Не сдохнут только одиночки

Пока работящая Алла шаманила над блинчиками, я, обливаясь слюной, ушла от греха подальше в другую комнату, дабы не съесть растущую стопку ароматной выпечки в одно лицо. Признаюсь честно, соблазн велик. Ведь я, живя в одиночестве, вконец обленилась, балуя себя рукотворными сладостями лишь изредка. Алла же, как оказалось, имела образование повара, а также сильное желание мне угодить. Надо как-нибудь выбрать время и поговорить с ней по душам, объяснить, что она не обуза, а гость, пусть и слегка нежданный. Но не раньше, чем она допечёт свои прекрасные блины.

Полистав смартфон, я наткнулась на два пропущенных вызова. От Петренко и (о, боги!) от Чумакова.

«Значит, он жив. Это не может не радовать. – Волна тепла захлестнула меня, и я откинулась в кресле, испытывая непередаваемое облегчение. – А раз уж нам приходится выживать в столь чёрное время, Господи, я обещаю радоваться мелочам, не киснуть, ничего не бояться и не уходить в депрессию. Просто спасибо Тебе за то, что Ты спас хорошего человека. И пусть я не совсем каноничная христианка. Точнее, я вообще не уверена, что отношу себя к какой-то конкретной конфессии. Но я благодарю Тебя за то, что в этой жизни ещё случаются небольшие чудеса, способные изменить пусть и не весь мир, но конкретный, небольшой островок человеческой души».

Можно сказать, что впервые за много лет, я то ли помолилась, то ли исповедовалась про себя, обращаясь к чему-то великому, необъяснимому, иррациональному серьёзно, без желания это высмеять. И тяжеленный камень сомнений, застрявший на долгие годы в моей душе, рассыпался, превратившись в сладкую вату и сахарную пыль. Весь мой рационализм сдуло ветром перемен с налётом надежды на лучшее… А я думала, что давно не способна на такие вот «женские» эмоции.

Вообще, странно, как органично я себя ощущаю в образовавшейся компании. Всю жизнь я оставалась одиночкой. У меня нет друзей, и я крайне сложно схожусь с людьми. По пальцам одной руки могу пересчитать людей, общение с которыми не приносит мне выгорания. Поэтому, добровольное затворничество, фриланс и книги стали моим спасением от этого мира – доспехом от обыденности и одиночества среди людей.

Я абсолютно не умею презентовать себя. Мои суждения – оценочны и субъективны. Шутки – зачастую язвительны и могут задеть. Всю жизнь я не чувствовала себя «своей» даже рядом с близкими и бежала от социума в зону комфорта, чтобы на пороге апокалипсиса наконец осознать, что есть в этом мире существа (кроме кота), с которыми мне может быть комфортно. Вот так, с первого раза, не смотря на всю нашу разность. Ведь они принимают меня такой, какая я есть, даже если по первости я притворяюсь табуреткой, раздуваюсь, как рыба Фугу или выдаю шутку на грани приличия… Вспомнив о Петренко, я рассмеялась.

Поразмыслив ещё минут пять, я набрала Чумакова.

– Доброго дня, Варвара Захаровна. Как жизнь молодая? – Услышала я знакомый, спокойный голос. – Не хочу сгущать краски, но скоро полиция как орган…

– …отвалится? – Не сдержавшись, «прыснула» я. Волнение взяло своё, и в меня вселился дух клоуна. Скверного, скажу я вам…

Лейтенант немного смутился и, засопев в трубку, продолжил:

– Как внутренний орган…

– Откажет? – Снова прервала я Чумакова, уже откровенно заржав.

– Да что же Вы меня перебиваете, Лопухина? – Возмутился лейтенант. – Я Вам пытаюсь тут серьёзные вещи донести. Как внутренний орган централизованной системы исполнительной власти полиция скоро перестанет существовать. И поэтому… – Неожиданно Чумаков замолчал, обдумывая вышесказанное. – Ну вот, Вы меня сбили… Хотя, в целом, Вы правы. «Отвалится» и «откажет» – слова, способные красноречиво отразить ситуацию в стране… Сотрудники разбегаются, а оставшееся меньшинство – работает на износ. И очень скоро мы не сможем своими силами сдерживать волну заболевших. Поэтому, в рамках общего проекта с военными и «МЧС», оставшийся штат сотрудников полиции решил действовать по инструкции, выданной всем нашим ведомствам «На случай чрезвычайной ситуации природного и техногенного происхождения». Не буду Вас путать витиеватыми формулировками… Но скоро в городах станет совсем небезопасно. И дело не только в ходячих трупах. В тюрьмах начнутся перебои с продовольствием, и по стране прокатится волна голодных бунтов. Заключенные разбегутся и, естественно, рванут для начала, в города – пополнить запасы оружия и продовольствия. Поэтому, мы предлагаем жителям Электростали собраться в отдельных, хорошо оборудованных пунктах временного размещения. Так легче обороняться от бандитов и нежити. Обдумайте это предложение. Ситуация день ото дня лишь обостряется. Сегодня начальник нашего МВД переговорил со смежными ведомствами. И, если хотите, наряду с другими идейными жителями города, тоже можете поучаствовать в оборудовании ПВР для себя и близких. Конечно, бесплатно никого там кормить не будут. Но все, кто внесёт посильную лепту сейчас, в будущем получат свои плоды. Учителя, врачи, инженеры, учёные…

– Я не то и не другое, признаться честно. Не спортсменка, не комсомолка, не имею учёных степеней. Не умею врачевать и готовлю весьма посредственно. – Насупилась я. – Образование у меня – «бесполезно-психологическое», потому что боюсь всего на свете. Поэтому, думается мне, что в вашем лагере я – последний человек, способный принести обществу пользу.

– Ну, вы молодая, красивая женщина, – замялся лейтенант.

– Ах так? – Обозлилась я. – Человечество ещё толком не умерло, а Вы уже думаете, как его возродить? А для чего-то другого такие, как я, по-вашему, не годятся? Нет уж. «Молодая и красивая» – это бесполезное качество. Тем более, что я не так молода, как выгляжу. Просто сплю хорошо и не вступаю в споры с дураками.

– Ну, чего Вы бузите, Варвара Захаровна? – Строго спросил лейтенент, и я замолчала. – Я Вам предлагаю безопасность, только и всего. А Вы уже успели надумать всякого и разобидеться. Поразмыслите на досуге. А мы с Петренко ещё заглянем к Вам вечерком, на чай.

– Угу, – буркнула я, и повесила трубку. От радости не осталось и следа.

То, что лейтенант обо мне беспокоится – это, конечно, классно. Но вот эта формулировка расплывчатая – «молодая и красивая» появляется тогда, когда больше похвастаться нечем. Почему не «умная» или «способная»? А может, «подающая надежды»? А потому что в новом мире копирайтеры и писатели становятся бесполезными. Все предельно прозрачно.

Думая о своём, я понуро добрела до кухни и уставилась на стопку румяных блинчиков, размером с небоскрёб. Вот уж кто точно будет на расхват в ПВР Чумакова – так это Алла.

***

– Ты волшебница, – только и смогла выдавить я, буквально задыхаясь от переедания.

Миша, налив себе огромную бадью какао, вяло жевал второй по счёту блин.

– Как ты себя чувствуешь, – напряглась Алла, щупая его лоб прохладной ладошкой. – По-моему, ты горячий.

– Да нет, – отмахнулся мальчик. – Просто я вспомнил про маму с папой… Как думаете, лекарство от вируса найдут, или они на всю жизнь останутся «не в себе»?

Мы с Аллой переглянулись.

– Думаю, найдут. И вакцину сделают. Как от коронавируса, дружок, – попыталась я вселить надежду в мальчика. Но он лишь понуро слез с табуретки и, поблагодарив Аллу, поплёлся в зал.

– Ума не приложу, как ему сказать о том что…

– Тсссс, – приставила Алла палец к губам. – У тебя слышимость как в Большом театре. Надо попросить Петренко поговорить с Мишкой по-мужски. У него же есть опыт общения с детьми, как я понимаю?

– Да, – вздохнула я. – Петренко – многодетный отец-молодец. Они с участковым обещали вечером к нам зайти.

Вспомнив про лейтенанта, я снова испытала смесь восторга и стыда. Но уже не сердилась на него… «Молодая и красивая», – произнесла я про себя, смакуя эту фразу, и рассмеялась вслух, отчего Алла с Жужей посмотрели на меня, как на сумасшедшую.

Глава 12: Первые звоночки…

День неумолимо клонился к вечеру. Проезжая главной дорогой в направлении Субботино, Чумаков с особенным неудовольствием отметил, насколько много покойников теперь шаталось по улицам.

Медленные, отвратительные и грязные, они совсем не походили на обычных горожан. Хаотично бредя вдоль дорог, одни из них реагировали на проезжающие мимо автомобили. Другие – подолгу стояли, застыв как мраморные изваяния. Из ступора их выводили лишь редкие прохожие, ещё бегущие по делам, в надежде укрыться от оживших трупов за стенами домов.

Ближайший супермаркет, куда Чумаков надеялся заехать, встретил его тёмными окнами. Сотрудники магазина давно разошлись, поставив на кнопку охраны вверенный им объект. Красный огонёк, циклично мигающий за стеклом, привлёк несколько зомби. И теперь они стояли, прижавшись вплотную к окну, мерно раскачиваясь в такт его мерцанию.

У здания банка маячили полицейские машины. Хмурый опер, приметив лейтенанта в окно, коротко кивнул ему, приветствуя старого знакомого. У дверей в ряд лежало несколько тел, накрытых черным брезентом. Причудливо оформленная к майским праздникам витрина банка пошла трещиной, у порога размазана кровь.

Толпа людей, сгрудившихся в холле, испуганно озирается на снующих в помещении полицейских. Худой майор, одетый по форме, в порядке очереди опрашивает потерпевших, составляя протокол. К трупам, лежащим у входа уже начали подтягиваться первые мертвяки…

Очевидно, эти люди умерли не от укуса, и теперь их запах привлекал беспокойных кадавров из ближайшего двора. Вскинув оружие, один из оперов снял ушлого мертвеца, уже прицелившегося обглодать чью-то ногу, торчащую из-под брезента.

Привалившись носом к стеклянной двери, мальчишка, лет десяти, с тревогой выглянул на улицу. Подоспевшая вовремя мать, прикрыв ему глаза, отвела сорванца подальше от страшной сцены. Брови её при этом сошлись на переносице, а лицо приобрело воистину грозное выражение.

«Мда… Люди массово ринулись снимать свои сбережения, опасаясь, что позже не получат и рубля. Что вполне возможно…» – Подумал Чумаков, тормозя на перекрёстке. Движение слегка застопорилось из-за перегородивших дорогу полицейских машин и кареты «Скорой».

Вырулив из-за угла к торговому центру, лейтенант едва не наехал на подростка в капюшоне, медленно бредущего от перекрёстка в соседний переулок. Резко затормозив, Чумаков посигналил и, не дождавшись реакции, присмотрелся к девочке. Бледная кожа, нечеткая походка. Поравнявшись с ребёнком, лейтенант заметил бурые пятна, идущие от щеки к виску. Прядь кучерявых волос, измазанная в крови, выбилась из капюшона и развевается на ветру.

Заметив лейтенанта, девочка резко дёрнулась и буквально ринулась к машине, стуча острыми кулачками в стекло с нечеловеческим рвением.

«Совсем ребёнок, – с тяжестью на сердце отметил Чумаков, разглядывая в окно «бобика» ее хрупкое, искаженное ненавистью лицо. – Опасно оставлять тебя так. Загрызёшь кого-нибудь, к гадалке не ходи».

Заглушив мотор, лейтенант приоткрыл боковое окно и, вытащив из кобуры пистолет, просунул его дуло в образовавшийся зазор. Девчонка же, прильнув вплотную к стеклу, исступлённо уцепилась за его край, пытаясь пролезть руками в машину.

Рыча от злости и нетерпения, она колотила в окошко, пока Чумаков не собрался с мыслями и не выстрелил. Повалившись на асфальт, маленькая мертвячка затихла. И повернув ключ в замке зажигания, лейтенант с тяжёлым сердцем двинулся за город.

***

Около четырёх, подхватив из деревни Петренко, Чумаков заехал в опорный пункт, где и оставил своего заместителя – координировать дальнейшую работу прибывших по месту первых отрядов «партизан».

В зале ожидания терпеливо сидели Ивановы, получая первичный инструктаж от прибывших на службу патрульных. Евгений Александрович, попросивший называть его просто «дедом», и внук Вова старались не пропустить ни единого слова высокого, седовласого прапорщика, громогласно вещающего на всё отделение об азах патрульной службы.

Рядом на стуле притаилась хрупкая девушка-спортсменка, уже успевшая съездить домой за своим арбалетом. И теперь, «баюкая» его на коленях, как кошку, вовсю внимала полицейским премудростям, лишь изредка задавая уточняющие вопросы своему «лектору». Позади нее прислонился к стене высокий блондин – плечистый, лет двадцати, парень в спортивном костюме.

Рядом с ними расположился моложавый мужчина средних лет. Изредка поглядывая на белокурую красавицу с неприкрытым интересом, он всё же не забывал иногда конспектировать полезные наставления словоохотливого прапорщика.