Настроение: со льдом!

– Нет, я остаюсь в России. Кое-что поменялось…

– Что?

– Обстоятельства, – туманно ответил он.

Я не выдержала и спросила в лоб:

– Какие обстоятельства, Виталь?

Он тянул с ответом, я даже через телефонную трубку чувствовала, насколько ему неудобно и не хочется со мной об этом говорить.

– Томка, прости, – в конце концов сказал он. И в эти два слова было столько всего вложено, я столько всего услышала, что у меня невольно вырвалось рыдание, а слёзы брызнули из глаз. Я отвела от уха трубку, а Виталика будто прорвало, он говорил и говорил, и я слышала его голос из трубки в отдалении, будто сквозь пелену. – Прости. Мне нужно было время, нужно было подумать. Ты хорошая, ты очень хорошая, но ничего не выйдет. У меня всё поменялось, и я не хочу делать тебя несчастной, заставлять меня ждать. Прости. Я уеду из Москвы, принял предложение о работе в регионе. Так будет лучше. А ты поезжай в Тунис, у тебя всё здорово получается. Ты же так мечтала… Мы потом с тобой обязательно сядем, поговорим, ты мне расскажешь о том, какая ты молодец, и какой я дурак, что не поехал, не ухватился… Но я так чувствую. Знаю, что ты от меня другого ждала. Но я так хочу, чтобы мы с тобой друзьями остались. Обещай, что подумаешь об этом.

Я не смогла ему ответить, выключила телефон, и после долго сидела в одиночестве, прижавшись к стене, глотая слёзы и не понимая, что мне делать дальше. Делать ничего не нужно было, лишь встать завтра по будильнику, как обычно, и отправляться на работу. А вечером домой. Через две недели начнётся новый учебный год, а перед новогодними праздниками, в самый разгар сезона, я отправлюсь в Тунис. Набираться опыта на практике. Потрясающая возможность, отличное предложение. Но меня ничто не радовало.

Я очень болезненно переживала наш разрыв. Ведь, по сути, отношения с Виталиком были для меня первыми столь серьёзными, с ним у меня было связано много планов и надежд. Возможно, большинство из них я придумала себе сама, влюбившись и с головой окунувшись в романтизм, но разве это было преступлением или такой уж большой глупостью? Любовь для того и придумана, чтобы человек из своих серых будней погружался в розовый, приятный туман. Более трезвые личности учат не терять головы, любить себя, но мне порой кажется, что говорят это те, кто ничего подобного в своей жизни не испытал. Те, кто себя, на самом деле, любит куда больше, чем способен полюбить другого человека. Я же опытным путём выяснила, что, при всём своём жизненном прагматизме, трезвой личностью не являюсь. Влюбилась, так влюбилась. И факт того, что мечтам и желаниям любимого мною человека не соответствую, мне было принять очень трудно.

Мы выбираем, нас выбирают… Меня не выбрали. Но самое ужасное прозрение посетило меня позже. На какое-то время после нашего расставания с Виталиком, я ушла в себя. Не хотела ни с кем общаться, что-то обсуждать, только бабушке звонила, но о своих переживаниях старалась не рассказывать, не желая её тревожить глупыми юношескими проблемами. Ведь в жизни столько всего ужасного, и неудачи в любви на фоне болезней, смертей и других катастроф судьбоносного масштаба, на самом деле, кажутся чем-то незначительным. Что вполне возможно пережить. Я очень старалась пережить, взяла дополнительные смены на работе, и до начала учебного года дома появлялась только для того, чтобы переодеться и иногда переночевать. И не выпускала из рук телефон, всё ждала, ждала, что Виталик позвонит. Но он не звонил, даже для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела. А потом случилось то, что случилось. Приближался день рождения Ляли в середине сентября, ей должно было исполниться восемнадцать лет. И я собиралась поехать к родным, чтобы поздравить сестру, но для начала решила позвонить маме, чтобы выяснить, какие у них планы на предстоящие выходные.

– Конечно, будем праздновать, – удивилась мама в ответ на мои невразумительные расспросы. – Ты приедешь?

– Да, конечно. Хотела посоветоваться с тобой насчёт подарка.

– Ты приезжай, а насчёт подарка подумаем позже. Единственное, Тома, тебе придётся пожить у бабушки, а не дома. Дома будет неудобно.

– Почему неудобно?

Мама примолкла, странно замялась и вдруг выдохнула мне в трубку невероятную информацию, при этом таинственно понизив голос:

– Тома, Ляля выходит замуж.

Я как стояла у стойки ресепшена, так и опустилась на стул, хорошо он оказался поблизости. В моей голове никак не могла уложиться мысль, что моя младшая сестра, наша воздушная, наивная Ляля может собраться замуж, по сути, в семнадцать лет.

Я даже переспросила:

– Как это – замуж? С какой стати?

– Ну, с какой? – Мама вздохнула, если честно, особо воодушевлёнными её голос и реакцию нельзя было назвать. – Вот такая любовь.

– Мама, да какая любовь? – изумилась я. – Она же ребёнок совсем!

– В том-то и дело, что ребёнок, – проговорила мама скороговоркой, с намёком на возмущение. – Дел уже натворили, пришли, говорят – женимся. И что нам с отцом делать?

– Каких дел натворили? Она что, беременна?

– Возможно, – уклончиво проговорила мама. – Даже выяснять сейчас не хочу. А отец и подавно. Но пришли, говорят, любовь, женимся, на всю жизнь. Ну, что мы сделаем, Тома? Пусть женятся. Он хороший молодой человек, образованный, воспитанный, будем надеяться, что надёжный. А у Ляли так глаза горят, ты бы видела!

Информацию про горящие глаза Ляли я пропустила мимо ушей. Меня интересовало другое.

– Откуда взялась любовь? Я же приезжала на выпускной, и Ляля мне ничего не говорила, ни про какого мальчика.

Мама снова непонятно почему замялась.

– Видимо, тогда всё и случилось, познакомились… Тома, сейчас это уже неважно. Главное, что Ляля счастлива.

Я молчала, мне показалось, что довольно долго. После чего сказала, не в силах избавиться от скептицизма.

– Я рада, что Ляля счастлива. Но ей нужно в институт поступать, ты не забыла? Она поступила?

– Поступила, конечно, – вроде как обиделась за любимое чадо мама. – Но она хочет взять академический отпуск, всё-таки нужно готовиться к свадьбе, налаживать семейную жизнь. А вдруг ребёночек?

Всё, что мама мне озвучивала, если честно, не укладывалось у меня в голове. Попросту не умещалось.

– Мама, какой ребёночек? Она сама ещё ребёночек. Это же Ляля! Вы там с ума все посходили, что ли?

Вот и не звони домой две недели. Мир вверх тормашками перевернулся.

Чтобы хоть что-то выяснить и понять, я позвонила бабушке. Но, конечно, она никакой интересной информацией не располагала. Её, как и меня, лишь поставили в известность о том, что Ляля совершенно неожиданно собралась замуж. В один день, взяла и решила.

– А ты видела её молодого человека? – спросила я. – Мама прямо дифирамбы ему петь готова.

– Да кто же меня с ним познакомит? – вздохнула недовольная бабушка. – На свадьбе, наверное, увижу. Если, вообще, позовут. Дело-то, сама понимаешь, семейное.

– Бабушка, ну что ты? – попыталась я унять её беспокойство. – Уверена, они все просто с ума сошли из-за этой идеи, вдруг выдать Лялю замуж. Помню, меня родители без конца предостерегали, чтобы я не вздумала ни с какими парнями связываться, что надо учиться и жить самостоятельно, а тут… Я в шоке.

– Так то ты, – не удержалась бабуля. – Для тебя жить самостоятельно – это учиться и работать, а Лялька наша какую работу себе найдёт? Её только в замуж. Может, и права Антонина? Пристроить, раз желающий нашёлся, и жить спокойно.

Я невольно усмехнулась.

– Бабуль, родители никогда не смогут жить спокойно без Ляли. У них лишь появится ещё один член семьи. Остаётся надеяться, что приличный, а не какой-нибудь малолетний остолоп.

Если бы я знала, о ком говорю. Наверное, если бы знала, не поехала бы домой, не собралась бы за один день, выпросив на работе лишний выходной. Но я выпросила и поехала, успокаивать свою разгулявшуюся фантазию. И как в плохом кино, у подъезда родительского дома столкнулась с Виталиком. Мы натолкнулись друг на друга в дверях подъезда, он собирался выходить, и я, остолбеневшая, смотрела на него, совершенно потерявшись в понимании происходящего. Он тоже смотрел на меня, выглядел смущённым и растерявшимся, а я таращила на него глаза, после чего начала хмуриться. Потому что в моём сознании мелькнула мысль, от которой мне стало не по себе, затем похолодело всё в душе, но эта мысль всё ещё казалась настолько невероятной, настолько неприемлемой, что мне хотелось лишь покачать головой и запретить себе об этом даже думать.

– Что ты здесь делаешь? – всё-таки спросила я его. И следом повторила вопрос, чувствуя, что вот-вот сорвусь на истерический крик: – Что ты здесь делаешь?

Виталик вдруг схватил меня за руку. Сильно и решительно. И втянул меня за собой в подъезд, мы замерли в предбаннике между дверями, практически в полной темноте, и всё, что я чувствовала, это знакомый аромат одеколона, как сильно колотится моё сердце от страха и непонимания, точнее, полного неприятия ситуации, а ещё руку Виталика, которая крепко сжимала моё запястье. И все эти ощущения вместе наваливались на меня, окутали, и я будто парила в вакууме, понимая, что задыхаюсь от желания закричать, но кричать мне было нельзя. Я даже не сразу сообразила почему, просто знала, что нельзя, и лишь спустя минуту поняла, что это были те самые первые слова, которые мне Виталик сказал.

– Только не кричи. Нельзя.

Я стояла и таращила глаза в темноту. А в них будто песка насыпали. Я даже моргнуть не могла.

И понимала, понимала, что все ужасные предположения, что несколько минут назад будто вихрь пронеслись у меня в голове, всё это правда. И я не знаю, как теперь жить.

Почему никто не подумал, как мне теперь с этим жить?

– Как ты мог? – вырвалось у меня. – Господи, Виталик, она же совсем ребёнок… Как ты мог?

– Я её люблю. Понимаешь? Я люблю её. Как увидел, так и понял… – Он наконец отступил от меня, и я покачнулась в темноте, лишившись точки опоры. – И я не сделал ничего плохого… ей. Как можно? Она самая прекрасная, самая замечательная. Она ангел, Тома. Её можно только любить и беречь. И я всю свою жизнь буду это делать.