О чём кричит кукушка?

– Мне с молоком! И покрепче, – выпалила Алина.

Оля поспешила на выручку чайнику и успела вовремя. Он только закипел. Девушка достала кружки и ложки. Растворимый кофе закончился, пришлось лезть за ним на верхние полки и шарить на них в темноте. Оля подвинула к шкафу табуретку и забралась на неё, банка кофе стояла у дальней стенки. Дотянуться до неё с первого раза не вышло.

– Ку-ку, – прозвучал позади женский голос.

– О, Алин! Может, ты достанешь, – обернулась Оля на голос.

В кухне, кроме неё, никого не было.

Оле стало немножко не по себе. Немного постояв, слезла с табурета, она пыталась отогнать прочь нехорошие мысли, уверить себя, что ей послышалась, однако что-то подсказывало, что ошибки быть не могло: кто-то и правда сказал "ку-ку".

– Ну, Аля! – Оля говорила как можно громче, чтобы прогнать страх и заставить себя поверить, что это и правда было шуткой ребят. – Ну, Аля, будет тебе кофе покрепче!

Вскоре на кухне показалась и сама Аля.

– Ну? Чем помочь надо? – спросила она

– Ты чего меня пугаешь? – сердито спросила Оля.

– В смысле? Ты ж сама меня звала, я и пришла.

– А до этого? Кто мне тут кукукал?

Алина пожала плечами и ушла обратно в комнату.

Оля вновь потянулась за банкой кофе и тут же застыла от изумления. Никакой банки в шкафчике не было. А сзади снова послышалось, тихое в этот раз, почти шёпотом: «Ку-ку».

Девушка соскочила с табурета и обернулась на голос. В этот раз она увидела банку кофе на столе, ту самую, которую только что видела в шкафчике.

– Чудеса-а! – вслух произнесла Оля, стараясь саму себя убедить, что ей ни капельки не страшно. В самом деле – не банка же кукукала. Наверняка, эти двое над ней подшутили.

– Ну, что? Продолжаем? – Оля вернулась в комнату, неся в двух руках широкий чёрный, расписанный под хохлому поднос, на котором дымились белоснежные чашки и стояла вазочка с печеньем. – Итак, что там с японцами?

– Про кукушку? – Уточнила Алина. – Ну да, но рассказ, в целом, не про японцев. Просто кукушка – ну это мы сейчас очень отвлекаемся от темы – птица, которую слышат и мёртвые, и живые. Кукушка – это тоска по покинутому, по оставленному дому, а в общем таком толстом смысле – тоска по чему-то забытому, сейчас не будем углубляться во все эти восточные философии, просто оставим для себя ту самую информацию, что мёртвые тоже слышат кукушку. Был такой случай, давным-давно. Один священник шел к монаху, который жил в другом городе и был славен своею учёностью. Раньше это было запросто: встал и пошёл. Возможности нанять лошадь у бедного священника не имелось, поэтому он отправился пешком. Где-то в лесах между двумя городами, на него напали разбойники. Красть у священника было нечего, поэтому разбойники сильно разозлились, что зря потратили время на такого нищего, удостоив его честью, поскольку признали его за важного господина. Обида застила им глаза, и они сильно избили его, бросив в лесу у дороги. Долго священник лежал в пыли, всю ночь пронзительная боль терзала его, не давая сомкнуть глаз. Под утро только он забылся странным сном. К середине дня он проснулся, открыл глаза. Боль отступила, и он, возблагодарив богов за чудесное исцеление, продолжил путь к учёному монаху. Однако, когда он вошёл в его дом, монах с порога прогнал его. Священник не мог понять, в чём же дело, но в те времена, такое бывало при монастырях. То есть учёные люди брали путников в ученики не сразу, а как будто испытывали их, проверяя, насколько крепко желание неофитов узнать истину. Некоторые люди обижались и уходили сразу, а тех, кто оставался ждать у порога момента, чтобы учитель сменил гнев на милость, брали к себе в подмастерья. Наш священник слыхал о таком и поэтому остался ждать у порога.

К вечеру учёный монах, и правда, вышел из дому и присел рядом с нашим путешественником.

– Уходи отсюда, уходи поскорее, – тихо сказал учитель.

– Но почему? – растерялся священник.

– Эге… Да ты не понял еще ничего?

Священник помотал головой.

Учёный монах махнул рукой кому-то за забором и пригласил присесть рядом с ним. На двор вошла женщина с кувшином в руках.

– Скажи, соседка, сколько человек ты видишь тут?

– Что? – удивилась женщина. – Опять твои загадки? Не собираюсь я учиться твоим истинам.

– Хорошо, но ответь на мой вопрос…

– Одного, я вижу одного человека тут, – рассмеялась женщина с кувшином.

– Но ведь нас здесь двое человек, – хитро улыбнулся учёный монах.

– Как это? Двое вас? Я вижу только одного, видать, учение твоё победило тебя сегодня.

– А ты разве не человек, – рассмеялся в ответ учитель.

Женщина задумалась. Она любила спорить с учёным монахом, но сейчас он был прав, а ей очень хотелось, чтобы права была бы она сама. Изворотливый ум подсказал ответ:

– Человек-то здесь два, да только ты спросил: сколько я вижу тут человек. А вижу-то я одного. Себя-то я не вижу, – и она, довольная, своей хитростью ушла.

– Вот видишь, – спросил учёный монах у священника. – Тебя она не увидела. Ты, по её мнению, не человек.

– Учитель, вы уже начали обучать меня? – обрадовался священник. – Это те самые удивительные загадки, которые помогут мне обрести просветление?

– Нет, дурак! – монах выдал священнику сочную затрещину. – Она не видит тебя, потому что ты умер!

– О! Благодарю тебя, благодарю тебя! – священник встал и поклонился учителю. – Я вернусь к себе и буду думать над твоей загадкой, пока не решу её. Но не мог бы ты мне позволить построить шалаш рядом с твоим домом, чтобы быть ближе к тебе, говорят, даже наблюдение за мудрым дарит мудрость наблюдающему!

– Тебе бы шалаш на кладбище надо строить, могила называется, – пробурчал учитель. – Дался ж ты на мою голову. Ну, как тебе объяснить? Хотя, вот тебе твоя загадка – иди по деревне и каждого спрашивай один и тот же вопрос: «Сколько морковки нужно, чтобы накормить одного осла?»

Священник, обрадованный тем, что его обучение у мудрого началось, поспешил выполнить новое задание.

На следующее утро он вернулся к дому учителя озадаченный.

– Ну, что? – лениво спросил его учёный монах. – Ответил тебе хоть кто-нибудь?

– Никто, учитель, – опустил голову священник. – Не только не ответил, но даже и слушать не слушал. Что за сила этого вопроса, в чем его секрет, что он делает человека невидимым?

– Тьфу, дурак! Нет никакой силы у этого вопроса. Не он делает тебя видимым. Ты просто умер, тебя больше нет, поэтому тебя никто не видит!

Священник опешил. От слов учителя грудь его стеснила такая тоска, словно он что-то потерял и никак не может найти. Между тем пропажа была так дорога ему и так ему нужна. А он забыл даже и то, чтО именно он ищет.

Учёный монах понял мысли и чувства священника. Ему стало жалко его:

– Знаешь, чтО именно ты потерял и никогда не сможешь найти?

– Что же? – грустно спросил священник.

– Жизнь свою ты потерял, дурак! Ты умер! И никогда не сможешь больше найти её. Поэтому убирайся сейчас же, пока желание твоё вернуть себе жизнь не стало настолько большим, что проглотит тебя и превратит тебя в голодного духа, желающего обрести снова тело и обреченного вечность слоняться между мирами, вечно ищущего, вечно мучимого жаждой жизни, неистовым голодом и никогда не могущем наесться. Убирайся сию же минуту! Боги смилостивятся над тобой и, может, через тысячу лет дадут тебе дешёвую шкурку кота или слизкую кожицу червяка. Убирайся, повторяю тебе последний раз.

И только в этот раз священник наконец-то понял, что произошло: его жизнь закончилась, он не заметил этого, потому что жизнь у него отобрали не вовремя, нечестно! Она ещё должна была длиться… Он увидел, какая бы она была, если бы разбойники не убили его, увидел, что он действительно должен был стать учеником этого мастера и достичь просветления… Священник понял, что… Он понял, что лучше станет голодным духом, но успеет отомстить своим врагам, чем будет дожидаться нового перерождения. Священник поклонился мастеру и удалился.

Он не один год скитался по полям и лесам, всюду его вела только одна жажда – снова обрести тело. Это желание уничтожило в нём все воспоминания о благочестии, о том, каков он был, и сделало его очень похожим на грязного тощего оборванца. Желание его было настолько сильно, что он стал видимым для обычных людей. Он стал совсем похож на человека, только всё равно не мог вести человеческую жизнь, о которой так мечтал. Облик его стал страшен, новая его плоть – уродлива. Тонкие и длинные ноги и руки. Цепкие скрюченные пальцы. Огромные завистливые глаза, которые высматривали, что бы можно было съесть, чтобы удержать на себе плоть, и маленький морщинистый ротик, в который никак не влезала никакая еда, которую ему подавали горожане и деревенские жители. Он уже и забыл, чтО именно он ищет, почему он стал таким. Всю память об этом застило только одно желание: желание съесть что-то, чтобы стать как люди, – которое он никогда не мог удовлетворить.