Холод

– Не помнишь? – спросил Ит.

– Почему не помню? Помню.

А если вышел небесный мальчик,
Неся в руке золотой фонарик,
Тогда тихонько иди в кроватку,
Ведь если ты побежишь, неловкий,
Ты можешь крошку толкнуть случайно.
Тогда заплачет небесный мальчик,
Уронит свой золотой фонарик,
И разобьются златые стекла,
И ночь покажется слишком темной…

Ит почувствовал, что по коже, по всему телу, побежали мурашки – миллионы огненных и одновременно ледяных мурашек. Это было оно, то самое стихотворение, которые трижды, кто бы мог подумать, трижды встречалось в старых считках! Причем стихотворение это было – рауф, по принадлежности. И прочел его Кили отнюдь не на русском языке, а на…

– Лаэнгш, – прошептал Скрипач. – Ит, мы сходим с ума?

– Не знаю, – беззвучно ответил Ит. Огненные и ледяные мурашки продолжали бегать по коже – словно он только что заглянул в бездну… и оттуда посмотрели в ответ.

– Кили, скажи, а как тебя называла мама? – вдруг спросил Саб. – Так же, как сейчас? Кили?

– Нет, – Кили отвел взгляд. – Кайл.

– Почему Кайл?

– Это сокращение, от полного имени. Только я его не использовал никогда. У нас не принято, номер дают, и имя сокращают… ну, мое вот так сократили.

– Не «нукай», – приказал Саб. – Какое у тебя полное имя? Ты помнишь?

Кили поднял глаза, и, к своему превеликому изумлению Ит увидел во взгляде Кили то, что меньше всего ожидал увидеть – спокойное достоинство. Такое достоинство, которому не требуется доказательств и лишних слов.

– Кайлас Сатледж, – прозвучало в ответ. – Моего отца звали так же. Деда тоже.

– Так и знал, – прошептал Саб. – Но время… столько поколений… невероятно… я бы мог поверить в три тысячи лет, даже в пять, но…

«Ты о чем? – спросил Ит через налобник. – Эй, Саб! О чем ты сейчас говорил?»

«Потом объясню, – ответил Саб. – Позже».

– Вы жили в Москве? – спросил Ит. Спросил лишь потому, что Саб молчал. По всей видимости, он то ли растерялся, то ли силился сейчас что-то вспомнить. Что-то бесконечно важное.

– Да, – кивнул Кили. – У нас была квартира в доме, на набережной. В доме много рауф было, я, когда в школу пошел, оказался в смешанном классе. Для девчонок и средних.

– Мальчики учились отдельно? – уточнил Саб.

– Ну да, конечно. У них школа была отдельная, рост же. А люди мальчики в еще одной школе были.

– Почему? – с интересом спросила Эри.

– Они драчливые, с девчонками дерутся, да и с нами, – пожал плечами Кили. – Тогда было много раздельных школ. Говорят, теперь иначе. В больших городах, конечно. А тут – просто рауф отдельно, и люди отдельно. Школа в человеческом районе, и в рауф.

– А ты где учился? – спросил Скрипач.

– Здесь? А тут была школа, для полукровных. Для всех вместе. Нас в три смены учили, только это не интересно совсем, – Кили зевнул. – А можно еще лхус? Пить хочется.

– Так понравился? – улыбнулся Ит.

– В жизни ничего вкуснее не пробовал, – признался Кили.

– Я тоже.

***

– На русском, который вы так любите – Инд, Сатледж, Брахмапутра, Карнали. Я уже посмотрел. У каждого из четырех скрытых родов было до нескольких десятков самоназваний, но все – по рекам, берущим начало…

– От горы Кайлас, это мы поняли, – кивнул Ит. – Соответственно, род Сатледж, к которому принадлежит Кили…

– Является одним из уцелевших скрытых родов, которые Бастет прятала от всех особенно тщательно. Допускаю, что раньше имя семьи было другим, оно могло изменяться – так же, как изменялись сопровождавшие его языки. Но одно оставалось неизменным. А именно – состав, видовой состав таких семей, предания, легенды, которые они передавали из поколения в поколение, и…

– Детские стишки, – закончил Ит. – На языке оригинала.

– А также сказки, предания, и еще черти что, – согласился Саб. – Я бы послушал, пожалуй.

– Переживаешь за свою репутацию? – ехидно спросил Ит.

– Чушь не неси, – огрызнулся Саб. – Головой подумай. Сто двадцать тысяч лет. Это огромный срок. За такой срок цивилизация может смениться, ты же это понимаешь. И уж конечно не могут остаться неизменными такие вот роды. Никак. Это противоречит законам логики.

– Согласен, – Скрипач покачал головой. – Что-то не складывается.

– А со временем, в котором мы находимся, у тебя складывается? – поинтересовался Ит. – «Не складывается», сказал тоже. Вообще ничего не складывается. Совсем.

– А, по-моему, очень даже складывается, – вдруг сказала Эри. – Если не думать про время, то всё получается вполне нормально.

– Не думать про время? – переспросил Ит.

– Ну да. Ит, ты помнишь… когда ты рассказывал про то, как вы уходили с планеты, – подсказала Эри. – Ты сказал… как же там было…

– Контроль попытался что-то сделать с Землей Node, и после этого планета ушла, – кивнул Ит. – Разорвала связки в сиуре, и ушла. Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что время не имеет значения, – безмятежно повторила Эри. – Я кое-что начинаю чувствовать, кажется.

– И как выглядит то, что ты чувствуешь? – требовательно спросил Скрипач.

– Фрактал… он существует весь. Одновременно. Я раньше не понимала, а сейчас… – девушка задумалась. – Мне кажется, не обязательно понимать, как это получается, главное – просто знать, что он есть весь. Целиком.

Они сидели сейчас в кают-компании, ужинали – но за разговором про ужин все позабыли. «Горизонт» уже три или четыре раза убирал, а затем снова выставлял на стол тарелки с едой, но все его усилия были впустую. Тарелок просто никто не замечал.

– Мы, может, и не поймем. А вот Берта и Ри поняли бы, – удрученно заметил Ит. – Эри, то, о чем ты говоришь, не может не иметь математического отображения. Чтобы осознать происходящее, нам нужно найти их.