Qualia

– Пациентка Серпухова. 83 года. Сухая гангрена, – сказал Хазаров.

Старуха закивала, захлопала реденькими ресничками, заискивая перед ними, сделав жалостное лицо.

– Ждем согласие на ампутацию. Потом переведем ее в «гнойное», – продолжил доктор.

Завотделением, вздохнув, подошел вплотную к кровати, наклонился и приподнял ее одеяло. Перед его взором предстала сине-желтая человеческая плоть, которая больше напоминала кусок отполированного дерева. Он очень формально, почти не касаясь, осмотрел ногу. Не более трех секунд задержав свое внимание на ней, он многозначительно надул щеки, снова накрыл ногу и развел руками. «Ничем уже не поможешь!» – означал его жест, и все присутствующие его правильно считали. Врачи, как по команде, развернулись и направились к выходу.

– Доктор! Доктор! – позвала его старушка.

Никто не обернулся.

– А как же мне быть?

Один за другим врачи покинули палату, обсуждая вероятность и сроки летального исхода при сухой гангрене.

Аня плотно сжала губы от досады. Ее разозлило такое пренебрежительное отношение к ней, к старухе, к людям. Она достала из-под подушки листок со своим именем, который сняла со стены, и разорвала его на клочки.

Люба же тем временем принялась радостно суетиться перед выпиской. Она уже набирала номер мужа:

– Алё! Привет! Ну что, у меня хорошие новости. Приезжай сегодня за мной. Меня выписывают!

Не в силах усидеть на месте, она стала ходить по палате:

– Выписка к двум будет готова. Кстати, приготовь мне борща.

Невольно слушая трёп Любы, Аня злилась. Она достала из тумбочки эластичный бинт и принялась туго заматывать ногу – от стопы до самого верха. Ей сказали, что так надо, и будет не так больно. У нее получалось криво, она снова и снова разматывала кольца ткани и пробовала заново.

– Ага. Со сметанкой и сальцом белорусским. Так хочется поесть нормальной домашней пищи. А то здесь жрать вообще невозможно. Все постное, безвкусное. Кошмар какой-то! Я даже похудела! – жаловалась на свое житьё Люба.

На соседней койке бабушка, уставившись в потолок, трагически причитала:

– Никому не нужна я! Никому! Господи! Сделай что-нибудь!

Из коридора громко позвали:

– На завтрак! На завтрак!

Люба, прервав свой разговор, пошутила:

– Вот тебе и ответ от всевышнего, бабуль! Завтрак! Ешь-молись-люби! Просите, да услышаны будете! Или как там?

Найдя свою «остроту» веселой, она заржала. Старуха молчала.

– К вам кто-нибудь придет сегодня? – спросила ее Аня. Та не ответила, продолжая глядеть в потолок.

В палату вошла грудастая раздатчица с тарелкой каши и компотом. Она проплыла по палате словно каравелла, поставила на тумбочку старушке еду и, повернувшись к Ане, спросила:

– Так. А вы у меня ходячая или лежачая?

– Я не буду есть.

– Как хотите! – равнодушно фыркнула раздатчица и пошла к выходу.

– А кто Серпухову будет кормить? Она же не сможет сама! – спросила ее Аня.

– Я никого не кормлю. Я только еду раздаю. Скажите ее детям, пусть сиделку наймут. А то ишь, какие молодцы! Экономные! – не повернувшись, зло ответила «каравелла», захлопнув за собой дверь.

Люба громко заспорила с мужем:

– Как нет денег на такси? Ты там охренел что ли?!

Старушка с горечью зашептала:

– Никому старики не нужны. Никому!

– А я тебе говорю, это все твой энтузиазм дебильный – он причина нашей бедности! – ругала Люба мужа. – Не делай добра – не получишь зла! Сколько можно задаром всем помогать? Слава Богу, хоть я не такая. Иначе мы бы по миру с тобой пошли!

Аня легла лицом к стене.

– Здесь никто никому не нужен!

Закрыв глаза, она стала вспоминать в подробностях тот день, с которого начались ее злоключения.

* * *

Несколькими днями ранее.

Автомобиль мягко катил по ночной Москве, разрезая душный смог улиц, словно мягкий яблочный пирог. Анна в полудреме грустно вглядывалась в подсвеченное огнями небо. Удобно расположившись на кресле пассажира, она курила, глубоко вдыхая безвкусный дым своих любимых сигарет. Никотиновая зависимость взяла над ней верх после почти двухлетнего перерыва. Снова. Она вернулась к старой привычке без сожалений. Сейчас ей вообще многое было безразлично. Подруга за рулем что-то вещала, пытаясь «перекрыть» рвущуюся из колонок клубную музыку, под которую танцуют ночами молодые пьяные беззаботные и счастливые люди. Аня не была такой уже очень давно. Энергия города насиловала своим напором ее измученную нервную систему. Ей совершенно не хотелось веселиться сегодня. Она думала о том, что напрасно согласилась ехать, сердилась на свое безволие и давала себе обещание больше не поддаваться на подобные уговоры. Праздник, на который везла подруга, был ей не нужен. Мимо пролетали вывески ночных клубов, ресторанов, витрины дорогих магазинов и надоедливые велосипедисты, так и норовящие бестолково скользнуть под колеса. На секунду взгляд Ани сфокусировался на разодетом в норковую шубу пластиковом лысом манекене. От него ее откровенно затошнило. «Мертвое на мертвом!» – брезгливо подумала Аня и закрыла свои красивые глаза, чтобы не видеть это уродство.

Через десять минут уже проезжали мимо помпезного Москва-Сити. Ощущалось, как даже в летнем зное здесь веяло холодом. Миллионы тон бетона, стекла и стали блистали в сумраке города. Бизнес-элита и мошенники самой высшей пробы расположились за чистыми отполированными до блеска окнами высоток.

Вглядываясь в стекла, Аня спросила:

– Интересно, здесь живут?

– Еще как! – засмеялась Ольга. – Может, только здесь и живут по-настоящему.

– Сомневаюсь, – выдохнула Анна.

– Не сомневайся! У тех, кто здесь жилплощадь имеет, не жизнь, а манговый сорбет с орешками.

– Какой знакомый репертуар! Вы с конвейера все что ли? Одно и то же. На уме одни деньги.

– А почему это плохо? Не понимаю. Лично меня деньги одухотворяют! – дерзко продолжила Ольга.

– Даже так? – усмехнулась Аня.– А как же мужчины? Раньше это были они.

– Деньги и мужчины! Одухотворяют меня! – поправилась Ольга и расхохоталась. Красивая и жизнерадостная, она всегда громко и задорно смеялась. Ей удивительно шла веселость, как красивая брошь к вечернему платью. Давным-давно Ольга ее нацепила на себя и почти никогда не снимала.