Четыре лучшие истории о любви. Сборник

Геннадий прищурился (девушка внутренне напряглась, в ожидании чего-то плохого) и выдал:

– Хорошо Лехе: тут у него жена, а там его Катя ждёт.

– Катя? – девушка с интересом взглянула на Малышева, надеясь, что сыграно убедительно, иначе для чего ещё Геннадий упомянул это имя, для чего смотрит так внимательно.

– Надо было другие вопросы писать, – еле слышно прошептал Алексей, только Асе. А потом повысил голос. – Ген, не пора ли вам пора, гости дорогие! – и в это фразе не прозвучало вопроса.

Для Сергея все происходящее оказалось огромным сюрпризом. Он, до этого разомлевший и чуть пьяненький, будто протрезвел и обеспокоенно переводил взгляд с одного на другого, и ещё на Асю немного виновато.

Девушка, как актриса, поставившая себе цель заработать Оскар, подмигнула ему, будто говоря: «Не дрейфь, все в порядке» – но жутко хотелось, что все свалили, далеко-далеко, за синие горы, моря-океаны и леса со столетними елями, а то и просто в растиражированное на заборах эротическое путешествие.

Она, сто раз задавшая себе вопрос, что не так с Малышевым, была готова к чему-то подобному, и теперь просто чувствовала себя неимоверно уставшей. Вот и все. Ожидания оправдались. И хорошо, что поцеловал только в щеку.

Геннадий встал, недовольно оскаблился, глядя на Алексея.

– Ну, пока. Спасибочки за хлеб-соль.

18

Когда Митрохин и Бойков ушли, Ася постаралась улыбнуться, глядя на Малышева. В конце концов, она ему никто. Обижаться нет никакого права. Просто сделала одолжение за светильники, выручила его молодого приятеля. Тем более, ведь Малышев уже ничего и не хотел, сама Ася настояла на спектакле, вот и наступила на свои же грабли. Не делай добра, не получишь зла – тренькала в подсознании старая поговорка, а еще – хочешь, как лучше, получается, как всегда.

Алексей встал напротив. Близко-близко. Ну, так в коридоре дальше и не встанешь, не стоит выдавать желаемое за действительность. Девушка отвернулась в сторону. И почему-то восприняла его слова, издалека, как радиоспектакль, или чужой разговор из другой квартиры:

– Ась, я объясню сейчас. Авария была жуткая. Я Катю по частям собрал. Она ходит с тех пор хвостиком. Ась, Катя девчонка совсем, ей семнадцать лет.

– А если бы восемнадцать было? – она сама не ожидала вопроса, вылетело.

– И восемнадцать тоже, – но это Малышев ответил уже у порога, собрав все свои вещи, аккуратно, методично, чтобы не оставить и следа.

И ушел.

А Ася разревелась. Давно так не ревела, наматывая слезы и сопли на кулак, отчаянно и до оглушения. Долго. Так, что заболели глаза, уши, сердце. Так бывает разве? Она же взрослая женщина! Она сама детей учит!

Не ревела, когда полгода назад сбежала из персонального ада. До этого – тоже как-то держалась, наверное, подсознательно понимая, что стоит только показать свои слезы – все станет еще хуже. Не ревела на похоронах у бабушки и когда тетка выставила из квартиры, не разрешив забрать даже бабушкины подарки. Оставалась спокойной на нападки отчима. А ту вдруг пробило. После нескольких дней жизни в фантазиях. Ведь что такое – вся эта ситуация? Пшик. Падающая звезда. Попытка поверить в персональную сказку. А сказок не бывает.

Решила же Ася, пока не узнает мужчину получше, будет держать сердце на поводке. А тут – раз и размякла, как «Зева» в сливе. Так и нечего теперь убиваться! Радоваться надо, что Малышев оказался порядочным: на квартиру не претендовал, ее саму не домогался, не унижал, не оскорблял, руку не понимал.

Самоуговоры не помогали. Захотелось напиться и забыться, но кроме чая дома ничего не осталось, несколько капель в пустой бутылке – даже на укол бы не хватило. А в магазин ради этого идти, да с опухшим лицом – только репутацию подрывать.

Ася, как раненое животное, переползла с кухни в комнату. Забралась с ногами в кресло и принялась слепо водить руками в поисках пульта от телевизора – вечно тот у нее оказывался в щели между сиденьем и подлокотниками. Но нашлась только свернутая бумажка (как сюда попала?): ее глупые наивные вопросы, в которых самого главного-то и не оказалось.

Вообще, с чего Ася решила, что у взрослого самодостаточного мужика несколько лет никого не было? Он на целибат не подписывался, даже если и любил свою Марину без памяти. Не Катя, так другая. Почему же тогда Ася по своей глупости не спросила сразу: ждет Малышева кто-то, или он сам по себе? Но с какой стати спрашивать? У случайно оказавшегося в ее новой квартире мужа старой хозяйки! С этой проблемой даже к психологу не сходишь, сразу к психиатру отправит.

Нос не дышал. Совсем. Но нехватка кислорода, как ни странно, приблизила конец истерики, плакать с открытым ртом не слишком комфортно, да и видок дебильный. Соленый источник иссяк. В последний раз шмыгнув, Ася разорвала бумажку с вопросами в мелкие клочки.

Так и не нашарив пульт, поднялась с кресла и принялась искать его по всей квартире. Девушка, честно говоря, даже и не помнила, вытаскивали ли они с Малышевым его из коробок. Телевизор после переезда Ася еще не включала. Значит, еще и новый пульт покупать придется. Быстро же закончилась белая полоса удач.

От поисков отвлекла мелодия телефона.

– Привет! – Наташка куда-то шла, судя по фоновым звукам, каблучки стучали по асфальту, наверное, со своего любимого фитнеса возвращалась.

Ася шмыгнула.

– Еще болеешь?

– Ага.

– А как твой кавалер?

– Наташ, – она вздохнула полной грудью. – Нет и не было никакого кавалера, я тебе вчера еще это сказала. У него своя жизнь. Он приехал сюда, думал помириться с женой. Ну, или расстаться. Я – просто случайно под руку подвернулась.

– Бил что ли? – чуть ли не заорала Наташка.

– Да, ты чего!

– Ну, говоришь же, под руку подвернулась.

– Нет. Это просто речевой оборот.

– Я чего звоню-то. Тут у Антона один друг старый нарисовался. Ничего так, симпатичный.

– Наташ, мне никого пока не надо, – Ася постаралась придать интонациям безапелляционность. – Мне и одной хорошо! Дай мне насладиться своими двумя комнатами. Захочу, буду булки целыми днями жрать, захочу – голая ходить!

– Ну, это при муже не проблема. Только главное, много не жри.

– Вот, видишь, уже проблемы.

– Блин, хорошая моя, – подруга почему-то перешла на жалостливые интонации, Ася даже не успела перестроиться и опешила. – Тебе так плохо, да?

– С чего ты решила? – может, у Натахи с беременностью открылись телепатические способности, мало ли, чего там бывает на гормональном фоне?

– Я слышу. Ты в нос говоришь.

– Наталь, я простывшая просто.

– Ну, простывшая, так простывшая. Значит, пей таблетки, чтобы поскорее вылечиться, – чтобы она так просто уступила – это прямо нонсенс. Не выпытывала, не расспрашивала, не вытягивала, становясь попеременно то полицейским плохим, то хорошим.

Правда, из этого могло следовать, что именно сейчас она стоит у нее под дверью и тянется к звонку… Три. Два. Один…Звонок в дверь.

19

Ася вздохнула, нажала на отбой и без лишних вопросов открыла. Но за порогом обнаружила не Натаху, а Сергея. Тот смущенно перетаптывался, будто школьник на ковре у директора, не зная, куда деть руки. И смотрел виноватой дворнягой.

– А Алексея можно?

– Его нет. Он ушел, – Ася надеялась, что ответ прозвучал нейтрально.

Сергей кивнул. И это движение как-то особо выделило его тонкую длинную шею – точно мальчишка-переросток, гусенок. Какие-то у нее на нервной почве пошли зоологические сравнения.