Настроение: со льдом!

– Что? Я имею право злиться!

Мама аккуратно выдохнула.

– Может быть, и имеешь. Это самое право. Вот только сделать уже ничего не можешь. Ты должна отпустить, и его, и ситуацию. А если не можешь, возвращайся в Москву. Конечно, мы все расстроимся, Ляля особенно, но лучше не мучай ни себя, никого другого.

Я снова от неё отвернулась, сидела, обхватив себя руками за плечи и тряслась, от бессильной злости меня бил озноб. А мама вдруг коснулась моего плеча рукой. Погладила и позвала:

– Тома, это просто был не твой мужчина. Такое бывает. Ты обязательно встретишь своё счастье.

Она повторяла бабушкины слова, но маме мне хотелось сказать совсем другое. Сказать, что дело совсем не в мужчине. Мужчин, на самом деле, в моей жизни ещё будет много. Или немного, но они, наверняка, будут, а вот семья у меня одна. И моя семья в очередной раз просит меня подвинуться и не задавать лишних вопросов. Просто улыбаться.

Но я в который раз струсила. Как трусила до этого, и трушу до сих пор, когда дело касается моей семьи. Не понимаю, откуда берётся этот страх, раз я всё могу сама, с раннего детства я научилась всё делать сама, думать и заботиться о своих интересах сама, и никогда у родителей помощи и поддержки не просить. Или просить по самому минимуму. Но когда дело касается решения развернуться и уйти, и дальше жить самой по себе, меня каждый раз останавливает страх, который не поддаётся анализу и пониманию, по крайней мере, с моей стороны. Меня всегда непреодолимо тянет приехать домой, посмотреть на всё своими глазами, в который раз разочароваться, а, по сути, понаступать на те же грабли, которыми я вечно получаю по лбу, и, получив какое-то извращённое удовлетворение от этого, вернуться в свою жизнь. В которой никому из родственников до меня нет дела. Мама и папа живу в уверенности, что у меня всё хорошо. А, возможно, если я ни на что не жалуюсь, то и замечательно. Это самое главное для них, чтобы не отвлекаться на старшую дочь от любимой младшей.

Десять лет назад я поступила также. Я уехала, решив больше ни с кем не встречаться, Виталика я точно видеть не желала, как ни страдала и ни грустила по нему. Я вернулась в Москву, и все свои слёзы обиды вылила там в подушку. Была уверена, что никогда и ни за что не вернусь, чтобы не видеть и не знать. Но уже через неделю мне начала звонить Ляля, она плакала, переживала из-за того, что я уехала, не поговорив с ней, клялась, что она не специально, что не хотела причинять мне боль, ведь я такая хорошая, а она, как оказалось, плохая сестра. Ляля со слезами называла себя плохим человеком, я слушала её рыдания в трубку, и в какой-то момент поняла, что сдаюсь. Мне нечего было сказать ей в ответ, я не могла заставить себя обвинить в чём-то сестру, ведь для меня она всё ещё была ребёнком. И, честно сказать, винила в случившемся я Виталика, которому вдруг сорвало крышу, и он закружил голову молоденькой девочке своей взрослой любовью, отношениями, а теперь ещё предстоящими взрослыми заботами. Дату свадьбы назначили на конец октября, и к тому моменту я уже знала, что Ляля с Виталиком ждут ребёнка, и каждая мысль об этом, каждое упоминание, отзывалось в моей душе жгучей обидой. На него. А ещё на родителей, которые, мало того, что допустили подобное, так ещё находят повод чему-то радоваться и с воодушевлением готовятся к предстоящей свадьбе. Для меня их поведение, их настрой, были чем-то неправильным. Я бы больше порадовалась за Лялю, если бы она сделала хотя бы одну попытку начать самостоятельную жизнь. А сестра, кажется, и не собиралась этого делать, переходя из-под опеки родителей под опеку мужа. Который любил, который боготворил, который дышал над ней и будущим ребёнком. Ляле ни к чему было становиться взрослой, и, судя по её разговорам и безутешным слезам, делать она этого и не собиралась.

Я поддалась на её слёзы. Сжала зубы, сжала кулаки, собрала всю волю, что у меня оставалась, в кулак, и приехала на свадьбу. Даже подарок им купила, кухонный комбайн. Мне понравилось, с какой скоростью он всё режет и кромсает, на мелкие кусочки, а порой в кашу, стоит только кнопку нажать. Я долго стояла перед демонстрационным столом в магазине и наблюдала за этим процессом. А потом сказала:

– Беру.

Ляля безумно обрадовалась моему приезду, кинулась мне на шею, целовала, обнимала, снова что-то шептала мне на ухо, какие-то обещания и слова прощения, а я лишь сдержанно улыбалась. Родители же меня похвалили, отведя на кухню. Папа, кажется, выдохнул с облегчением, а мама открыто похвалила.

– Молодец, что приехала, – сказала она. – Мы же одна семья. Ты платье купила? Красивое? Какого цвета?

Для меня те два свадебных дня прошли в странном оцепенении. Я что-то делала, о чём-то разговаривала с родственниками, которых не видела месяцы, а некоторых и годы. Они все были приглашены на свадьбу. Познакомилась с родителями Виталика, с его братьями и сестрами, и это знакомство снова отдалось в моей душе болью, но отдалённой. Я ведь поклялась себе, что все разочарования и слёзы оставлю на потом. Правда, наотрез отказалась ехать в загс, а уж тем более стоять рядом с Лялей в качестве свидетельницы. Это была мамина идея, наверное, она хотела настолько втянуть меня в процесс, чтобы я потом не говорила, что меня обманули или заставили. В загс я не пошла. Просто отстала от толпы гостей, осталась на улице, решив, что и без меня отлично обойдутся. Но меня, по всей видимости, хватились, вскоре отец вышел на улицу, принялся оглядываться, а я стояла в сторонке и курила. Мы с ним встретились взглядами, после чего я отвернулась, и тогда он ушёл. Ничего не сказав и решив ко мне не подходить. Даже про сигарету в моей руке я не услышала от него после ни слова, никогда. Хотя, больше при родителях никогда не курила, но в тот момент мне было всё равно, и, наверное, моё равнодушие было написано на моём лице крупными буквами, и отец решил оставить меня в покое.

Меня, вообще, решили оставить в покое. После Лялькиной свадьбы с Виталиком прошло много лет, но с тех пор я не слышала от родителей ни одного вопроса в мой адрес, они никогда не интересовались моей личной жизнью, у них не возникало интереса, встречаюсь ли я с кем-то, собираюсь ли замуж, хочу ли детей. Никакие щекотливые, спорные темы также в родительском доме не поднимались, будто мы все жили идеальной, розовой жизнью без всяких проблем и противоречий. Все предпочли забыть о том, что когда-то мы с Виталиком были вместе, что любили друг друга (как бы!), что я мечтала и даже собиралась, пусть лишь в своих планах, за него замуж, и у нас могла быть семья, могли быть дети. Он сам, родители и Ляля будто забыли об этом, перечеркнули прошлое, и меня принимали в родительском доме, как гостью, но не более того. Я понимала, что мама намеренно старается сохранять дистанцию между мной и семьёй младшей сестры, Ляля перестала откровенничать со мной, это как бы само ушло из нашей жизни. Родители объясняли это моим вечным отсутствием, работой и занятостью, но я знала, что дело в другом. Сестра любила меня, но все остальные переживали из-за того, что наступит острый момент, в который я могу забыть о своём добром отношении к ней и что-то сделать или сказать, что всерьёз её расстроит. Меня считали злопамятной. Не считали доброй, чистой и безупречной, как Лялю. Лялю от меня следовало оберегать. А мне следовало молчать и улыбаться, ни в коем случае не упоминая о прошлом. Меня с Виталиком не было, этот факт попросту вычеркнули из истории. Всем друзьям и родственникам неизменно рассказывалась история о том, как Виталик увидел будущую жену, такой молоденькой и прекрасной, влюбился и женился. А где и как он увидел, и что после этого произошло, какие события – огласке не подлежало. У моей младшей сестры была идеальная семья. Хороший муж, двое прекрасных детей, она сама вся сосредоточена на семье. Это и работа, и жизненный опыт, заменивший ей учёбу и высшее образование. В институт она так и не вернулась, была слишком поглощена прекрасным настоящим, в котором муж её боготворил и носил на руках, в котором ей не нужно было вникать ни в какие проблемы.

– Тома? У Томы всё очень хорошо, – обычно говорила мама, когда кто-то из знакомых начинал задавать вопросы о старшей дочери. – Она делает карьеру, объездила уже, наверное, полмира. Её очень ценят на работе. Конечно, она звонит и приезжает по возможности. Они с Лялей в отличных отношениях.

Я много раз говорила себе, что мне не стоит идти у родителей на поводу и приезжать к ним в дом лишь для того, чтобы создавать видимость идеальных семейных отношений для окружающих. Каждый визит давался мне неимоверным трудом. И дело было не в том, что я всё ещё ждала, надеялась и верила в какие-то изменения. В чём именно эти изменения могли выражаться? После десяти прошедших лет глупо было думать, что Виталик поймёт, какую боль мне причинил. Он не думал о моей боли, давно не думал о своём поступке, у них с Лялей любовь и двое детей, для него это перевешивало любую чашу весов, даже если на одной из них лежали моя гордость и растоптанное самолюбие. Скорее всего, Виталик вообще не вспоминал обо мне в моё отсутствие, они с Лялей жили в непонятной для меня эйфории. Упускали возможности, шансы, лишь ради того, чтобы проводить такие выходные, как эти. На даче, с детьми и родителями, не задумываясь о чем-то меркантильном и прагматичном. Я порой наблюдала за Виталиком со стороны, слушала его речи и рассуждения, и понимала, что не узнаю в нём того перспективного, энергичного молодого человека с большим будущим, которое ему обещали все вокруг, и за шанс на которое он готов был ухватиться. Куда всё это пропало? Когда и почему?

Я всё ещё чувствовала некоторый трепет в его присутствии. Когда мы оказывались наедине, и он улыбался, как когда-то, или невольно понижал голос, и он становился низким и рокочущим, на меня накатывала волна воспоминаний, от которой становилось жарко и неудобно. И я почему-то всегда думала о том, что передо мной муж моей сестры. И я начинала чувствовать себя виноватой.

Я. Чувствовала. Себя. Виноватой.

Мне было жаль его упущенных возможностей, было жаль не свершившегося будущего. Иногда хотелось подойти к Виталику и встряхнуть того. Напомнить, как он не хотел блеклого, мещанского бытия, в котором неожиданно погряз, женившись. Но при этом выглядел довольным и счастливым. Значит, врал? Мне или самому себе? Или любовь всё расставила по своим местам?

Незадолго до своей смерти, бабушка, наблюдая за моими очередными душевными муками, сказала интересную вещь, которую я запомнила. Одним любовь даёт крылья, чтобы взлететь повыше, а другим камень на шею, чтобы спустить на землю. Виталик оказался из вторых.

– А тебе крылья нужны, – сказала мне бабушка. – Ты по-другому жить не умеешь. Поэтому у вас ничего и не вышло. Ты другая.

Я тогда печально улыбнулась.

– Я думала, что ангел у нас Ляля.

– Она не ангел, – вздохнула бабушка. – Она выпестованный ребёнок. Она не умеет жить одна. Она тот самый камень у Виталика на шее, но он этому камню рад. У каждого свой крест. Слава богу, он не твой. – Она тогда ткнула в меня ослабевшим артритным пальцем. – Твой крест – обида. Пока не отпустишь обиду, будешь одна. Будешь мучиться. Запомни, Тома, запомни и сделай что-нибудь с этим.

Вскоре бабушки не стало, а я вот уже четыре года вспоминаю её слова. Вспоминаю её голос, то, как она гладила меня по волосам, когда я плакала, и целовала в лоб на прощание, будто благословляла, особенно, когда я уезжала далеко. Мне этого безумно не хватает. И я живу с теми её словами, с желанием что-нибудь со своей обидой сделать, но пока никак не получается. Успокаиваюсь только наедине с собой, но стоит оказаться рядом с семьёй, в моей душе будто демон поселяется. Хочется спорить, противостоять, объяснить, что жизнь – это не только дорога от городской квартиры до деревенского дома. Мир ведь он такой огромный, и хотеть чего-то большего – это нормально. О чём-то мечтать, что-то строить и созидать, даже зарабатывать деньги, стараться ради этого, работать по четырнадцать часов ради результата – это нормально. Но я заставляла себя молчать, понимая, что слушать меня никто не станет. Я для них другая, непонятная, ставшая почти чужой. Моя жизнь для них странна, но родители не вмешиваются и не дают наставлений, я давно смирилась с тем, что им куда проще и спокойнее, когда я далеко, сама по себе. А я, редко, но всё же пытаюсь представить себя на месте сестры. В желании узнать, каково это – быть всегда и всеми любимой, и от этой самой любви беспомощной. Зато рядом с Лялей любимый мужчина, готовый ради неё умереть. У меня такого никогда не было, никто никогда не хотел ради меня умереть. Я всегда была способна вытащить себя и близкого человека из беды и неприятностей. И умирать поводов не видела, даже из-за любви. Мне всегда хотелось жить, дышать полной грудью, а обида и непонимание мешали, и от этого груза очень хотелось избавиться. Но вместо этого я продолжала ездить к родителям и наблюдать за чужой жизнью, переживать из-за чужих решений. Которые ко мне не имели никакого отношения.

Может, на самом деле, взять и уехать опять. Подальше. Туда, где буду я и только я.

Опять одна.

ГЛАВА 4

Уехать далеко не получилось, я больше размышляла об отъезде в последний год. Раздумывала, сомневалась. Дала себе время до окончания выплаты ипотеки, до начала следующего лета. А пока, чтобы спастись от ненужных раздумий, решила уехать ненадолго в столицу. Через день в главном отеле сети должны были начаться тренинги для персонала, список участников от нашего отеля я выслала ещё неделю назад, кстати, он был довольно коротким, в списке было всего три фамилии, и сама в Москву я не собиралась. Было достаточно того, что с двумя новыми сотрудниками отправится Люба, которая, без сомнения за всеми присмотрит. Но мне вдруг стало настолько невыносимо просыпаться по утрам в квартире одной, что я решила составить сотрудникам компанию. К тому же, я любила тренинги, мне интересно было наблюдать за людьми, за их поведением, а порой появлялись достаточно интересные ведущие, и получаемая информация, на самом деле, привлекала моё внимание целиком и полностью. В туристической сфере так быстро всё менялось, внедрялось столько новшеств, в том числе, и технологических, что необходимо было всегда быть в курсе происходящего. А лучше – наступающего на пятки прогресса. Да и по магазинам пройтись не мешало, устрою себе небольшой шопинг, позвоню паре московских подружек, и, надеюсь, перестану думать о том, что наговорила за ужином в родительском доме. Перестану ругать себя за то, что снова полезла не в своё дело.

Сеть наших отелей была международной. Если честно, когда меня пригласили на практику в Тунис, я не задумывалась о принадлежности отеля к какой-то сети, о глобальности и разносторонности бизнеса. Я была лишь студенткой, с ворохом личных проблем и переживаний, и отъезд в Африку был для меня психологическим выходом из маленького мирка, из которого, казалось, не выбраться. А тут новая страна, солнце, море, новые впечатления. Я даже не надеялась, что меня и мои ежедневные старания за стойкой ресепшена кто-то заметит, и решит дать мне следующий шанс. Потом ещё один. За десять лет я успела поработать в трёх разных гостиничных сетях, причём одна из них к России не имела никакого отношения. Но я и там выжила, хотя, пришлось приноравливаться и маневрировать между чуждым мне менталитетом и воспитанием. Потом меня снова пригласили в «Amaks Luxury Hotels», с явным повышением в должности и окладе, и я отправилась поначалу в Испанию, где прожила около года, а затем в Хорватию, развивать новый отель. И уже оттуда вернулась в Россию, в родной город, буквально ухватившись за эту возможность. Наш отель был седьмым по счёту, что открылся в городах России в рамках международной сети, первым в Золотом кольце. Я считала, что на меня возложили достаточную ответственность. Надеялась, что меня считают достаточно ценным работником и специалистом, раз позвали обратно и доверили развитие нового отеля с нуля. Ни в какой совет директоров я, конечно, не входила, даже рядом никогда не стояла, но на общие собрания руководства меня регулярно приглашали, и в селекторных совещаниях с директорами я не раз участвовала. Готовилась, порой даже репетировала речи, подбивала цифры и вносила, как мне казалось, разумные предложения. Лично из всего руководящего состава я знала только директора по развитию сервиса в России. С Игорем я была знакома ещё с Туниса, он тогда приглядывался к персоналу и набирал новый штат, но никаким директором ещё не был. Сам лишь пару лет назад получил образование, и, как и я, начинал с самых низов. Так что, мы с ним друг друга уважали, а он ещё и помогал мне, то делом, то советом.

Ладно, раз уж быть честной, то буду честной. Когда-то Игорь стал для меня тем, кто попытался вытеснить из моего сердца обиду и горечь предательства, и сам образ Виталика. Уже после Туниса, вернувшись в Москву, у нас случился роман, с его стороны бурный и пылкий, а с моей продуманный и методичный. В течение года я методично вдалбливала себе в голову, что люблю Игоря, что в том, чтобы позволять себя любить – нет ничего зазорного, и это даже весьма приятно, когда любят тебя. И Игорь оказался первым из череды моих кавалеров, ухажёров, поклонников, не знаю, какое правильное слово подобрать, что сдался и отошёл в сторону. Сам, так и не дождавшись от меня положенных эмоций и чувств, которые можно было бы принять за любовь, за основу, на которой можно строить дальнейшую совместную жизнь. Какое-то время мы не общались, можно сказать, что потеряли друг друга из вида, он остался в Москве, а я переезжала из отеля в отель, с одного места работы на другое, пока Игорь не объявился совершенно неожиданно, и не предложил мне вернуться в «Amaks Luxury Hotels». Как оказалось, он за последние годы здорово поднялся по карьерной лестнице, его только-только назначили заместителем директора российского филиала, и он набирал свою команду.

– Мне нужны люди, на которых я могу положиться, – сказал он тогда. – Которые не боятся ответственности, и готовы работать. Томка, ты первая, о ком я подумал.

Как давно я не слышала этого лёгкого «Томка», и у меня заныло в груди. От воспоминаний и сомнений.

– Игорь, ты уверен, что это хорошая идея? – спросила я, сидя на балконе своего номера в турецком отеле, в котором жила уже полтора года, и, если честно, начала изнывать от скуки.

А Пастухов ответил с присущей ему уверенностью:

– Конечно. – И, видимо, осознав, что именно меня тревожит, добавил: – Если ты переживаешь из-за наших прошлых отношений, то не переживай. Я женатый человек. Уже два года как.

– Правда? – Я решила за него порадоваться. – Поздравляю.

– Да. И у меня сыну полтора года. Так что, к тебе я проявляю чисто профессиональный интерес.

– Тогда я подумаю.

– Подумай, – согласился он. Выдержал короткую паузу и поинтересовался: – А ты?

– Что я?

– Есть какие-нибудь новости, с которыми тебя стоит поздравить?

Я посмотрела вдаль, на стремительно темнеющее над горизонтом небо.

– Конечно, – ответила я. – Мне только что предложили хорошую работу.

– Понятно, – проговорил он в некотором смятении. После чего сказал: – Тогда я жду тебя в Москве через неделю.

– А потом?

– А потом в Испанию. Устраивает такое предложение?

– Более чем.

Вот так мы с Игорем начали работать вместе. Очень странно было увидеть его через несколько лет изменившимся, возмужавшим, холёным мужчиной с устроенной судьбой. У Игоря на лбу было написано, что он серьёзный, семейный человек, состоявшийся в профессии. А вот я, как огорошил Пастухов, совсем не изменилась.

– Всё та же девчонка, – посмеялся он. Видимо, это был комплимент. Я в ответ улыбнулась.