О чём кричит кукушка?

Долгое время он скитался по полям и по лесам, по городам и деревням в поисках того, что забыл. Наконец, он нашел их, тех самых разбойников, всех троих, на поляне в лесу. При свете полной луны они распевали свои разбойничьи песни про прелестных женщин, которые ждут их в свои объятия. Жизнь их была хороша и прекрасна, кувшины их были полны вином, руки их не знали тяжелого крестьянского труда, шеи их были толсты и крепки от свободной жизни, ибо никогда не знали они, что такое кланяться кому-либо.

Священника скрутила зависть и боль. Боль от утраты, которую он вдруг внезапно ощутил с новой силой, зависть от того, что эти люди могут так сладко жить. Могут есть, и пить, и петь, в то время, как сам священник не может даже запах от благовоний в себя втянуть. С тех пор, как он пустился в странствия ради поиска разбойников, он не мог ничего съесть, одежда на нем одряхлела и превратилась в лохмотья, живот от пронизывающего голода раздуло и в нем словно бы вечно горел адский огонь. К моменту встречи с врагами, он уже забыл, зачем искал этих разбойников, голод, то, что двигало им – это было постоянное чувство голода. Но вся еда, вся вода казалась ему отвратительной. И только сейчас, когда он увидел этих троих, распивающих вино при полной луне, он вдруг захотел этого же самого вина. Оно казалось искристой прохладной влагой, а не жидкой блевотиной, как бывало обычно.

Священник, забыв о всякой осторожности, кинулся к ним. Разбойники удивились внезапному появлению странного тощего существа на их поляне. Хоть и были нетрезвы, они тут же вскочили со своих мест, достав ножи.

Священник остановился, встал на колени и промолвил:

– Добрые люди, я так давно не ел и не пил, угостите меня, пожалуйста, вашим вином и дайте мне рисовую лепешку, я так голоден, что вот-вот умру.

Тогда разбойники попрятали свои ножи и угостили просящего вином и рисовыми лепешками.

Священник с удовольствием приник к чаше с вином, его губы ощутили прохладу и дурманящий сладкий запах. Он выпил чашу одним большим глотком. И тут же закусил рисовой лепешкой.

– Смотри, какой голодный, – толкнул один разбойник другого в бок. – Жует, не глотает, как в колодец все летит. Дадим-ка мы ему ещё?!

И они поднесли священнику и вторую чашу, и дали ещё рисовых лепешек.

Священник съел и это. И он почувствовал, как сила приходит в его тощие руки и ноги, как наливается кровью и жизнью его тело. Он благодарил разбойников, ведь к тому моменту, как он нашёл их, он уже и забыл, что это именно они обрекли его на странствия в виде голодного духа.

– Ешь, старик, – сказал один из разбойников. – У нас есть правило, мы никогда не отказываем тому, кто у нас просит. И ещё: мы всегда кормим голодных. Мы всегда помогаем тем, кто в беде. Но ты должен знать, с кем ты общаешься. То, что ты ешь – это награблено нами. Мы грабим богатых людей и священников, которые отбирают у обычных людей всё и строят себе золотые храмы и богатые дворцы. Всё, что ты ешь – украдено. Но жизнь наша чиста и сон наш крепок, потому что цели наши чисты, ибо мы восстанавливаем справедливость в мире людей. Видишь, мы помогли тебе, мы сделали доброе дело. Многие благодарят нас и ждут нас с добычей, многие обязаны нам жизнью, многих мы спасли от голодной смерти.

Сказав это, разбойник заснул, и остальные заснули тут же прямо под открытым небом, под тающей луной.

Не спал только священник. Он так хотел есть, что терпеть это было уже невыносимо. За многие годы он наконец-то нашёл ту еду, которую мог поглотить. Он стащил один кувшин вина у разбойников и выпил в три глотка. Руки его ещё более окрепли, плечи стали сильны, он смог разогнуть скрюченный позвоночник. Странными проблесками в его сознании мелькнули сцены и воспоминания из прошлой жизни. Жажда и голод стали не такими плотными, помимо них появилось ещё что-то в уме священника, что-то неясное, но приятное. И тогда он захотел ещё вина и даже вяленого мяса, которое было у разбойников. Но те могли в любой момент проснуться и наказать его за воровство! Священник нашёл веревку среди их вещей, потому что не бывает настоящего разбойника без верёвки, и связал их всех. Те были пьяны и спали, так что ничего не почувствовали. И тогда священник выпил ещё кувшин и съел вяленого мяса. И почувствовал, что он настолько окреп, что всего крошки еды ему не хватает до того, чтобы снова стать человеком и вспомнить забытое и успокоить свою тоску. И он захотел ещё. Но это были последние съестные припасы у разбойников. А меж тем на небо уже поднялось солнце: стащить, удрать и спрятаться в темноте стало невозможно. Тогда священник взял нож и перерезал горло сначала одному разбойнику, потом второму… Когда он добрался до горла третьего разбойника, в вышине сосен раздался голос кукушки. Третий разбойник открыл глаза и всё понял.

– Дай мне дослушать, как поёт кукушка? – попросил он.

И тут священник наконец-то всё вспомнил. Он вспомнил, что именно эти люди отобрали у него самое дорогое – жизнь, что именно из-за них он стал голодным бродящим духом, именно из-за них… Вспомнил, как не понимал, что произошло, когда очнулся уже мертвым, вспомнил, как хороша и красива должна была быть его жизнь, которую у него отобрали, как всё, да и сам он, превратились в одно – во всеобъемлющий голод…

– Ты дослушаешь её, – сказал священник, занося нож и улыбаясь. – Но уже в мире мёртвых.

Улыбался он потому что понял, чтО ждёт на том свете разбойника, который уйдет в мир мёртвых, имея сильное желание на этом свете. Если священник успеет убить своего врага до того, как прокричит кукушка, то сильное желание дослушать превратит разбойника на том свете в голодного духа…

И священник резко полоснул по горлу своего врага острым лезвием.

После всего священник поспешил от того места к учёному мужу. Пришёл в его дом, поклонился и сказал:

– Учитель, помните меня? Вы загадали мне загадку: «Сколько морковки нужно, чтобы накормить одного осла?»

Учёный монах рассмеялся.

– Я знаю ответ. Осёл не был голоден.

Учёный монах поднял вверх брови. А священник обрёл просветление.

А разбойник стал голодным духом, ища ночами и днями по всем дорогам и путям, лесам и полям кукушку. Сильное желание услышать её разъедало всю его память, не оставляя никаких воспоминаний о добре и благочестии…

Люди в деревне спохватились своих разбойников, да даже трупы их не нашли. И тогда они стали молиться богам, чтобы те облегчили их жизнь или смерть. И тогда боги услышали их мольбы, и облегчили существование разбойника. Однажды, в августе голодный дух услышал желанный крик одинокой кукушки…

С тех пор кукушку могут слышать и живые, и мёртвые.

Вот такая история. Но я не её хотела рассказать.

– Да, история, конечно, интересная, но причём тут аукать и кукушка, и ещё мать? – зевнула Оля.

– Ты не понимаешь, – осадил её Влад. – Это был коан…

– Ой, да это я понимаю, что я тут ничего не понимаю. Просто сначала-то должна была быть другая история! Про кукушку-мать. А про эту твою философию – это не страшно. Это, наверное, поучительно, но только не для меня. Это – морковка для таких ослов, как ты!

– Тихо вы. Я другую расскажу, только всё по порядку, не ссорьтесь.

– Нет, всё же, мне кажется несправедливым то, что разбойник остался голодным духом, – прервал Алину Вадим. – По известным всем законам кармы, это невозможно. Ведь хоть он и разбойник, но он спас много жизней. А что касается до его дел, так ведь Робин Гуд тоже не сам зарабатывал, однако, люди его помнят до сих пор и помнят именно как хорошего человека.

– Да, может, он соврал! – ответила Оля. – Ведь он со товарищями священника порешил. А тот просто мимо проходил. И ни в чём не был виноват, он не строил золотых храмов, не отбирал ничего у людей, не обманывал их, он шёл к учителю. Его убили ни за что. И вот ещё, после смерти он ещё и мучился. Это разве справедливо?

– Да какая разница, кто там правильно поступил. Я вам эту историю рассказала, чтоб вы знали, что кукушка – это птица между миров, ее слышат и мёртвые, и живые.

– Подожди, Аль, – снова встряла Оля. – Так с разбойником-то что? Он перестал быть голодным духом?

– Он стал просто злобным призраком. Мольбы крестьян спасли его, он перестал блуждать, томимый желанием, но так и не смог попасть ни в рай, ни в ад, поскольку злоба за полученное наказание держала его крепко на этой земле. И он стал продолжать свое ремесло, только теперь он не грабил, чтобы раздать бедным, а просто убивал. Он заманивал людей в тот самый лес, в котором жила его банда, и там убивал простодушных путников и местных.

– Заманивал, наверное, потому что «ку-ку» кричал? – усмехнулся Вадим.

– Нет, лунными ночами при дороге стали подвыпившие люди встречать деву. Она стояла спиной к дороге и тихо плакала. По крайней мере, так казалось, её плечи вздрагивали. Один крестьянин рассказывал, будто идет он пьяненький домой из соседней деревни, куда ходил к брату по делам. Идёт себе, идёт, а на небе полная луна светит, такая тишь да красота, хоть стихи сочиняй. Вдруг видит: у поворота стоит девушка в платье, а платье то расшито нитями как бы золотыми, стоит и плачет. Ну, наш крестьянин думает, вот удача: и ночь хороша, и женщина красивая да богатая. Помогу ей – она и отблагодарит. Встал он невдалеке от нее, да позвал. А та будто и не слышит вовсе. Плачет по-прежнему. Подошел крестьянин поближе да за плечо ее уже тронул. А женщина бросилась прямо в чащу бежать. Но отбежала недалеко и опять стоит плачет. «Вот же глупая какая!» – подумал крестьянин и шагнул в чащу за ней. А она опять отбежала. Он снова за ней. Уже азарт крестьянина разобрал. Интересно ему стало, что за история такая, что за надобность по ночам убегать. Думает, пока не узнаю, не пойду домой. Так дошли они до поляны. Тут барышня остановилась. Крестьянин к ней снова подошел и позвал ласково. Она и обернулась. Увидел в свете полной луны крестьянин череп оскаленный, и рот огромный, который как яма черная раскрылся, так широко раскрылся, что глаз за ним не видно, так громадный этот рот, что в него весь крестьянин со всей своей деревней поместиться бы мог. Бросился крестьянин бежать, а рот за ним. Что за диво? Барышня на месте стоит, а рот огромный хохочет у него за спиной и зубами острыми щелкает. Смотрит крестьянин, а шея у той барышни, как удочка, длинная. С тех пор уж крестьянин не оборачивался, только бежал, молча бежал, заорал только, когда в свой дом забежал да в стену уперся, когда дальше бежать не смог. Жена на него смотрит да удивляется. Стоит ее мужик, в стену воткнулся, ногами и руками дрыгает да вдруг как заорет!

– Так, нелогично, почему надо было в девушку превращаться, а не зазывать путника криком ку-ку? – настаивал Вадим.

– Слушайте, я не знаю, я ж вам просто легенды рассказываю. Это легенды, а не исторические статьи, что вы со своими вопросами пристали? – Алина начинала сердиться. – И потом, не только в восточных сказаниях кукушка связывает оба мира: наш и загробный. И у нас. Вот опять же, что такое игра в «ку-ку»? Когда человек закрывает лицо ладонями, а потом открывает и кукукает. Почему именно кукукает? По той же самой причине. Что значит: закрыть лицо ладонями? Спрятаться. То есть вот был человек, а теперь раз и его нет: глаза закрыты. Ну? Догадываетесь? Зажмурился человек? Пропал? Жмурик? Понимаете?

– В смысле умер что ли?

– Ну! Это не просто игра с детьми. Это ритуальная игра. Закрылся, зажмурился, то есть умер. Такое действие предпринимали для людей, когда что-то шло не так. Попросту говорят, словно к ним нечистый привязался. Ну, или не везёт очень сильно человеку. Беда за ним ходит. Что делать? Ведь, если пристало зло, так на всю жизнь. Какой самый простой выход? Ну? Ну, умереть конечно. Но по-настоящему же нельзя умирать. Значит, надо сыграть, чтобы беду и нечистого обмануть. А чем в первую очередь отличается живой от мёртвого? Дышит – не дышит. И ещё одно: смотрит – не смотрит. Вот и все, во время обряда тот, от кого хотят отогнать зло, закрывает лицо руками: прячет дыхание, таким образом, и взгляд. Колдун или жрец, ну, или кто там эти обязанности в деревне осуществляет, проводит обряд похорон. Потом как будто призывает… кого бы вы думали? Ну, ту самую кукушку. Он же здесь на земле, а она может слетать на тот свет, позвать оттуда умершего и показать ему дорогу обратно, на этот свет. То есть вот он как бы кукушку призывает, танец там танцует какой, в общем, словно бы призвал, словно бы кукушка полетела, поискала, нашла и привела мертвяка. И в определённый момент жмурик словно бы оживает. То есть открывает взгляд и дыхание и говорит: «ку-ку», мол от кукушки или с кукушкой, в общем, с того света вернулся.

– А почему же это стало игрой с детьми? – удивилась Оля.

– Вероятно, смысл потерялся у этого действия, а само действие осталось. Да еще до того, как это стало детской игрой, уже когда даже ритуалы перестали проводить и все забыли, как и для чего это делается, в народе оставалась память – если что-то идет не так, надо переродиться: в эту игру с самим собой сыграть. Навроде того, что, если заблудился в лесу, надо одежду наизнанку вывернуть, чтобы леший отстал. Ну стали делать, надо и не надо, кукуОль, потом заметили, что дети смеются, ну и так далее…

– Нет, ну хоть бы для детей изменили бы на что-то другое, не такое страшное,.. – протянул Вадим.

– Ну, на что, например? На «мяу»? Или на «добрый вечер»? Это сейчас к детям такое отношение, а раньше-то разные случаи бывали. Вот, был такой случай…

– Подожди, – прервала ее Оля. – Почему такое делает именно мать своему ребенку? Ведь ты же сама говорила, что хорошая мать не должна брать повадки плохой, то есть кукушки. Как это связано?

– Вот если ты перестанешь перебивать, узнаешь, – съязвила в ответ Алина. – Итак, был такой случай. На самом деле, как вы понимаете, случаев таких было великое множество.

– Пока не понимаем, – улыбнулся Вадим.

– Сейчас поймёте, не торопите. Все вы знаете, что примерно в средние века да и позже люди делали новых людей, сами не замечая того. Не было средств регулирования рождаемости. Магазинов сетевых тоже не было. Так что приходилось выкручиваться. В общем, представьте себе: голодный год, неурожай, есть нечего, к соседям не пойдёшь, потому что у них тоже ничего не выросло. А у семьи пятеро детей. И «пятёрочки у дома» еще не придумали. Как всех прокормить?