– Вытри слёзы и иди спать. Утром будем думать, что с тобой дальше делать, – велел магистр Дарлат. – И теперь ты послушница школы Ведьмовства, так что, будь добра, соответствуй.
И взглядом меня недовольным окинул, особо на плечах его обозначив.
Я платье потянула, плечи заслоняя, краской залилась и убежала, покуда ещё чего не сказанул маг столичный.
Так неслась, что чуть Евдору с лесенки не сковырнула. Она меня как раз у ступенек дожидалась.
– Стой, девочка, – поймала она меня за рукав. – Что сказал магистр?
– Велел соответствовать, и проверками на завтра стращал, – выпалила сходу.
– Оставил? – взмахнула руками матушка. – Принял?
– Принял, но наговорил невесть чего. Ой, чую, погибель меня тут поджидает, – засопливилась я опять.
Принялась тряпицей утирать слёзы горючие, надышалась вонью столичной и чих напал. Матушка Евдора головой покачала, языком прищёлкнула, да и велела спать идти.
– Утром, – говорит, – пришлю за тобой Марсу. Да будь готова, отстаивать тебя будем.
– Ага, – хлипнула я, нос утирая.
– Беги, Весюшка, ночь уже в разгаре. И я спать пойду, – погладила меня по спине матушка.
Вместе мы и спустились в залу, да только она пошла в другую сторону, а я к своей лесенке. Из зала вышла в проход, поёжилась от холоду, повеявшего откуда ни возьмись, ступила пару раз, да и замерла. Почуяла неладное, а понять не могу – что и откуда. Но тянет меня сила неведомая куда-то в сторону. Прошла мимо лесенки своей, в другой проход завернула и как сами ноги понесли – бегу, сама души не чаю. А сердечко колотится птицей в силках, руки холодеют, в глазах пелена студёная, да только чую – туда мне надобно, там моё место. Так и пробежала неведомо сколько, остановилась у дверки резной, рука к ней тянется, а внутри всё стужей чёрной застит. Распахнула дверку, тут и закричала зверем раненым.
Стою, ору, себя не чуявши, а глаз отвести не могу. Прямо посередь саду цветочного кружится-бурлит чернота кромешная, а в этой черноте болтается девка в платье ведьминском. И не видно толком, да знаю откуда-то – неживая она уже. Подавилась криком, закашлялась, слёзы из глаз, трясёт меня всю, а отвернуться мочи нет. На коленки упала, задыхаться начала, но гляжу. А чернота кромешная бултыхается, ведьму мёртвую воротит по всякому, и чую – на меня глядит будто кто из темени той. Вот оно, зло чёрное, неведомое, да рукой не ощутимое, видит меня, насмехается. Тут я и заголосила опять, да только голосу больше не нашлось. Одни хрипы изо рта рвутся, да слёзы из глаз ручьями. Чернота схлынула, а ведьма наземь рухнула побрякушкой изломанной. Где чего и не понять, руки-ноги не на месте, кровь повсюду плещется, глаза, пеленой мёртвой затянутые, смотрят, будто прямо на меня. Сзади кто-то за плечи ухватил, да только я, не здесь будто, потянулась душой к девке молодой загубленной, руки простёрла и взвыла, будто со мной горе смертное приключилось, не с ней. А она и растворилась туманом серым, ничегошеньки от поломанной её не осталось. Тут я и изнемогла, только и успела подметить, как магистр Дарлат на руки меня принял, а рядом матушка Евдора пуще моего воет, послушницу загубленную оплакивает.
Глава шестая: Взлететь и не разбиться…
Подскочила я, как ошпаренная, в памяти ещё ведьма мёртвая крутится, да болит всё, будто я там, в погибели, с нею рядышком была. Огляделась, и пуще прежнего испугалась – не моя кровать, и спаленка не та. Лежу, вздохнуть боюсь. Думы в голове мечутся. А тут и рядом кто-то завозился, глядь – магистр Дарлат на скамейке прикорнул, того и глади сковырнётся. Сковырнулся! Подскочил, волосы чёрные огладил, по сторонам зыркает. Углядел, что я не сплю, и дал дёру. И чего, спрашается, высиживал, коли сразу убёг?
Да нет, вернулся, а за ним и матушка Евдора, да ещё какая-то ведьма. Помнится, видала я её уже, после того, как в страшной комнатке на меня духов пускали. Ведьма эта ко мне подступила, наклонилась, в глаза заглядывает, а сама по рукам гладит. Потом выпрямилась, ладошки простёрла надо мной, да и говорит:
– Ожила девочка. Сердце ритм восстановило, никаких повреждений нет.
А я молчу, на Евдору поглядываю, у самой сердечко-то прыгает пойманной птахой, где ж там ведьма углядела-то, что восстановилось оно?
– И что это было? Ваши предположения, уважаемая Веления, – вежливо так магистр спрашивает.
– Я бы рада помочь, магистр Дарлат, но это были точно не телесные повреждения. На лицо воздействие какой-то ведьминской силы, точнее определить нет возможности. Могу сказать только, что девушка здорова. Напугана сильно, истощена морально, но здорова, – виновато понурилась она.
– Благодарю, Веления. Идите, у вас скоро занятия начнутся. Думаю, нет смысла напоминать, что произошедшее не подлежит разглашению, – изрёк маг.
– Но напомнили же, – улыбнулась ведьма, да и вышла.
– Ну как ты, Весюшка? – подскочила ко мне Евдора.
Сама бледная, усталая, да горе в глазах плещется.
– Умерла она, – прошептала я. – Умерла, да? Я смерть её в себе почуяла…
– Ты не думай об этом, за себя радей, – погладила она меня по голове.
– А как её звали-то хоть? – всхлипнула я.
– Забудь, девочка. Не твоя это печаль, – шепчет матушка, а у самой слёзы в глазах.
– Да как же не моя? – взбеленилась я.
Вскочила, зашаталась, да магистр подоспел, придержал. Выпрямилась, глянула на них и заревела опять. А в глазах смерть стоит, страшная, да больная. Чисто по мне эта смерть прошлась, нет мочи рыдания унять.
– Здесь больно, – говорю, сама по груди стучу, а там будто пусто. Вырвали будто чего, да железом калёным пустоту ту залили. А не спасает то от пустоты, нет полноты-то.
И тут пустота эта будто наполнилась чем, жар подступил, а меня потянуло куда-то. В глазах потемнело, ополоумила будто.
Вырвалась да и побежала, дверку распахнула и дальше, по проходам незнакомым, кругом никого. Бегу, а сама плачу, чую, по смерть чью-то бегу. И не понять, за мной та смерть идёт, или я по её стопам.
– Весения! – криком кричит сзади Евдора.
А маг ей вторит:
– Не тревожьте, её сила ведёт.
Так и прибежала неведомо куда, кругом темень, а вижу как днём, плошки какие-то да тряпки лежат, ведёрки, лоханки везде, да навалено чего-то на полках забытых. Упала я на коленки, руки протянула за зовом, в сердце самом откликающемся, он мне на ладошки и дался. Махонький, шапочка красная набок съехала, кафтан весь кровью залит, и сапожок только один на ножонке. Второй тут же, около, валяется. Глянул на меня глазами пустыми будто и зашептал тихонечко:
– Я же сказывал, рука твоя век укорачивает, вестник. Принимай, коли отметила.
Так и испустил дух на моих руках домовой, а у меня чай душу вырвали, в глазах красно всё, горло давит, криком кричать тянет, а нет голосу. Только слёзы горючие на кафтан расшитый капают, кровью красной в узорах теряются. Так и растворился в горе моём домовой мужичонка туманом серым, один только сапожок и остался от него.
– И этого прибрала, – прошептала матушка Евдора, рот рукой прикрывая.
А я себя не чую, кругом будто подступает смерть ко мне, тянется, зовёт. Тут меня маг на руки и подхватил, потащил куда-то, да мне всё едино было. Только смерть чрез меня прошедшая и чуялась, одна она вкруг и обступила.
– Вы что удумали? – спохватилась матушка Евдора.
– Прикажете здесь её оставить? – злобно так прошипел маг, чистый аспид.
– Ко мне несите, – затребовала матушка.
– А если она опять смерть почувствует, что делать будете? – ехидно так вопросил магистр.
– Молодая ведьма, да ещё и не обученная. Переволновалась, произошёл выплеск силы, вот и случилось предвидение. Это разовый случай, – затараторила Евдора.
А я слушаю, будто и не обо мне говорят. Всё впустую, мыслями не здесь. Да и вправду не про меня это, не в первой мне смерть-то чуять.
– Вы сами-то себе верите, Евдора? – зло так хмыкнул магистр. – Вижу, что не верите. И домовой перед смертью себя скрыть не смог, я его слова ясно слышал. Он Весению вестником назвал. Учитывая обстоятельства, мне только один вестник на ум приходит.
– Да неужто вы в байки народные верите? – зашла с другого боку Евдора.