Дарю тебе небо – Дорога в Вечность

– Нет! Это уже ни в какие ворота не лезет! Ответь мне, пожалуйста, какую работу тебе давали – ну хотя бы за последние два-три дня? – Лада глядела на сестру в неистовом напряжении, и та ответила:

– Ну… Позавчера мне поручили работать в швейной мастерской. Пошить подрясники, женские сорочки и занавески для паломнических келий. Вчера пришлось поработать в коровнике. Но настоятельница и сёстры здесь ни при чём, – торопливо добавила Лида. – Я сама вызываюсь им помогать. Иначе чувствую себя неблагодарной приживалкой…

– Ясно, – перебила её Лада, в чьих глазах отразились одновременно глубокое сочувствие и неистовое возмущение. – Можешь не продолжать.

Она с величайшей осторожностью бережно обхватила Лиду за хрупкие плечи и сделала несколько шагов вперёд, увлекая сестру за собой.

– Погоди… – Лида попыталась остановиться. – Куда ты меня ведёшь?

– Разве не понятно? – Лада упорно шла вперёд, уводя за собой совершенно сбитую с толку, растерявшуюся Лиду. – К машине. Мы едем домой.

Лида остановилась. Лада продолжала тянуть её за руку, но Лиду, казалось, не могла сдвинуть с места никакая сила.

– Ты чего? – Лада вопросительно глядела на сестру. – Мне что, волоком тебя тащить?

– Я никуда не пойду, – тихо, но твёрдо ответила Лида.

– Прости, что? – Лада сделала вид, что не расслышала.

– Я никуда не пойду, – повторила Лида чуть громче. – Теперь мой дом здесь. В этой благословенной обители. Мой и моего малютки, – она ласково погладила округлившийся живот, и Лада впервые увидела, что застывшая полуулыбка на Лидином лице превратилась в самую тёплую и нежную улыбку.

– Вот-вот, – Лада тоже невольно улыбнулась, хотя ей было отнюдь не до веселья. – Ты хотя бы о нём подумай, сестрёнка. О своём ребёночке. Что с ним будет здесь? Ты наверняка даже не знаешь, где и как будешь рожать. И сможешь ли потом хотя бы время от времени видеть своего ребёнка.

– Об этом позаботятся, – ответила Лида. – Мне обещали обеспечить для родов хорошие условия. Одна из здешних сестёр – отличная акушерка, получившая образование в этой сфере и работавшая с роженицами, пока жила в миру. Она вызвалась помочь. Так что, считай, мне крупно повезло. А ребёночка потом определят на время в детский приют. Если родится девочка, то она будет находиться в приюте при здешнем монастыре, и я в любое свободное от служб и работы время смогу её увидеть. Кроме того, мне ведь нужно будет её кормить, и я с благословения матушки буду это делать. Если же это будет мальчик… Что ж, тут сложнее. Но мне обещал помочь один батюшка. Ученик отца Иеремея. Он сказал, что в случае, если у меня родится сын, он возьмёт его и оформит в приют при мужском монастыре, где служит он сам. Я смогу навещать сына, когда пожелаю.

– Приют? – Лада глядела на сестру в недоумении. – При живой матери, тёте, дяде и бабушках-дедушках? Ты что, совсем спятила?

– Да нет, – Лида мягко улыбнулась. – Ты всё не так поняла. Ребёночек будет рядом со мной. Я всегда смогу отпроситься, чтобы побыть с ним. Видела бы ты, милая сестрёнка, как хорошо живётся деткам в нашем приюте! Уверена, что при мужском монастыре – в случае, если я произведу на свет мальчика – детский приют ничуть не хуже. Наши детки получают школьное образование, учатся петь, рисовать, играть на фортепиано, активно участвуют в городских и епархиальных мероприятиях. Так что, прошу тебя, не переживай. Мой ребёночек будет в самых надёжных руках, в каких это только возможно, – в руках Господних.

– Так. Вот что, – произнесла Лада, вложив в свой голос столько твёрдости и непоколебимости, сколько только смогла. – Сейчас мы едем домой, и без возражений. Я уже нашла для тебя хорошую частную многопрофильную клинику, где ты со всеми удобствами и комфортом сможешь родить ребёночка. На платной основе, разумеется. Да не делай ты такие глаза! Что это ещё за два испуганных блюдца? Да, гляжу, тут всё запущено!

– Рожать в комфортабельной клинике, да ещё и на платной основе – слишком роскошно для меня. Чтобы очистить душу и помыслы, надлежит стремиться к скромности и смирению. Так что большое тебе спасибо, сестрёнка, за твою неоценимую заботу. Но мой ответ – нет. Я приняла решение и буду рожать здесь.

– Ты сдурела совсем? Здесь же нет условий для этого! Кто тебе здесь поможет? Акушерка? – Лада продолжала смотреть на сестру с явным непониманием. – Между прочим, на минуточку, ты моя сестра, а это, – она указала на округлившийся живот Лиды, – это мой родной племянник и будущий крестник, если ты не забыла. Так что я тоже имею право голоса и считаю, что в данной ситуации ты просто обязана прислушаться к моему мнению. Это касается не только тебя и меня. Подумай о наших родителях, о тёте Марине и дяде Славе. О Владе наконец. Все они люди – и люди, отнюдь не чужие ни тебе, ни мне, ни – тем более – твоему ребёночку.

Лида довольно долго стояла молча, по-видимому, о чём-то размышляя. Затем мягко положила застуженные и воспалённые, огрубевшие от работы ладони сестре на плечи и тихо промолвила:

– Да. Здесь ты, конечно, права, сестрёнка. Я больше не должна закапываться во лжи. Это неправильно, и это большой грех. К тому же несправедливо лишать всех вас общения с моим крохой. Я это поняла и глубоко раскаиваюсь. Я посмотрю, что можно сделать. Попрошу матушку Пелагею дать соизволение, чтобы вы все смогли навещать моего малютку в любое время. Если это будет мальчик, придётся договариваться ещё и с настоятелем мужского монастыря. Но, даст Бог, это я как-нибудь улажу.

Лида снова улыбнулась своей мягкой, вымученной улыбкой.

Лада исподлобья смотрела на сестру. Недоумение в её взгляде возрастало.

– О чём ты говоришь? – наконец спросила она, понизив голос. – Бедняжка моя, да ты совсем перестала адекватно мыслить и соображать. Мы все ждём тебя дома. Тебя и нашего милого карапуза, который вот-вот появится на свет. Дома, слышишь. ДОМА. Ждём с распростёртыми объятиями. А моему племяшке и будущему крестнику мы отдадим всю нашу любовь и не пожалеем средств ни на его образование, ни на воспитание. Он ни в чём не будет нуждаться. Хочешь – отдадим его в музыкальную школу, хочешь – в хореографическую студию, хочешь – в студию изобразительных искусств. Всё для него сделаем! А уж нашей любви он получит столько, что хватит на добрую тысячу таких же малышей. Решайся, сестрёнка. Прошу тебя. Возвращайся в мир. Возвращайся ДОМОЙ.

Во взгляде Лады читалась мольба.

Лида нежно обняла сестру, вздохнула и покачала головой:

– Я не могу уйти отсюда, – тихо, но твёрдо произнесла она. – Здесь мне дали кров и пищу. Здесь я получила помощь и утешение, когда больше всего в них нуждалась. Я не могу быть настолько неблагодарной. Это было бы неправильно. Я обрела здесь настоящий дом. Здесь моё место. Но тебя я искренне благодарю за заботу и участие, – она снова осторожно обняла Ладу. – А пока, извини, сестрёнка, но я должна вернуться к работе.

Лада крепко, насколько это позволяло состояние Лиды, прижала сестру к себе.

– Тебе ведь всё ещё разрешают пользоваться мобильным телефоном? – шепнула она в прикрытое косынкой Лидино ухо.

– Если не злоупотреблять, – тихо ответила Лида. – Как и было прежде. В монастыре, где служил отец Иеремей.

– Во сколько у вас отход ко сну? – спросила Лада, всё ещё не выпуская сестру из объятий.

– В двадцать два тридцать.

– Я буду ждать тебя в машине за монастырской оградой, – сказала Лада. – Буду ждать до одиннадцати вечера. Ты права, нельзя быть неблагодарной. Отпросись у своей настоятельницы, скажи, что хочешь вернуться в мир. Во сколько можно тебе позвонить на мобильный?

– Давай я сама наберу твой номер, хорошо? – Лида оглядела Ладу с некоторой тревогой. – У нас после вечерней службы ужин, затем вечерние молитвы и отход ко сну. Между ужином и вечерними молитвами можно выбрать время.

– Договорились. – Взгляд Лады, устремлённый на сестру, был очень серьёзным. – Жду твоего звонка. И жду тебя, сестрёнка. Если тебе… не удастся сегодня получить благословение у своей настоятельницы, чтобы покинуть монастырь, сообщи мне, пожалуйста, по телефону, когда это станет возможным.

Лада понимала, что Лида и не подумает отпрашиваться у настоятельницы, она видела, что сестра намерена заживо схоронить себя в монастырской келье. И это намерение твёрдо, как могучая скала. Но Лада упорно цеплялась за призрачную надежду. Несмотря ни на что, она продолжала ждать, что Лида вернётся домой. И так будет до тех пор, пока Лада жива. Она ни на минуту, ни на микросекунду не перестанет ждать Лиду. Что бы ни случилась. Как бы ни распорядилась судьба.

– Мой мобильник работает круглосуточно, – продолжила Лада, по-прежнему глядя на сестру. – Звони в любое время не задумываясь. В любое время, слышишь?

Лида кивнула; её взгляд, обращённый к сестре, стал мягким и успокаивающим.

– И пожалуйста… Когда у тебя начнётся… Когда почувствуешь, что моему милому племяннику и крестнику пора появиться на свет… Звони. Я моментально соберусь и приеду, где бы я ни находилась. Оплачу частную клинику, которую я для тебя присмотрела. Ты должна родить, как королева, – в лучших условиях, ни в чём не нуждаясь. Ну так договорились, сестрёнка? – Лада снова притянула Лиду к себе и нежно поцеловала в холодную, впавшую щёку.

Лида ответила ей столь же нежным сестринским поцелуем, в последний раз взглянула на Ладу – с любовью и благодарностью.

– Благослови тебя Господь, сестрёнка, – прошептала она, подняла блестевшую на снегу лопату, резко отвернулась и с нарочитой бодростью продолжила свою работу. Лада долго и печально смотрела ей вслед, но сестра так ни разу и не оглянулась. Лишь по тому месту, где Лида только что оставила свой почти призрачный след, потянулась унылая бороздка из-под полотна лопаты.

Глава 9

Лида сдержала слово. Она позвонила Ладе на мобильный телефон перед вечерней молитвой, заверив, что с ней всё в порядке. Передавала благословение родителям, матери и отцу своего почившего с миром небесного супруга, а также – особо нежное благословение Владу. Лада, в свою очередь, повторила слова Влада, которые он просил её передать Лиде перед отлётом Лады из Абхазии.

Лада и без слов поняла, что Лида не решилась отпроситься у настоятельницы и покинуть монастырь. Но всё равно, даже после того как в трубке мобильного телефона зазвучали короткие гудки и Лада сбросила вызов, она ещё долго не могла решиться завести машину и ехать домой. Лишь когда электронные часы в машине показали пятнадцать минут двенадцатого, тяжело вздохнув, Лада повернула ключ в замке зажигания и под рокот заработавшего мотора вырулила на узкую трассу.

…Лада с завидным упорством подъезжала к воротам монастыря каждый день, как только заканчивала свои повседневные дела. Она ожидала сестру до тех пор, пока чернильная тьма не заволакивала окрестности, а на улицах не вспыхивали фонари. Телефон Лады всё время был включён, зарядное устройство находилось под рукой. Она ждала звонка от Лиды – в любую секунду, в любое время дня и ночи. Она договорилась в платном частном многопрофильном медицинском центре, внесла необходимую денежную сумму, и Лиду были готовы принять в любой момент.

Но всё оказалось напрасно. Лида не отвечала на звонки и перестала звонить сама. Больше Лада сестру так ни разу и не видела.

…Как-то ранним утром Ладу разбудил настойчивый звонок на мобильный телефон. Аппарат Лада держала на прикроватной тумбочке, так что, едва она разлепила глаза, едва к ней вернулось сознание, как она сразу схватила трубку и, даже не взглянув на дисплей телефона, поспешила принять вызов. Но тут же услышала ненавистные короткие гудки.

Лада вскочила с кровати, на автомате нацепила на себя первую же уличную зимнюю одежду, которая попалась ей под руку, схватила сумку, быстро сгребла лежавшую в тумбочке пачку денег и ключи от машины.

Отцовский «жигулёнок», как обычно, ожидал её в гараже. Хорошо, что было раннее утро и машина оказалась на месте. Ведь отец, у которого был свой экземпляр ключей, мог воспользоваться их семейным транспортом в любое время.

Лада сама не помнила, как завела машину, как вывела её из гаража, как потом ехала по утренней отсыревшей трассе, на автомате включив «дворники», которые стирали с лобового стекла обильные струйки от огромных хлопьев мокрого снега, который буквально облеплял несущийся по трассе на предельно возможной скорости «жигулёнок» со всех сторон.

Дальше всё происходило как в фильме ужасов, демонтированном в зыбком сознании Лады на отдельные сцены, то и дело мелькавшие в голове навязчивыми фрагментами, затягивающими в зыбучую трясину отчаяния и безысходности.