Обручённые небесами

– Нет, – к моему удивлению ответил Нестор. – Я на Власа указывать не стал: знал, что с ним за это будет.

– А что будет?

– Вытащат босого на мороз да засекут до смерти. Я с колыбели картины эти видел, оттого и пощадил. Наказать я его хотел, но смерти ему не желал. Может, оттого, что сам в её когтистых лапах побывал да чудом вырвался. И по сей день помню, каково это – когда, оказавшись на грани погибели, тело и душа твоя, взбесившись, мечутся в агонии. И всё существо твоё, уже глядя в глаза смерти, уже чуя её леденящие объятия, отчаянно цепляется за жизнь.

– Ты был очень добрым ребёнком, Нестор, – сказала я. – Как тебе удалось вырасти таким хорошим человеком при таком злом и несправедливом отце?

– Отец влиял на меня своим примером, но воспитателем моим был Варфоломей. Он и не дал моему сердцу зачерстветь. Отец сильно гневался три дня, строго запретил мне водиться с крестьянскими детьми и сладкого мне до весны давать не велел.

– Мучительное наказание для ребёнка. Как ты это пережил?

– Вначале Варфоломей согласился с отцом, решил подержать меня в строгости, а после сжалился, стал тайком Варвариными блинчиками и пирогами потчевать. А Власа время спустя Господь наказал. Умер он в расцвете лет так же, как меня когда-то хотел погубить. Принял спиртного на грудь да отправился купаться на озеро, а озеро дурное у нас. Что ни год, то двоих-троих в воронки засосёт да илом затянет так, что и тела не найти.

– Что же Антип? Неужели Виссарион не поблагодарил его? – спросила я.

– Вызвал отец его к себе, спросил, что надобно ему в награду. Антип попросил старшего брата своего Прохора от тяжёлых подземных работ освободить. Отец взбесился, велел гнать Антипа в шею, но передумал. Дал ему пятак серебра на водку и дворником при усадьбе до конца лет служить приказал. Но я Антипа и по сей день благодарю, – улыбнулся Нестор. – Время от времени деньгами помогаю. Ребятне его подарки приношу. Много детей у Антипа. Семеро по лавкам, живут в тесноте, да не в обиде. Все такие ласковые, дружные, словно к старшему брату на руки идут….

Пожилой крестьянин по-прежнему подметал главную аллею. Он был так увлечён работой, что не заметил, как мы подошли.

– Эй, Антип! – окликнул дворника Нестор. – Отдохни, весь день метёшь, небось, спины не разгибаешь.

– Здравствуйте, барин. Да такова уж долюшка моя – мести, покуда Бог даёт ещё сил метлу держать, – оставив работу и поклонившись в пояс, хрипло поприветствовал дворник, а после обратил на меня умильный и благоговейный, но несколько растерянный взгляд. – И вам здравствовать, барышня-с…

– Юлия Александровна, моя невеста и твоя будущая хозяйка, – охотно представил меня Нестор.

– Вот старый дурень! Ей-Богу, не знал! – виновато воскликнул Антип.

– Почти никто из дворовых ещё не знает. Как жизнь молодая? Как жена? – поинтересовался Нестор, и дворник вновь помрачнел, и глубокая прямая морщина вновь залегла меж его густых поседевших бровей.

– Жена-то…. Хворает, барин, всё после родин. Который день уж не спадает жар, – ответил крестьянин и чуть дрожащей рукой промакнул лоб измятым синим платком.

– Что ж, голубчик, скверно. А которого родила? – спросил Нестор.

– Седьмого, – невесело ответил Антип, и уста мои невольно разомкнулись от изумления. – Да только и суток не прошло, как Господь его прибрал. Рожала Манефа моя без повитухи – в этом, может, и беда вся. Под вечер разрешилась, да дитя не закричало. Шлёпали его, шлёпали – всё пустое. Ну, ничего, подумали, авось как-нибудь. Дуняшку-то вон выходили, даром, что уж пятый год молчит. Помощница зато какая! Вымыли мальчишку, в люльку положили. Через час-другой тихонько запищал, будто зверёк какой дикий, да скоро затих. Думали, что уснул, и сами на покой отправились. Но утром я встал и увидел, что меньшой наш окоченел уж и трупными пятнами пошёл. Не стал Манефу и детей будить. Ящик нашёл, положил туда дитя, заколотил да снёс на околицу, спустился в овраг да там и схоронил. Пришёл домой – Манефа слёзы льёт, а сама горячая как печь. Всё без единого слова поняла и как медведица завыла.

– Жаль мальчугана твоего, мог бы вырасти, человеком стать, – сочувственно сказал Нестор.

– Жаль, аж нутро свербит, – глядя в землю, согласился Антип. – Но не впервой уж. Да и какой мужик хотя б одно дитя за век не схоронил? Разве тот, что и пожить-то не успел, а прямиком туда…. – Антип отнял правую руку от лопаты и, не разжимая кулака, указал большим пальцем на землю. – Брат-то мой, уж видно, с подземных работ не воротится. Сколько прошло уж, а там, говорят, дольше двух-трёх лет и не живут. За упокой мне за него давно молиться пора и пить, не чокаясь, а я всё как за живого…. И рюмку, и свечу. Вы, барин, не слыхали ли чего? И впрямь, может, жив? Может, убёг, а я и не знаю. Живёт где-нибудь далеко, за лесами, за полями, за реками. Женился, детишек нарожал, лавку суконную, как хотел, открыл….

– Всё нынче есть у него, о чём мечтал он, – произнёс Нестор. – Теперь твой Прохор в тёплых солнечных краях, в тихой уютной долине. Течёт по ней чистая жемчужная река, а по берегам её круглый год шумят колосья хлеба. Бери их сколько хочешь – не убудет! Гуляет Прохор по изумрудным лугам, усыпанным душистыми цветами, и слушает в рощицах пение птиц….

– Далеко ль это, барин? Край-то сей чудной…. – спросил дворник, заслушавшись удивительным рассказом.

– Дальше, чем новая земля за океаном. В раю твой Прохор, Антип, – наконец, выдохнул Нестор.

Услышав страшную весть, Антип так и обмер. Покрытое морщинами лицо его приняло выражение невыносимого страдания. Ещё мгновение – и в застывших от горя глазах старика показались слёзы. Он рухнул на землю, сгрёб руками листья и яростно зачерпнул полные пригоршни мокрого чернозёма.

– Сгубила, треклятая! – с бессилием и ужасом закричал Антип. – Сгубила молодца! Глубинами адскими изжарила! И сколько ведь молодых здоровых мужиков сгубит ещё! Когда закончится ад-то этот на Земле?!

– Скоро, Антип, – спокойно ответил Нестор. – Слово даю тебе: ни один мужик при мне не сгинет под землёю. Барщину сокращу и установлю справедливый оброк так скоро, как Господь мне бразды правления имением отдаст.

– Простите меня, барин, – устыдившись, произнёс поднявшийся с земли Антип и отряхнулся. – Простите старого дурня! Распоясался, место своё позабыл. И вы, барышня, простите.… Да вы плачете никак? Не плачьте, не горюйте. Что стоит для хозяйки жизнь холопа одного? Сегодня помер один, а завтра на место него двое новорожденных придут.

Я пыталась сдерживать чувства, но на щеках всё же заблестело несколько солёных дорожек, оставленных слезами. Глядя на Антипа, я видела сотни таких же задавленных бедностью и непосильным трудом, запуганных барским гневом крестьянских мужиков. Сердце моё сжималось от жалости к несчастным людям, которым выпала нерадостная доля родиться, прожить всю жизнь и умереть крепостными крестьянами.

– Полно, Антип. Я же всё понимаю, сам в отрочестве мать потерял! – вспомнил Нестор и заключил своего спасителя в крепкие объятья.

– Запачкаетесь, барин! – предостерёг тронутый барскою лаской дворник. – Я ж как свинья весь…. Что коли барышню опосля меня обнять захотите?

– Пустое! Всё равно вечером в баню, – отмахнулся Нестор. – Да и ты тринадцать лет назад не побоялся обморозить руки! Забрал у тебя брата Господь. Зато сколько тебе детей подарил! Тишка, Глашка, Дуняшка – я всех и не припомню!

– Ваша правда, барин, – взбодрившись, согласился Антип. – Иным Господь и одно-то дитя не даёт. Но что мне с женою-то делать? Которые сутки Манефа в горячке лежит. Видно, холодом схватило её. Крыша в избе дрянная сделалась. Как дождь – воды по колено, хоть вёдрами черпай.

Тут взгляд Антипа вновь упал на яркие кленовые листья, вылетевшие из кучи на дорогу. Он схватился за метлу. Однако Нестор достал из кармана целую горсть монет и поспешил остановить его:

– Да полно тебе мести-то, родимый! Такую красоту сметаешь! Только портишь романтический пейзаж и силы тратишь зря. Ступай к жене и детям, баранками их накорми. Ступай!

– Да тут не то что на баранки, тут, пожалуй, на целый стол свадебный хватит! – ошеломлённо и радостно воскликнул Антип, пересыпая на грубой немытой ладони блестящие барские монеты.

– Что же ты стоишь? Беги, корми семью! Время ужинать скоро придёт!

– Я, барин, и не обедал-то сегодня. И о детях не знаю, ели чего али нет. Рад бы пойти, да только батюшка ваш шкуру с меня спустит, коли увидит, что я до конца не подмёл.

– Не посмеет. Я скажу, что отпустил тебя.

– Благодарствую, барин, – в глазах пожилого крестьянина вновь заблестели слёзы, и он припал устами к руке хозяина. – Благодетель вы наш…. Без вас, уж верно, от голода и от болезней пропали бы.

– Ну, полно, Антип! Ты же знаешь: я такого не люблю, – признался Нестор. – Ступай лучше домой, жену крепко поцелуй. Я к ней сегодня посыльного с лекарством пришлю. Как поужинаете, за помощью к соседям обратись. Предложишь денег – охотно помогут тебе крышу починить. Но только вперёд не давай.

Мне не хотелось оставаться в стороне, и я решила помочь чужому горю тем, что имею.

– Вот, подари своей Манефе, Антип, – сняв с запястья великоватый мне браслет из белых жемчужин, сказала я, – У меня таких шкатулка целая, а у неё ни одного, наверно, нет.

– Ангела Господня берёте в жёны, барин! – несмело приняв подарок, с умилением воскликнул дворник.

– Твоя правда, Антип, – согласился Нестор. – И тебе с Манефой очень повезло. Как зеницу ока жену береги. Да смотри, детей крестить не забывай! Ну что же, ступай себе с Богом!

– Всё понял, барин…. Бегу! Храни вас Господь! И вас, барышня, тоже! Вот диво-то какое! – с этими словами Антип поспешил к воротам.

По пути старик ещё несколько раз оглянулся, согрев нас благоговейным благодарным взглядом. Несколько минут – и он, скрывшись за воротами, поспешил домой, к жене и детям. Мы с Нестором снова остались вдвоём под пёстрой сенью раскидистых старых деревьев, на центральной аллее, у безжизненно застывшего до весны круглого фонтана. Фонтан не работал, хотя на улице ещё было тепло.

– Отец с нетерпением ждёт ноября, – словно прочитав мои мысли, произнёс Нестор. – Все радуются последним тёплым денькам, но он просто проклинает их. Он ненавидит лето. Ему наскучило палящее солнце, надоели яркие цветы и даже эти нарядные листья. Солнечный свет раздражает его даже в прохладные и пасмурные дни. Мёртвый холод и беспросветный мрак – лишь они могут смягчить его страдания. Но и они ничто без пары стаканов свежей крови крепостных.

– Горька крестьянская доля, – вздохнула я. – Особенно при хозяине, который требует платить такую страшную дань….

– Горче полыни, – согласился Нестор, приобнимая меня за плечи. – Но и доля дворянина тоже непроста. Помещик должен быть не только своим кровным детям, но и всем своим крепостным хорошим отцом. И плох тот родитель, у которого дети как беспризорники просят подаяние. Отец с ранних лет посвящал меня в хозяйственные дела. Сажал подле себя на высокое кресло, открывал расходные книги и втолковывал мне, что в нищете мужик сам виноват, что глупый он как пробка, неотёсанный как полено. Утверждал, что, сколько жалованья ни дай мужику, он всё пропьёт, ибо самим творцом заложена в нём натура скота, пригодного только для пахоты.

Дойдя до центральных ворот, мы изменили маршрут и принялись бродить по другим аллеям огромного парка. Долгожданное уединение на лоне засыпающей природы возвратило в мою душу мир и покой.