Про то, что было нам с братом, умолчу.
Папа быстрыми и решительными движениями вылил в наш, на седьмом этаже, мусоропроводный оскал пару ведер воды, и весь армагеддон вмиг закончился, засор провалился, а гарь проветрили, открыв все окна на этажах подъезда.
Но, что всего ужаснее, – мама полебезила перед дворниками, и они, покопавшись за рупь в полусожженном-полунамокшем грязном и кляклом мусоре, извлекли оттуда ничуть не пострадавшие, чтоб их, технологически-прекрасные, целлюлозно-блистательные изделия Козловицера!..
На следующее утро у меня был день рождения, тринадцать лет.
О том, чтобы провести этот день без пластинки, не могло быть и речи.
Их обдали кипяточком и засунули нам во рты.
Я отстрадала в школе положенные пять часов.
Потом шла с Иркой Ф., рассказывая ей, с прикрасами, всю эту историю. Ирка была хорошенькая и с ровнехонькими жемчужными зубами, но слушала меня очень сочувственно и у ее дома, чувствуя выжидающий взгляд Зуси за пятьдесят метров, тактично ушла в свой подъезд.
Я, страдая, прошла несколько метров, слыша, как Зуся подходит все ближе.
Во рту было козловицерно и тошно.
Он подарил мне тогда тринадцать тюльпанов.
Мы решили не сразу расставаться у моего крыльца, а погулять в сквере минут двадцать.
Навстречу шли Коврова и Полатина, очаровательные, беззаботные, без пластинок, и в сопровождении Гладмана и Загорулько.
Они поздоровались с Зусей: «Привет, Игорек», нарочито не заметили меня и мой букет и проплыли дальше, в подворотню.
Я сказала, шепелявя:
– Фмотри, какие крафотки в твоем клаффе. А ты гуляеф с уродиной!
– Ну что поделать, – отвечал мой рыцарь, – надо ж кому-то гулять и с уродинами…
Как я провела выходной
Выходной в театре – это какое-то немыслимое, невообразимое, несбыточное и нереальное счастье.
Как правило, он приходится на понедельник, потому что уикенд достопочтимая публика проводит в местах увеселений и наслаждений, которые им доставляет кто? – а мы, работники театра. Обычные люди поспят-понежатся, проведут лениво-праздный день, а вечерком хлоп – да и пойдут в театр музыку послушать.
А там – мы!
Развлекаем, одурманиваем, дарим смыслами, восхищаем и возмущаем!
Но вот выходные прошли, и обычные люди (это такие странные – «не мы» – существа), нагладив загодя рубашки мужьям, подымаются в предрассветной мгле «трудиться»…
А мы – спим…
Тут подождите и представьте…
Иногда встанешь попить водички часов в семь утра, глянешь во двор: а там все выходят из подъездов, ползут мимо помоечки, в горку, обходя строительство… – ну, не буду злорадствовать, хотя так часто занималась этим, зная, что лично ты-то можешь сейчас вернуться в ароматный ворох тепло-прохладных простыней и придавить еще часа два, или три, или…
Бывают, конечно, печальные исключения – когда часть труппы и персонала в понедельник не отдыхают, занятые в готовящейся постановке, работают…
Но что нам до них, мы свое дело сделали, до девяти в воскресенье работали – и спиммммм…
Но нет.
В одиннадцать раздается звонок из режуправления.
– Поспелова, это вы вчера репетировали до девяти в четыреста первом?
– Д-да, я, – я хоть и не вокалистка, но голос у меня до полудня не просыпается.
– А ключ на вахту сдали?
– С-сдала…
– А если подумать?
Ах, я уже знаю, что чертово режуправление всегда право и ключ лежит сейчас у меня в кармане пальто…
– Но, – откашливаю я сладкую выходную дремоту, – Тамила Николавна, может, можно взять запасной ключ у охранника? – говорю и киксую, как непроспавшаяся валторна.
– Нееет, нельзя взять, – ожесточенным и стальным голосом щелкает Т. Н., – потому что ваш ключ и есть запасной, а другой ключ унес вчера в кармане концертмейстер Полозков, который еще больший идиот, чем вы, Поспелова, потому что он с ключом улетел сегодня в шесть утра в Астрахань дирижировать «Аидой»!
И гудки.
Суперталантливый пианист Полозков – еще и дирижер, и вернуть его с ключом из Астрахани невозможно.
А я тут, не дирижирую Аидой.
Значит – ехать, отвозить ключ.
Через пятнадцать минут мое такси выруливает на слепящее весенним счастьем Садовое кольцо, а в такси я: наспех умывшаяся, с противным вкусом во рту, ничего не проглотившая, в чем попало одетая.
– Хороший денек, – говорит таксист, – теплынь, как будто и впрямь весна!
– Точно, – вторю я, вдыхая запах весны из открытого оконца такси.
– Вы вот даже в легкой курточке, – кокетливо говорит таксист.
– Дааа, – выдыхаю я, горестно ощупывая пустой карман (ключ-то в пальто), – эээ, пожалуйста, развернитесь…
Через час или полтора приезжаю, сорвав репетицию незнамо на сколько.
Режиссерша, мрачно взяв ключ, уходит по коридору… Репетировать.
А я сегодня не нужна… меня нет в подслеповатом расписании на доске.