Qualia

– А у меня хуже, чем у вас! – желая привлечь к себе внимание, прохрипела старуха.

Аня и Люба искоса бросили брезгливый взгляд в ее сторону. Старуха сидела, гордо выпрямившись, в несвежей ночной рубашке, с рисунком на ткани из маленьких блеклых васильков. Вся она была седая, сухая, обтянутая дряблой бледной кожей, висевшей на ней складками; руки – в огромных синяках от капельниц, из-под одеяла торчала черная нога. Аня почувствовала отвращение и тревогу. Бодрым голосом юной пионерки Люба сообщила, кивнув в сторону старухи:

– У нее сухая гангрена.

Аня невольно стала рассматривать подробнее сухую черно-желтую «конечность» старухи. Похожа она была на ногу мумии. Аня слегка отодвинулась глубже на кровати и сжалась.

Старуха гордо подняла нос вверх: она победила в этой дуэли несчастий – «у нее было хуже всех!».

– Хотят ей ногу ампутировать! – громко продолжила Люба. – А она согласие не дает.

– У меня еще и сердечная недостаточность! – продолжала хвалиться бабуля хриплым слабым голосом.

– От этого она и кашляет, как заведенная, – просвещала «маковая».

– Понятно, – тихо сказала Аня.

– Боится, что помрет! – энергично резюмировала Люба и, дотянувшись, почесала зудящую сухую пятку.

Звук от этого ее действия был омерзителен. Аня закрыла уши ладонями и подумала: «Как можно быть такой – нечистоплотной, грубой, навязчивой, примитивной?! А старуха гордится своей гангреной! Как это может быть?! Я сойду с ума от всего этого?». Почувствовав головокружение, Аня легла на кровать и замерла, прошептав:

– Господи, что за безумие! За что мне это!

Люба чесала пятку, не останавливаясь. Аня повернулась лицом к стенке, пытаясь защититься от всего и всех. Собственная боль в ноге по-прежнему донимала ее. Пытаясь отключиться, она начала тихо шептать про себя наизусть какое-то сложное определение, всплывшее из памяти: «Qualia являются невыразимыми: это значит, что они не могут быть переданы в сообщении и не могут быть постигнуты каким-либо другим образом, кроме прямого переживания»[1 - Определение Дэниела Деннета.].

Люба, нахмурившись, долго смотрела на ее спину. Соседка ей не нравилась:

– Странная она какая-то. Высокомерная. Нас за второй сорт держит. Брезгует! – сказала она старухе так, чтоб Аня ее тоже слышала.

* * *

Ночной полумрак был бледно-голубого цвета. Свет от фонаря за окном освещал палату, обрисовывая контуры предметов и тени. В углу монотонно жужжал мотор старого холодильника. Аня не спала из-за ноги. Которую ночь ее мучила бессонница – в больницу ведь она попала не сразу. В первые сутки она пыталась игнорировать боль, на вторые нога болела уже так сильно, что терпеть стало сложно, и она пошла к травматологу. Отсидев в длинной очереди, Аня сделала рентген, полагая, что у нее перелом. Не найдя на снимке никаких повреждений, доктор отправил ее к сосудистому хирургу. Аня мужественно выдержала еще одну ночь дома. На следующее утро она с огромным трудом добралась до районной поликлиники, где доктор, осмотрев ее, сразу вызвала скорую. Сначала Аня сопротивлялась и наотрез отказывалась ехать в стационар, но ей неслыханно повезло, врач была не только настоящим профессионалом, но и очень порядочным добрым человеком. Проявив чудеса терпения, она смогла уговорить Аню. К тому же боль все нарастала. Когда она пыталась встать или просто опускала ногу вниз, то ощущала тяжесть, как будто к ее ноге были пристегнуты многотонные свинцовые кандалы, тянущие вниз, буквально отрывая ей голень и стопу. Аня старалась даже не шевелиться лишний раз. Порой, сжав зубы от мучений, она старалась просто не стонать.

Сейчас, находясь в палате, Аня смотрела в окно на ветки деревьев. Они медленно раскачивались в такт какой-то своей грустной музыке. Ветер бережно играл с листьями, перебирая их в «ладонях», как маленький ребенок с морской галькой. Рядом с койкой Ани стояла капельница, лекарство медленно и незаметно капало в вену. Уже несколько часов она ворочалась, пытаясь найти хоть какое-то положение, при котором стало бы легче, но его, похоже, просто не существовало. Нога ныла, и ей казалось, что острая тонкая игла была у нее прямо под ногтем большого пальца. Измученная, она повернула голову в сторону старухи. Та тихо сидела в полумраке на кровати, как статуя, и смотрела на Аню. Что-то жуткое было в ее облике. Белая костлявая фигура, длинные седые волосы, черные «круги» глаз. Странная мысль пронеслась в сознании Ани: «Она похожа на призрак, похожа на смерть. Почему она так пристально смотрит на меня? Что ей нужно?». Старуха глядела на нее, не моргая, словно гипнотизируя. Аня не выдержала жути и отвернулась к стене. Лежа словно на иголках, она злилась: «Что надо от меня этой старой ведьме? Что?». Люба тем временем крепко спала на соседней кровати. Она громко храпела и что-то бормотала во сне. Аня вдруг предположила: «А может, мне это показалось? Может, она и не смотрит?». Она медленно обернулась и взглянула на старуху снова. Та сидела в той же позе и сверлила ее взглядом. Аня почувствовала, как отчаянно застучало ее сердце. Она занервничала, села, взяла телефон с тумбочки и проверила время – было три часа. Нервы не выдержали, Аня резко легла на кровать, с силой стукнув по ней кулаком. Резкая боль пронзила ее руку – она совершенно забыла о капельнице. Аня застонала, зажмурившись. Через несколько секунд, когда она открыла глаза, то увидела, как старуха по-прежнему наблюдает за ней, и ей показалось, что она едва заметно, но улыбается, сверкая блестящими белками из черных глазниц. Аня нервно нажала кнопку вызова медперсонала на стене и отвернулась.

Прошло несколько томительных минут. Наконец в палате зажегся свет, и, громко хлопнув дверью, вошла заспанная медсестра со шприцем в руке. Люба резко вскочила, взъерошенная. Ее разбудил резкий свет, и она начала ворчать.

– Люди спят. Что вы гремите? Никакого покоя нет!

– Ну, что тут у вас? – недовольно спросила медсестра, сразу подходя к кровати старухи. На вид женщине было немного за сорок. Крупное поплывшее грушевидное тело ее венчала маленькая кудрявая голова. На смуглом лице ее были едва заметные темные усики.

«Видимо, ночные жалобы к ведьме привычное дело, раз она безошибочно пошла сразу к ней!» – сделала вывод Аня.

– Что случилось, говорю?! – громче спросила медсестра.

– Это не я, Галя! Это она вызвала! – засвистела сдавленным испуганным голосом бабуля, показав на Аню. – Не ругайте меня!

Медсестра, поправив за ухо прядь черных волос, обернулась с немым вопросом к Ане. На лице ее толстым слоем лежали розовые румяна и краснели яркие губы.

– Сделайте что-нибудь! – взмолилась Аня. – Она всю ночь не спит. То задыхается, то стонет, то сидит как сыч и смотрит на меня. Я не могу так! Я не сплю уже четвертые сутки.

Перевернувшись с бока на бок, Люба громко и раздраженно сказала:

– Да она так каждую ночь. Вколите ей уже! Достала всех!

– Я… я же не специально! – оправдывалась старуха.

– Конечно, не специально! – зло вскрикнула Аня. – Уставится и смотрит. Что тебе надо-то от меня? Нужно что?

Медсестра без лишних слов уложила старуху, задрала ей рубашку «с васильками» и сделала укол. Бабушка, поджав тонкие синие губы сердито ворчала.

– Что я им сделала? Галя, что? Где же милосердие?

Но вместо поддержки, Галина закричала на нее:

– Я тебе сделала укол! Сейчас ложись спать! Мешаешь тут всем. Ишь, какая! Милосердие ей подавай!

Бабушка вздрогнула и виновато посмотрела на нее:

– У меня нога болит. Я не могу спать. Не могу лежать. Не могу сидеть.

Медсестра раздраженно выпалила в ответ:

– Конечно, потому что ногу надо ампутировать. А ты тянешь время. Жалуешься только, да спать никому не даешь!

Старушка, захлопав часто глазами от волнения, провела по седым волосам трясущейся рукой.

– Я в туалет хочу, Галя!

– Ну, так иди! – рявкнула медсестра.

– Сама? – недоверчиво переспросила бабушка.

– Сама! И скажи своим, чтобы тебе привезли памперсы.

– Памперсы?

– Памперсы!! – громко в ухо крикнула ей Галина.

Бабушка отодвинулась от нее, закрываясь. Люба поинтересовалась у медсестры:

– А почему ее в гнойную хирургию не переведут? Я лежу после операции с открытой раной – а тут инфекция! Так же нельзя!

– Конечно, нельзя! – поддержала ее Аня.

– А что вы от меня хотите? Я не решаю ничего. С врачом говорите.

– Так не заходит он!