Попутный ветер

– Перекусим по дороге, – предложил юноша, перекинув мешок через плечо. – За холмами есть гостевой привал[3 - дом для отдыха в пути, располагается на перекрестке дорог, служит для временного пристанища], хорошо бы добраться до него к ночи. И доброго ветра нам в спину!

Воздух снаружи был сух и прохладен. На небе – ни облачка. Даже не верилось, что почти всю ночь шел дождь. Дорога уходила вдаль, огибая гору, в которой камнежорка прогрызла пещеру. Позади оставались поля кислицы, лес и станция Олафа.

– Вы можете ещё вернуться, – едва слышно предложила Летта, подавшись вперёд.

Олаф помотал головой. Прокашлялся.

– Вы тоже. Но ведь не вернётесь? – он знал, что это – риторический вопрос.

Олаф шёл, поглядывая на спутницу. Невольно вспоминались прежние путешествия, случайные попутчики, к которым он даже не успевал привязаться. Юноша боялся впускать их в сердце, избегая возможной боли расставания. Образ жизни, на который он однажды обрёк себя, предполагал одиночество. Просто чтобы в случае чего, не раздумывать над тем, что могло бы произойти, не проигрывать вариации поступков и слов, не печалиться о мечтах, которым не суждено сбыться.

О чем думала Летта – он мог лишь гадать. Может быть, она вспоминала дом, родителей, своё детство. Или, напротив, задумывалась о будущем. От неё пахло грустью, тонко и нежно.

Дорога шла вверх и становилась все каменистее. Почти исчезли растения: деревья, кусты, трава. Редкие птицы с пронзительными криками кружили в вышине. Тоскливая, терзающая, глаза местность.

Летта чуть отстала, и Олаф обернулся посмотреть, как у нее дела. Измотанной она не выглядела, разве что слегка запыхалась. Хороший попутчик!

На вершине взгорья молодые люди остановились. Присели прямо на тёплые камни. Позавтракали хлебом с солью, запили нехитрое кушанье закисшим воловком. Гурман бы скривился. Но Олафа и Летту всё устроило.

– Дальше дорога пойдёт на спуск, – предупредил юноша. – Но особо не обольщайтесь, легче путь не станет.

– Ничего страшного, – улыбнулась Летта, встряхивая почти опустевший заплечный мешок. – У меня удобная обувь и опытный проводник, – она демонстративно потопала, словно расшалившийся ребёнок.

Олаф улыбнулся в ответ. Кажется, делать это становится всё привычней. И даже появились ямочки на щёках, наверняка превращающие его в мальчишку. Странно. Он уже начал надеяться, что научился быть бесстрастным.

Как Олаф ни пугал Летту, спуск все же оказался легче, чем подъем. Дорога уходила вдаль ровно и открыто, вся местность проматривалась, как на ладони. Неудобство доставляли лишь палящее солнце и ветер, оставляющий на зубах скрипучий песок.

Девушка не отставала ни на шаг. Не просилась отдохнуть. Не ныла и не жаловалась. Промокала пот со лба. А потом заметила разлапистый лопоух, оборвала круглые широкие листья и соорудила две шляпы – себе и Олафу. Она отличалась от изнеженных имперских барышень, как горная речка от маленького садового фонтанчика.

Юноша в порыве благодарности не нашёл ничего лучшего, как забрать у неё заплечную сумку.

– Мне неудобно! – смутилась Летта. – Я же должна что-то нести.

– Компания ветряных перевозок заботится о своих клиентах, – ответил Олаф и шутливо поклонился.

Она не поняла и приняла все за чистую монету.

– Тогда вот, возьмите, – пробормотала, роясь в складках плаща и пытаясь выудить из глубокого кармана сигменты, но перестала, увидев, что юноша смеётся. – Вы очень богатый человек, встречающий проводник Олаф, у вас щедрость Жизнеродящей, – прошептала девушка.

– Не жалуюсь, – он вновь стал серьёзным.

И ловко поддержал спутницу, едва не оступившуюся на опасных камнях.

Весь день припекало солнце. Есть почти не хотелось. Достаточно было пожевать размятых в ладони листьев сытихи, росшей прямо на каменистой обочине, да хлебнуть воды из фляги, чтобы наесться. Но вот к вечеру, когда светило спряталось за грядой и начал сгущаться влажный сумрак, навалились усталость и голод. Их еле ощутимый флер коснулся ноздрей Олафа. Хотя Летта по-прежнему не жаловалась. Интересно почему: терпение – её врожденная черта, или опасалась, что может надоесть проводнику? Юноша порылся в вещах и извлёк раскрошившееся по краям печенье. Девушка с благодарностью приняла угощенье, но поделилась и с Олафом.

Каменистая дорога перешла в торфяную. Вдали виднелись небольшие перелески. Чахлая горная растительность сменилась густым кустарником и сочной травой. Летта почти сразу обнаружила ароматные крупные ягоды терновицы и принялась их собирать. Ими и перекусили, перемазавшись, как дети, фиолетовым сладким соком. Отмывались потом в холодном ручье. За этим веселым занятием забыли даже, куда идут – и свои планы успеть до привала к ночи.

Но когда над головой начала виться мошкара, и все чаще с пронзительным свистом проносились мелкие птицы, Летта запахла тревогой.

– Скоро совсем стемнеет, как бы опять не начался дождь, – поделилась она с Олафом опасениями.

– За тем пригорком, – мотнул головой юноша, – будет виден привал. Думаю, мы успеем.

Девушка кивнула, прибавила шаг и вскоре даже перегнала спутника. Спешка ее была вполне понятна. Любому столичному жителю привычнее ночевать на чистых простынях, чем в открытом поле.

На небе одна за другой появлялись звезды: яркие, мерцающие, манящие, ещё не скрытые тяжёлыми тучами. В траве, словно их земное отражение, вспыхивали светляки. Стрекотали прыгуны. Методично отсчитывала чужие прожитые годы невидимая в сумерках птица летосчетка. В залитой жидким туманом лощине плескались огни гостевого привала. То была спокойная, умиротворяющая картина: впору было думать, будто повышенный фон опасности просто привиделся кому-то в дурном сне.

– Надеюсь, в привале найдётся для нас местечко, – тихо проговорила Летта.

– Думаю, хозяин даже будет нам рад, – предположил юноша.

– Вы говорите так уверенно, – она окинула его быстрым пытливым взглядом.

– Мне уже приходилось ночевать тут однажды. Был самый конец переходного сезона, дул промозглый ветер и шёл дождь со снегом. Погода стояла мерзкая, но и тогда гостей было немного.

Олаф не стал подробно рассказывать, что, собственно говоря, кроме него постояльцев было всего двое: бродячий музыкант, весьма виртуозно и увлечённо развлекающий себя игрой на тэссере[4 - струнный музыкальный инструмент в форме куба с гитарным грифом], и шестипалый одноглазый неразговорчивый малый, добровольно держащий путь в Темьгород. Хозяин привала казался одинаково любезен и услужлив со всеми. И даже не взял дополнительной платы с Олафа за науку, как быстро вылечить начинающуюся простуду: у того заложило нос, и мучил кашель.

– Зачем тогда держать привал в такой глуши? – удивилась Летта.

– Мы часто совершаем нелогичные на сторонний взгляд поступки, – пожал плечами юноша. – Разве нет? Может, ему нравится безлюдная местность? Или не нравятся люди?

– Разве это не одно и то же?

Олаф усмехнулся и пожал плечами. Потом предложил девушке руку, потому что спуск предстоял нелёгкий: трава, покрытая росой, делала едва видимую тропу довольно скользкой, можно запросто свернуть шею перед долгожданным привалом. Летта на миг задумалась, а потом быстро переплела свои пальцы с пальцами юноши, будто собралась прыгать в холодную воду.

Молодые люди мелкими перебежками, оскальзываясь и поднимаясь, довольно скоро оказались в лощине. Туман всё сгущался, но едва различимая тропа под ногами могла вывести только к желаемому привалу, заблудиться казалось невозможно. И все же они поплутали немного. Почему-то вышли на хлюпающее под ногами болото. Сделав буквально пару шагов вперёд, завязли по щиколотку и поняли свою ошибку. С трудом выбрались, вымазав обувь и штаны в вязкой грязи, огляделись. Тропинка растаяла в зарослях, словно бежала-бежала и провалилась под землю, то ли от страха, то ли из скромности.

Олаф не придумал ничего лучше, чем вернуться по своим же еле различимым следам. Добравшись до уже знакомого места, путешественники обнаружили, что тропа действительно разветвляется, и они как-то прозевали нужный поворот. По своему прошлому путешествию парень этого не помнил, и не мог представить, кому понадобилось прокладывать дорогу, ведущую к смертоносной трясине.

Тем временем туман развеялся, но сгустилась темнота. Холодный и влажный ветер завесил небо тучами с рваными краями. Осталось лишь положиться на удачу и надеяться, что теперь тропа приведёт точно к привалу. Ночевать рядом с болотом, да ещё и под дождём – не слишком приятная перспектива.

– Пахнет хлебом, – сказала девушка через некоторое время.

Олаф, до этих слов ощущавший только её напряжение и лёгкий страх, потянул носом, и ароматы эмоций сменились обычными бытовыми запахами. Да, это была свежая выпечка, а значит, они не сбились с пути, и привал близко.

Но проводника насторожила примесь гнильцы в воздухе. Что-то на привале не так. В прошлый раз все было иначе. Впрочем, ручаться юноша не мог, из-за тогдашнего насморка он не учуял бы и навозную кучу. Олаф встревожился, но постарался не выдать своих чувств. В конце концов, может просто почудилось от усталости.

Наконец, с первым раскатом грома, молодые люди вышли к привалу. Самому обычному: низкий забор с распашными воротами и двухэтажное приземистое строение с парой пристроек. Всё добротное, деревянное. Почему-то все привалы строили из срубов. Сколько их видел Олаф – и ни одной каменной кладки, только ровные, гладкие бревна. Может, потому что дерево – символ дома, где спится слаще, а естся сытнее, лучше отдыхается после долгой дороги?

– Постоите у ворот, пока я осмотрюсь? – предложил Олаф. Нет смысла лишний раз пугать спутницу, хотя запах гнили возле трактира и вправду сделался сильнее.

Летта удивилась, но расспрашивать не стала и только кивнула в ответ. Юноша положил вещи прямо на землю, поддел кинжалом щеколду с внешней стороны и отворил широкие створки, придержав язычок гостевого колокола, чтобы не звякнул раньше времени. Немного пройдя вперёд, он оглянулся: девушка послушно стояла на одном месте, доверчиво глядя ему вслед. Но ей было страшно, он чувствовал это. Там, за воротами стало уже совсем темно. Двор же освещало несколько фонарных столбов, врытых по периметру забора.

– Заходите, – позвал Олаф шёпотом.

Летта с явным облегчением проскользнула внутрь. На свету она почувствовала себя увереннее. Парня бросило в краску от собственной недогадливости. Какая бы опасность не подстерегала внутри привала, по эту сторону они находились вдвоём. А там путешественница оставалась одна, и, наверное, чувствовала себя беззащитной.

Молодой человек ободряюще улыбнулся своей спутнице и для начала широкими шагами обошёл двор, присматриваясь к каждой тени, не понимая причины тревожащего его особенного обоняния запаха. Конюшня, из которой доносилось пофыркивание и негромкое ржание, Олафа надолго не заинтересовала, он только огляделся в полумраке и спокойно двинулся к дому. Приподнявшись на цыпочках, заглянул в окно и долго что-то высматривал внутри. Затем вернулся к воротам за вещами, поманил за собой ожидающую решения Летту и постучал дверным молотком.