Игра. «Не спеши узнать чужие секреты…»

– Она болела? – после недолгой паузы произнесла я.

– Нет, это произошло внезапно, – ответила сидевшая напротив женщина и нахмурилась.

– Он, наверно, очень переживал.

– Да, сильно, – снова вздохнула она. – Он до сих пор живет отшельником. У него есть только я да его живопись.

– Печально, – произнесла я и отпила из чашки.

– Твой муж, я слышала, тоже умер, – ее глаза смотрела на меня в упор словно два черных угля.

– Да, – я сглотнула.

– Вы официально были женаты, с документами?

– Разумеется.

– А они – нет. Жили во грехе, – с осуждением продолжила Ванда. – Она еще ему позировала всегда… голой – произнесла женщина последнее, перейдя на шепот. – За то и поплатилась, – и перекрестилась.

– Поплатилась? – недоуменно повторила я, пытаясь сдержать улыбку.

– Ну, она не совсем умерла. Руки на себя наложила, – после недолгой паузы, еще сильнее приглушив голос, произнесла Ванда.

– О Боже!

– Взяла нож, залезла в ванну и… – она помолчала, поглядывая в кружку. – Никогда не забуду, ведь это я ее нашла. Лежала бледная, в красной воде, и волосы ее тоже отливали краснотой.

– Как это? – удивилась я.

– Ну, она была брюнеткой, но при определенном свете они у нее всегда отливали красным, – ответила женщина, поглаживая себя по плечу рукой, словно пытаясь унять мурашки от нахлынувших воспоминаний.

– Сколько ей было?

– Лет тридцать, совсем молодая, красивая… Все этот дом, – с придыханием добавила женщина.

– Дом?

– Это он свел ее с ума.

– Дом свел ее с ума? – я подавила улыбку.

Она пожала плечами, помявшись.

– У него плохая репутация.

– Я думала, что в Венеции в каждом доме есть свое приведение. Вы уже не удивляетесь.

– Да! Но в этом доме жили самоубийцы. Я говорила маэстро, что ее надо увезти отсюда, а он не слушал. Все списывал на ее нервозность из-за того, что он не хотел оформлять брак.

– Может, она поэтому и покончила с собой?

– Может, – пожала Ванда снова плечами, не признавая правдивости этих слов. – Только она с такой красотой могла за кого угодно замуж выйти. Не ждать его.

– Возможно, она его любила.

– Кто ж теперь скажет, – снова вздохнула Ванда. – Он хороший, заботливый, но не любит обязательств. Весь в своем творчестве, – махнула собеседница рукой. – Иногда мог Анну неделями не замечать. Уж не знаю, что она с ним возилась.

– Она была итальянкой?

– Нет, тоже американка, как и он. Они вместе сюда приехали. У них было что-то вроде медового месяца, так они это называли, и он увлекся Венецией. Поселились в этом доме, хотя могли жить и в более роскошном месте, а остались здесь. Раньше он тоже часто так делал, приезжал и снимал дома. Я у него всегда убирала и готовила. В Тоскане рисовал, на Сицилии, на Комо, много где.

– Так вы тоже не итальянка?

– Нет. Я здесь замуж вышла. Мой муж тоже Леонардо помогал, мы ему и прислуга были, и семья.

– Были?

– Умер он, тогда же, когда и с его женой беда случилась.

Она кашлянула.

– Твой муж, он кем был?

– Он торговал живописью.

– Значит, ты из богатых? Не знаешь, что такое жить с бедным художником?

– Нет.

– Вы долго женаты были?

– Не очень.

– И что с ним случилось?

– Он утонул. Несчастный случай, – как всегда солгала я.

Ванда перекрестилась.

– А ты, верующая, я смотрю, – кивнула она, усмотрев на моей груди медальон.

– Да, – тихо ответила я, потеребив золотой кружок.

– Я тоже, и муж мой, – кивнула она. – Мы оба – католики.

Я притихла, понимая, на что намекает Ванда.

– Да, – протянула она, разглядывая меня. – В прежние времена никто бы не посмел выйти за иноверца.