают, что ты снова откроешь компьютер, тебе дадут нового персонажа – и понеслась. Лишь бы компьютер работал, и хорошо бы от прошлой игры у тебя осталось побольше баллов, а то выбор будет сильно ограничен. Короче, идея такая: чем больше ты набрал бонусов в прошлой игре, тем лучше будет твой герой в новой. Монетки, оказывается, не сгорают при переходе. Но их можно потратить и уйти в минус. Самая крутая тема – это набрать столько, чтобы стать уже не игроком, а автором игры. Говорят, что для этого нужно быть кем-то бо?льшим. Мне кажется, на самом деле мало кто понимает, что для этого вообще нужно.

Есть еще версия: все играют как могут, главное – стараться. А потом будет всеобщее обнуление, сортировка игроков, и хорошие будут гамиться вечно, без проигрышей. Плохих к игре не допустят. Смысла я в этом, честно говоря, не вижу. Может, я чего не понял? Но я не очень-то и стараюсь, да и геймер из меня так себе. Играю просто потому, что не могу не играть.

Пару раз я думал о самоликвидации. К счастью, до дела не дошло. Потому что тотальная невозможность вернуться в игру гораздо страшнее, чем несколько проигранных раундов или смена локации. А еще я узнал, что при самоликвидации одного человека происходят сильнейшие повреждения всех, кто с ним контактировал, и чем ближе был контакт, тем эти повреждения сильнее. В общем, я не хотел, чтобы мои близкие страдали. Наверное, их я люблю больше, чем себя.

Не пойму, что первично – боль или мое пробуждение. Что стало причиной, а что следствием. В любом случае мне это не понравилось. Свет только и ждал, когда я открою глаза, чтобы проникнуть в меня через них острой белой болью, пронзительной, как си верхней октавы на кларнете.

Такое со мной уже бывало. И мама тогда тоже была рядом, близко-близко. Я, как и сейчас, не видел ее, но знал, что это она. Мне казалось, что, пока я ее чувствую, я есть и она есть… Но стоило ей отдалиться, я оказывался в открытом космосе без скафандра. Больше не было ни меня, ни ее. И я кричал от ужаса, думая, что это навсегда. Я еще не знал, что такое жизнь, но уже очень боялся смерти. Я кричал так громко, как только мог, потому что без нее, без ее тепла здесь было невыносимо, да и бессмысленно. А потом меня окутывал ее запах, я прижимался к своей теплой планете и снова осознавал, что я существую и она существует. И тогда, еще не зная, что такое жизнь, я точно понял, что такое счастье.