Я однажды приду… Часть III

– Глеб, я видела и не боюсь. Ты не монстр, это примерно также, когда я напиваюсь, только я говорю больше, а, сам понимаешь, такой процесс пережить значительно сложнее. Глеб, я люблю тебя, жду тебя и ничего не боюсь.

Вздохнула облегчённо, но вспомнила Илью и добавила:

– Илья сдался под пытками, ты его не ругай.

Уже устроившись на кровати и изображая спокойствие, вовремя вспомнила о камерах, я раскладывала процесс принятия крови сверхчеловеками на части, так было легче.

Илья настоящий командир боевиков, психолог, знающий людей. Именно сейчас я осознала, что стояло за словами Глеба о государстве в разрушении. Боевики, это не просто уникальные физические способности, это ещё и знание человеческой психологии с определенной стороны. Страх, человеческий страх. Зная, как люди ведут себя в состоянии страха, особенно страха толпы, таким как Илья можно завоёвывать города и уничтожать их даже в одиночку. Он был совершенно спокоен, долго смотрел мне в глаза, ждал появления этого страха, страха перед взглядом сильного, страха ожидания неизвестного, страха страшного. А я, всё ещё в воспоминаниях своего сна и так вся дрожала, во мне была решимость, но не было уверенности в себе. Илья увидел этот мой страх, встал и практически навис надо мной, властно спросил:

– Ты точно этого хочешь?

Мне пришлось собрать остатки своей решимости, совсем маленькую горсточку, чтобы прошептать:

– Да, я хочу это видеть.

Неожиданно он улыбнулся и опять опустился на корточки, достал из внутреннего кармана пиджака пакет крови, обычный пакет, в который переливают кровь доноров, только в чёрном пластике.

– Подержи в руках.

Дрожащими пальцами я взяла пакет, он был тёплым и неожиданно плотным, не чувствовалось движения жидкости внутри.

– Там…

– Да, пакет усовершенствовал Самуил, в нём кровь сохраняется правильно, как будто сейчас переливают от человека.

Илья говорил кровь, а не пища, не уходил от этого слова, объяснял всё конкретно и на удивление это меня успокоило. Я понюхала пакет, от него пахло медициной, лабораторией Самуила, очень для меня знакомый запах.

– В момент получения крови весь наш организм реагирует, мы впитываем её практически всю в один момент. И становимся такими, какими на самом деле нас создала природа, или вирус, так тебе понятнее.

Протянул руку за пакетом, но я отдала его не сразу, спросила, поглаживая пальцами пакет:

– И этого пакета хватает тебе… насколько?

– Таким как я достаточно двух пакетов в день, но всё зависит от физической активности. Если в людях, то меньше.

Вспомнив объяснения Виктора, я кивнула и прошептала:

– Человек отдавая вам жизнь, отдает свою энергию.

– Да.

Но взгляд был очень удивлённым – он, как и Виктор, с людьми такие разговоры явно не вёл. Я протянула ему пакет.

То, что потом происходило, ввергло меня в шок. Илья отошёл от меня на край поляны, одним движением аккуратно надорвал его и медленно начал пить кровь. Лицо изменилось сразу: кожа натянулась так, что казалось, остался один череп, глаза стали огромными чёрными провалами. Во рту появились сначала два клыка, потом все зубы превратились в клыки, длинные острые клыки, на пальцах стали расти когти – я подумала, как у льва – и пакет выпал из этих, не рук, не знаю, как назвать то, во что превратились его пальцы. Мне даже показалось, что он стал выше ростом и крупнее. Илья пошёл на меня медленным, каким-то мягким кошачьим шагом, очень осторожным, не отрывая от меня провалов чёрных глаз. Он не пугал меня специально, просто показывал себя. Я превратилась в пень, на котором сидела – тот самый монстр из моего сна, большой, страшный, очень страшный. Глеб. И именно в тот момент, когда я подумала о нём, страх исчез, испарился. А я вдруг вспомнила поцелуи, как Глеб меня целовал, а у этого монстра не было губ, совсем, только огромный рот с клыками и стала рассматривать Илью как картинку, как тогда на экране, страшновато, конечно, но совсем не опасно. Он подошёл ко мне почти вплотную, но взгляд уже менялся, в глазах стала проявляться зелень, клыки уходили, как они туда помещаются обратно, непонятно, да и когти куда исчезают, тоже непонятно, наверное, под кожу. Двигаться я не могла и смотрела на него снизу вверх, все мышцы свело, но страха не было, только оцепенение. Мгновение – и передо мной уже стоял Илья. Он сел передо мной на корточки и внимательно рассматривал сантиметр за сантиметром моё лицо, потом осторожно взял за руку. Это движение привело моё тело в нормальное состояние, мышцы расслабились, и я смогла вздохнуть. Ещё немного сведёнными губами я прошептала:

– Спасибо.

Вот это да! Илья превратился в лемура – глаза увеличились до невероятных размеров, практически всё лицо стало двумя огромными глазами. Ему понадобилось примерно столько же времени прийти в чувство, сколько мне привести в нормальное состояние свой организм. Когда его глаза вернулись в обычные размеры, он помотал головой и произнёс:

– Ты настоящая жена командора. Я чувствовал твой страх, он был, но потом что-то произошло, ты успокоилась, твоё тело ещё боялось, а разум уже думал без страха.

Не буду же я ему рассказывать, что вспомнила поцелуи командора. Илья держал меня за руку и слушал, слушал ток моей крови, биение моего сердца.

– Ты человек и совсем не боишься меня. Тогда на берегу, ты сама решила выйти к нам, вышла к войскам, хотя не должна была. Ты выказала нам уважение, обращалась как к равным. Такое среди людей встречается очень редко, обычно страх застилает глаза всем. Или презрение.

– Презрение? Какое может быть презрение к вам? Я понимаю, мутанты отличаются физически, не всякий человек может это принять, но вы? Сильные, красивые, от людей ничем не отличаетесь, только той самой красотой и силой, какое может быть презрение?

– То, что ты видела сейчас.

– Ну и что, подумаешь, клыки и когти. Когда человек тебе дорог, тогда хоть какой, кривой, косой, глухой, не знаю, да идиотов всяких любят! По сравнению с ними твои клыки улыбка Мадонны.

Илья не выдержал и рассмеялся, коснулся лбом моей руки. Но не позволил себе долго расслабляться, отпустил руку и встал.

– Жена командора, я доставлю тебя в дом.

А сейчас, изображая в постели спокойствие, я думала о том, как Глеб был прав, не показывая мне процесс. Может быть, я так держалась в доме именно потому, что никогда не было никакого намёка на кровь. И только теперь, когда моя любовь прошла уже самые разные испытания, и не только моя, но и Глеба, я могу понять и принять эти метаморфозы с их организмом при восстановлении. Это нельзя назвать приёмом пищи, это действительно восстановление функций организма. И в момент восстановления происходит физическое изменение, превращение в то существо, которое вирус или природа создала для самого удобного действия. Природа могла оставить им такую внешность, но сделала так, что после восстановления они меняются, превращаются в полную копию своих жертв. Абсолютная мимикрия. Они ничем не отличаются от людей, рост и красота всего лишь выделение на фоне общей массы, среди людей тоже встречаются высокие и красивые. Они не меняются столетиями, чуть взрослеют и только. Всего скорее, самые быстрые по времени изменения внешности происходят в первые десятилетия жизни, а потом они прекращают меняться, застывают в своей внешности на самом действенном возрасте. Глеб, получив мою энергию, помолодел – сначала он выглядел на тридцать пять – сорок лет, теперь не больше тридцати пяти, и то, потому что командор, дома так совсем молодой.

Тяжело вздохнув, я опустила голову на подушку и стала гладить рукой соседнюю, на которой вот уже которую ночь лежала голова Глеба. Воюет где-то, спасает мир, людей от всяких Павлов, рискует собой, чтобы я спокойно спала в нашем доме, чтобы спокойно спали в тысячах своих домов обычные люди и не боялись ночных теней, приносящих ужас и смерть. Он спасает и тех, кто может принести счастье и радость им самим: Олегу, Виктору, Олафу и многим другим, кто готов понять и принять другой мир, в котором люди и они могут существовать рядом, понимать друг друга, любить друг друга. Слёзы навернулись на глаза, и я начала всхлипывать, обняла его подушку и заплакала, горько, отчаянно, одиноко.

Утром, вся опухшая от слез, я долго не поднималась с постели и дождалась Самуила. Он робко постучал и зашёл в комнату даже чуть бочком.

– Катенька, доброе утро, девочка моя, пора уже вставать, как ты чувствуешь себя, мы с Олафом волнуемся. Может, ты в бассейн хочешь пойти поплавать, так можно, иди, искупайся, а потом и завтракать пора. Ты не волнуйся, Глеб звонил ночью, у них всё хорошо, всё идет как должно. Глеб всё сделает правильно, ты же знаешь, он такой.

Самуил тяжело вздохнул, осторожно сел на краешек кровати, погладил одеяло.

– Ты так плакала ночью.

– Я больше не буду плакать, не волнуйся Самуил, а сейчас пойду плавать.

– Катенька, ты… как спала?

– Хорошо, монстра больше нет.

– Да, Олаф мне сказал, что ты вчера… Катенька, девочка моя, Глеб ведь прав, зачем тебе это видеть, он не хотел тебя собой пугать…

– Я знаю. Он прав, Самуил, он во всём прав, но это я, понимаешь, раз появился монстр, то значит, мне надо было с собой разобраться. Это не Глеб, это я, и теперь нет монстра в моём сне. Самуил, ты знаешь, ты всегда был со мной рядом, спасал всё время, я никогда не думала, что Глеб – монстр, и Олег, и Виктор.

– Конечно, Катенька, конечно, ты так всегда с ними, как с людьми, они так все удивлялись тебе, как ты их за людей принимаешь, знаешь всё и как к людям относишься, любишь всех. А Глеб как, Катенька, как он переживал, что ты вот так его, а когда показал, то ужас! Я не знал, что делать, так он переживал, что ты сразу от него отвернёшься, испугаешься его такого. А теперь как, что будет, он, как узнал, не знаю, что теперь будет…

– А ничего не будет, не будет монстра в моём сне, а это главное. Самуил, я люблю Глеба, какой бы он ни был.

Встала на кровати и крикнула:

– Глеб, учти, если что, я и с клыками научусь с тобой целоваться!

Самуил сначала замер от моих слов, потом улыбнулся умильно, всё хорошо, вот вернётся Глеб с войны и всё будет в доме хорошо.

После бассейна и завтрака я заявила Олафу, молчаливо сидевшему на диване, что пойду гулять в сад, одна. Он лишь пожал плечами, чувствовала я себя хорошо, а уж куда пошла гулять под таким бдительным надзором боевиков, то это моё дело.