Берегиня Чёрной Поляны

Дух воспарил под потолок и потянул за собой вверх люстру. Цветные стёклышки играли и переливались всеми цветами радуги.

– Это мурано – Венецианское стекло, – сказала кареглазая девица. – Раньше такое только там делать можно было, где рецепт родился, а теперь гугл в помощь и твори, выдумывай, что хочешь. Хочешь, мы и тебе, рыженький, какую-нибудь штучку сделаем?

– Нет, не хочу. Хочу с Егором Гавриловичем поговорить. Очень хочу, – я сосчитал огненных духов и помчался дедушку разыскивать. Он обнаружился в сарае. Говорил с каким-то парнем возле брёвен горкой сложенных.

– Завтра последнюю партию леса привезут. Разложите на просушку, так чтоб с другим не перепутать. После масленой недели потепленье обещают, начнём потихоньку мельницу ставить.

– А не рано? Может, паводок пропустим, а уж потом и возведём красавицу. Не ровён час река раздуется и смоет напрочь всё.

– За реку не волнуйся. Мы её умилостивим. Нас паводок не тронет.

Парень покачал с сомненьем головой, но спорить не стал. Дедушка с улыбкой хитрой сел передо мной на корточки и поманил.

– Ну что, Вася, поглядел всё? Интересно у нас тут? Вижу, что понравилось. Идём-ка я тебе ещё что покажу. – Он поднял меня на руки и понёс вглубь лабиринта из досок и брёвен всех сортов и размеров. С другой стороны сарая тоже была дверь. Она вела в поветь, здесь пахло свежей стружкой и олифой.

– Ну, гляди, что наши плотники стругают.

Рядом с верстаками стояли два больших столба. Такими только в царском тереме стропила подпирать. Тут же лежали разные резные части перил, балясин, наличников на окна.

– Хорош дом гостевой будет, как думаешь, а Василь Василич?

– Дом-то хорош, а вот работники не очень. Ты почему их Егор Гаврилович официально на работу не принял? Почему они у тебя в подвале зиму всю живут?

– Ну, во-первых, они сами так решили, им чертям заморским лучше знать, как им жить. Во-вторых, они здесь волонтёры, а не работники. Так что трудоустройство им без надобности. В-третьих, они после масленицы уедут уже, и поминай, как звали.

– Но так же нельзя. Я же отметить их должен был.

– Вот и отметь. Отметь так, словно они вчера приехали. А через две недели домой вернуться. Всего-то и делов. И им хорошо и нам.

– А что они от нас за волонтерский труд получат? – не сдавался я.

– Да ничего, так, малость самую. Им Водяной часть своих цацек древних отдал. Ну, так оно и правильно. Они ему такую резиденцию в подвале сделали. Видал уже поди.

– Нет, не видал, не дошел немного.

– Вот и зря. Сходи всенепременно. Детям, внукам говорить об этом будешь ещё.

– Я лучше бы к Анчутке сходил…

– И то дело. Ну, пойдём, на шайтан-камень посмотрим.

– Туда что и эти азиаты ходят? Им же холодно снаружи, сказали.

– А они легкоступом прыгают. Туда-сюда. У камня-то тепло.

Я промолчал. Анчуткин камень, правда, не в пример другим ключ-камням теплый был. Ни от кого не прятался, любой к нему мог подойти спокойно. Должно быть, часть души дружка моего в нём засела. Ну по крайней мере мне так думать нравилось.

«Как он меня сейчас примет?» – думал я, – «Ведь с сентября не виделись. Считай полгода прошло».

От повети дед повёл меня к реке и лишь у берега свернул на тропку. Снег здесь совсем нетронутый лежал. Сугробы чуть до пояса не доставали деду. Я семенил за дедушкиными сапогами и раздумывал, кто проложил здесь тропинку. Видно многих посетителей Анчутка зимой принял.

Наконец я ощутил его, затрепетал от радости и страха, нырнул меж ног у дедушки и во всю прыть вылетел на полянку. Именно, что на полянку. Снега вокруг камня метров на пять не было. Всю землю покрывал ковёр зеленой травки и синеньких первоцветов. Мелкие цветочки обрамляли серый камень, словно волны родной реки Анчутки.

– Как же так, а дедушка, как же так? Чудо-то какое.

– Чудо, говоришь? Конечно, чудо. Он им тепло даёт, а они к нему льнут, стелются. А ты спрашиваешь, что им здесь надо. Любовь у них.

– У кого? – не понял я.

– У друга твоего и пери огненных.

– Как у него любовь может быть? Он же помер?

– Как может быть, про то не знаю. А только сказывают, что каждый вечер, они песни ему тут поют, танцуют. И он отвечает им и ярко разгорается.

Я подошёл поближе к камню. Прыгнул и улёгся на верхушку, как, бывало, летом делал. Прикрыл глаза и потянулся к другу. Анчутка отзываться не спешил, не появлялось в памяти лицо проказливого беса. Я подождал немного и опять позвал. Камень заметно запульсировал, забил энергией, и я почувствовал, что вот он где-то рядом.

Дедушка из деликатности должно быть уж давно ушёл, а я лежал и пялился в пространство, где меж Явью и Изнанкой её – Навью, обитал мой лучший друг. В этой прослойке, такой тонкой, что и разглядеть нельзя, он прыгал, скалился и строил мне смешные рожи. Он жил там, в моей памяти, и никаких влюблённых духов с ним там не наблюдалось.

Глава 8

Изнанка

– Нет, как вернулась, больше никуда не выходила. Спала, читала, даже ужинала в постели.

– И посетителей к ней не было?

– Никак нет, госпожа. Никого, – прошелестел в ответ краб.

– Спасибо, это всё. Ты можешь быть свободен.

– Всегда готов помочь Вам, госпожа директор.

Мелюзина встала из глубокого резного кресла и пошла к окну. Закат окрасил море в золотой и фиолетовый. «День будет завтра тёплый», – мысленно отметила она. Её работа отнимала много времени и сил. На то, чтоб любоваться морем или небом их у неё совсем не оставалось. Мадам не просто была директрисой школы, она была её сердцем, её мозгом, её двигателем и компьютером. Без Мелюзины школа встала бы. Здесь перестал бы зажигаться свет, здесь неоткуда было бы взяться воздуху в тоннелях. На кухне перестали бы гореть дрова, да и дрова, конечно, перестали бы являться в поленнице как по волшебству. Ведь волшебство, которое творила Мелюзина, кроме неё и совершить-то было бы некому.

– Я старая, никчёмная ведьма, никому ненужная, никого не воспитавшая так, чтобы он захотел разделить со мной эту ношу, – подвела она итог своим раздумьям.

В дверь постучали. Это Лори, близкая подруга, не слуга. И всё-таки она стучится, никогда не входит просто так. Мадам открыла дверь. Лариса принесла с собой аптечку. Пора было заняться травмами, полученными в этом неудачном выходе из Выбора. Без Мелюзины девочка, конечно, умерла бы, скорее всего даже до земли не долетев.

– Как себя чувствуешь сегодня?

– Лучше.

Они невесело взглянули друг на друга и засмеялись.

– Тебе нужно в отпуск Мели. Ты совсем себя замучила. – Лариса расставляла на столе пузырьки со снадобьями. Ей не первый раз приходилось залечивать раны подруги, но сейчас это были не следы, оставленные копьями и стрелами, а что-то более глубокое, личное, словно Мелюзина ранила себя сама, причём глубоко ранила, в самое сердце.

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу себе это позволить. И давай не будем начинать сначала, я не передам никому часть своих полномочий, пока не буду видеть в кандидате своего преемника, – фейри снова обменялись взглядами.