Аспирра: таланты Мудреца

Он не прогадал. Защитил мальчишку. И от этого на душе северянина стало очень тепло и радостно.

Когда вдалеке послышались звуки битвы, Лука отпрянул от юнца и тяжело осел на снег. Его сердце продолжало бешено колотиться.

– Ты… Ты спас меня, – шепнул Кормарк, приподнявшись на локтях. Капюшон свалился с головы, являя миру его обгорелую черепушку.

– Да. – Северянин потер ухо, после чего тупо уставился на кровь, окрасившую пальцы. – Да, наверное.

Они переглянулись. Впервые ребенок посмотрел на Луку, не хмурясь, без ненависти или упрека. Его лицо в один миг изменилось до неузнаваемости. Глаза, синие, как небо, широко раскрыты, а в них – удивление, смешанное со страхом.

А затем Кормарк поднялся на ноги, молча отряхнулся и побежал в темноту на голос Лохарра, который разъяренно поносил убегающего противника на чем свет стоит.

– А ты молодец, Лука. Проклятый, но добрый.

Северянин обернулся: Гунн, вопреки ожиданиям, продолжал сидеть на том же месте, беспечно раскуривая трубку. Он был единственным, кто остался у костра и не помчался за незваными гостями. Казалось, выбери стрела налетчика его своей целью, он бы даже не дернулся.

Лука, немного поразмыслив, сел на бревно возле ерруанца, предусмотрительно прихватив с собой полупустую кожаную флягу с брагой, брошенную кем-то в снег.

– Кто эти люди? – спросил он.

Гунн, как обычно, предложил ему трубку. Тот не отказался. Закурил. И отметил про себя, что едкий дым больше не обжигал горло и легкие.

– У вас с Кормарком одна беда, – пояснил ерруанец, – наемники. Голова нашего мальчика считается ценным трофеем.

Северянин уже было хотел спросить, почему, но Гунн опередил его.

– Я разговаривал с духами, Лука, – сообщил он как-то без особой радости. – И я сомневаюсь, что есть лекарство от твоей болезни. По крайней мере, здесь, на Севере. Они сказали мне, что его следует искать на Юге.

– Я так и намеревался, – не без разочарования хмыкнул Лука, вернув дымящуюся трубку владельцу. – За мной на Юг преследователи не сунутся. Это далеко и дорого.

– Кормарк! Подойди сюда, – воскликнул ерруанец. Мальчик показался из темноты, как всегда мрачный, а за ним на свет костра вышли остальные члены Семьи, включая довольного Лохарра с окровавленным топором. – Нашему новоиспеченному герою нужно попасть в какой-нибудь порт, чтобы оттуда отправиться на Юг, в Астеросс.

– Хм… – мальчишка прошел мимо костра, даже не глянув на своего спасителя. – Лучше всего это будет сделать от Вэст-Моррона или Тортейма. Я нарисую карту.

Когда Кормарк вернулся, у него в руках были письменные принадлежности и свертки из старой кожи. Лука от удивления подавился брагой.

– Стойте, откуда у вас все это?! – закашлявшись, вымолвил он.

– Кормарк у нас особенный мальчик. Образованный. Больше, чем все мы, вместе взятые, – процедил Гунн и загадочно улыбнулся.

– А что тебя удивило? – поинтересовался мальчишка, прищурив глаза. А потом до него дошло. – Ты… Не умеешь писать.

Возможно, если бы это произнес кто-то другой, северянин сказал бы, что его пытаются унизить или пристыдить, однако в голосе мальчика не было и намека на издевку. Скорее сожаление.

– И читать, – признался Лука, глядя на Кормарка снизу вверх. Странные закорючки на бумаге на протяжении всей жизни вызывали у него панический ужас. – Мне это не положено. Я был простым охотником в своем селении.

В Амверстаге, в этой глуши, как помнил Лука, читать и писать умели лишь привилегированные люди. Вроде отца Кейпы и его подпевал. Его самого никто этому не учил, однако он слышал, что в более развитой части Стармора, ближе к столице королевства, этими навыками владеют все люди без исключения.

– Как это не положено? – Хоть Кормарк и был весь покрыт ожогами всех цветов и оттенков, его лицо обладало исключительной выразительностью. Лука видел, как в его чертах одна эмоция сменяется другой. Не мальчик, а открытая книга. – Я могу… – Юнец внезапно замялся, смущенно опустил взгляд. – Могу научить тебя. За свое спасение. Возможно… эти навыки тоже однажды спасут тебе жизнь.

Не веря своим ушам, северянин медленно сполз с бревна на снег:

– Ты это серьезно? – Подобный дар в его понимании был выше любой благодарности.

– Серьезно, – кивнул Кормарк, продолжая сжимать в руках сверток. – Времени у нас хватит. Я научу тебя основам, чтобы ты смог читать надписи на дорожных указателях. Так не потеряешься. – Затем мальчишка оглядел всех собравшихся у костра и громогласно заявил: – Завтра же с утра мы сворачиваем лагерь и направляемся в сторону земель Солхейма! Настало время ограбить пару деревень!

– Кормарк, может, повременим пока с набегами? – воспротивился Гунн. – Припасов у нас пока хватает!

Но его никто не услышал. Народ на поляне радостно заулюлюкал: Лохарр стал размахивать окровавленным топором над головой, Ханри, красуясь перед Гунном, в опасном танце заскрежетала короткими клинками, а бородатые северяне с парой не особо юных девиц стали лобзаться в пьяной страсти на виду у всех.

От вида этого зрелища было не спастись. Оно пронзило северянина озарением, наполненным искрометным блеском, поразившим его самого. Возможно, подумал Лука, Кормарк окружал себя уродами – людьми, которые гораздо хуже его, чтобы больше нравиться самому себе.

Лука впервые увидел, как на устах мальчишки от этого безобразия заиграла легкая ухмылка.

– А ты ему понравился, – вздохнув, шепнул Гунн, не сводя глаз с танцующей плутовки Ханри. Она была гибкой и хлесткой, а бедра двигались в такт ударам клинков друг о друга. – Солхейм, если ты не в курсе, находится южнее, а значит, ближе к столице Стармора. Оттуда и до Серого моря недалеко. Кормарк решил тебя проводить.

– Вот оно что. – Тут Лука поднялся на ноги и залпом допил содержимое фляги. И не для того, чтобы лучше спалось, а чтобы развеять наваждение: горячий танец Ханри пленил его взор, и теперь воображение, сыграв с ним злую шутку, рисовало волнующие формы под ее теплой одеждой. – Я, пожалуй, прилягу.

В ответ Гунн только рассмеялся.

***

Когда отступают холода и приходит время месяцев оттепели, дождь начинает пахнуть надеждой. В нем нет необратимости потерь, как в осадках других времен года. И оттого Лука беззаботно шагал по раскисшей дороге, хлюпая сапогами по грязи. Хоть вода и лилась ему за шиворот, капая с волос, это не портило приподнятого настроения. Сегодня его ждал важный день. А может, он просто обнадеживал себя, думая так.

– Тор… тейм… – запинаясь, прочитал Лука с деревянного указателя, поросшего мхом, и тонкие губы расползлись в еще более широкой ехидной улыбке.

А ведь еще полгода назад он просыпался в объятиях своей Кейпы в полупустой холодной нищенской халупе на краю мира и знать не знал, что существует другой мир, где жизнь течет рекой, а не замирает, словно муха в янтаре. Ему было страшно признаться самому себе, но то время он теперь вспоминал как кошмарный сон.

Чем дальше Лука уходил от Амверстага, тем больше он начинал ненавидеть свои родные края, в которых ничего не было, кроме вечной мерзлоты, темноты и обоюдной людской ненависти. В Амверстаге снег лежит по девять месяцев в году, сковывая льдом все дороги, надежды и мечты. Амверстаг – ледяная ловушка для тех, кому не повезло там родиться.

Мать Луки, ныне почившая в объятиях Мирного Неба, всегда любила приговаривать, что в таком снежном краю люди должны держаться сообща и помогать друг другу, поскольку главный враг для них – это зима. Но, к сожалению, немногие в Амверстаге придерживались ее мнения. Будь матушка жива, думал Лука, она бы наверняка схватилась за голову от ужаса, узнав, какие интриги плели друг против друга амверстагцы, устраивая кровавые распри с соседями в попытке занять себя хоть чем-нибудь до наступления тепла.

И лишь когда из-за туч показывалось Мирное Око, а с Нармового моря сходил лед, в Амверстаг забредали редкие торговцы и заходили караваны. В эти дни деревушка расцветала, оживала, и каждый вечер на главной площади устраивались пышные пиры и танцы. Караванщики радушно улыбались амверстагцам, а те, пусть и поневоле, начинали улыбаться в ответ. «Последнее слово остается за сталью, так?» – посмеивались торговцы, обменивая железо и оружие на теплые шкуры и кости, добытые за долгие месяцы охоты.

В детские годы появление вереницы каравана заставляло Луку прыгать от счастья. Этого он ждал больше, чем праздника солнцестояния. Торговцы, помимо железа, привозили крупу и зерно, приправы и соль. В дни оттепели местная еда переставала быть пресной, а в обиходе жителей деревни появлялись новые истории о невиданных краях и землях. Жизнь била ключом. Но стоило первому снегу припорошить дороги, как караванщики тут же сворачивались и в спешке уезжали на скрипучих телегах восвояси. Веселье заканчивалось, и в Амверстаге не оставалось ничего, кроме снега, льда и дикого зверья.

… И сплетен Морры.

Кажется, сегодня во сне Лука снова видел лицо глашатая. С каждым разом оно все больше теряло прежние узнаваемые черты. Остались лишь глаза, молящие о пощаде, слезящиеся от страха, и багряная рваная рана на шее, которую он безуспешно пытался зажать.

Северянин тряхнул головой, отгоняя назойливое видение, и огляделся вокруг: куда ни глянь, кругом цвело и пахло. Молодая листва, напоенная солнечным соком, только появилась на ветвях, окрашивая лес в зеленый цвет. Все цвело, жизнь наполнялась красками, и Лука был свободен, как никогда. И плевать он хотел на накрапывающий дождь. Его теплые капли не могли сравниться со снежной амверстагской вьюгой, чьи снежинки резали щеки, словно осколки битого стекла.

Поправив поклажу на плече, мужчина побрел в сторону города. Далекие остроконечные сланцевые крыши так и притягивали взор. Сколько этажей? Два или три? Таких высоких домов Лука не видел отродясь, как и толстых, покрытых плющом каменных стен, окружавших Тортейм.

– Стой! Кто идет?

Северянина так и передернуло от голоса стражника у городских ворот – тот напоминал скрип старой двери, чьи петли долго не смазывали. Этому бородатому мужику было лет пятьдесят, не меньше. На голове – стальной шлем, в руках алебарда. На груди начищенного до блеска нагрудника красовался герб с изображением лошади. Вероятно, это был символ правящей семьи Тортейма.

– Я путник. Странствую, – хмыкнул Лука, не теряя прежнего спокойствия.