Остановите музыку

– А ты у нас другая?

– Нет, Витя, я не другая! Я такая же, как они, и здесь я по той же причине: мне деньги нужны. Но я прошу дать мне шанс. Ты знаешь, что я могу. И я сделаю тебе шоу, а вот если не получится… тогда…

Она замолчала, а Витя рассмеялся, противно так, будто в предвкушении, у Нины мурашки побежали. Но, в конце концов, он сказал:

– Десять дней. Другого шанса у тебя не будет. Сколько тебе надо времени?

У Нины от волнения сердце едва из груди не выскакивало. Она знала, что Жаба согласится, но когда это произошло, поняла, что пути назад точно нет. Если она испугается и откажется, ей и в «Тюльпане» больше места не будет.

– Мне нужна неделя.

– Хорошо. – Витя был до противного спокоен и покладист. Только руку ей протянул, чтобы скрепить уговор. Нина шагнула к его столу, подала свою руку, а Жаба, вместо того, чтобы ее пожать, перевернул и приложил Нинину ладонь к своей щеке, накрыв своей ладонью. – У меня предчувствие, что мы с тобой сработаемся. Тебе понравится, Нинок.

Руку Нина отдернула, а на Жабу взглянула свысока.

– Все, что мне может понравиться, это деньги, Витя.

Он снова на кресле откинулся, а на нее смотрел с мерзкой улыбочкой.

– Я запомню.

Неделя пролетела незаметно. Так же, как и следующие десять дней. Нине казалось, что она не живет, а смотрит словно со стороны какой-то странный сон со своим участием. Первую неделю она репетировала, ставила номер, делала это отстраненно, будто не для себя, но выкладывалась по полной. Девчонки за ее спиной шептались, но она не обращала внимания, с головой ушла в работу. Иногда ловила себя на мысли, что репетирует с такой страстью и остервенением, будто к чемпионату мира готовится. День первого выхода приближался, она нервничала, ладони потели только от одной мысли о том, что придется выйти и танцевать перед мужчинами, пришедшими в «Тюльпан» с определенной целью. Но Нина старалась, старалась так, как никогда, наверное, а все ради одной-единственной возможности произвести нужное впечатление и занять свою нишу, чтобы Витя Жаба в дальнейшем остерегался трогать ее и требовать того же, что и от других девчонок. Она должна стать особенной, должна приносить больше денег, а для этого ей нужно станцевать так, как никогда до этого не танцевала. Хотя, она так никогда и не танцевала. Она никогда не танцевала стриптиз. Но не зря же знающие люди – все тот же Жаба и Гретка – говорят, что у нее талант. Нина и не спорила, талант, но как же обидно растрачивать его на потакание мужским страстишкам и грязным помыслам.

Перед первым выходом казалось, что ее стошнит. Она стояла за кулисами, чувствуя себя голой и распутной, и дышала, как перед глубоким погружением в Мариинскую впадину без батискафа и даже акваланга. Было тревожно, а страх щекотал нервы. Ее и макияж раздражал, сама себе казалась вульгарной и некрасивой.

– Выпей. – Грета сунула ей под нос рюмку коньяка.

Нина скривилась, почувствовав новый приступ тошноты.

– Не хочу.

– А ты через не хочу. – Рюмку поднесли прямо к ее губам. – Я знаю, что говорю, пей. Залпом.

Нина выпила, задышала тяжело, и на минуту показалось, что коньяк дал обратный эффект, в горле вдруг встали рыдания. Даже начала головой качать, понимая, что сейчас откажется, но Гретка вдруг стукнула ее по спине, Нина невольно сделала глубокий вдох, на глазах проступила слезы, но тут же высохли.

– Соберись. Выйдешь, оттанцуешь и вернешься, – напутствовала ее Грета. – В зал не смотри, танцуй для себя. Пашку своего представь, – она усмехнулась, – как он слюной захлебывается. Или локти себе кусает. Поняла?

Нина бездумно кивнула.

– Хочешь, еще налью?

– Чтобы я в зал свалилась? Нет уж.

Грета усмехнулась.

– Ну, как знаешь.

Следующие десять минут были самыми ужасными в ее жизни. По крайней мере, Нина мысленно повторяла себе это раз за разом, крутясь под музыку у шеста, и, по совету Греты, не обращая взгляда к мужчинам в зале. Когда музыка кончилась и послышались чересчур бурные овации, она сочла это издевательством, потому что была уверена, что не справилась. У нее же тряслись ноги, дрожали поджилки, и она пару раз точно перепутала движения. Оказавшись за кулисами, без сил опустилась на ступеньку и закрыла глаза. Ее трясло, при этом сердце почти не билось, только в ушах музыка, музыка. Кто-то схватил ее за плечи и потряс, Нина даже глаз не открыла. Тошнота опять подступила, и в этот раз она не была уверена, что сдержит ее.

– Это просто бомба! – выдохнула Гретка, видимо, это она ее трясла. Отвернулась от Нины и назидательно проговорила: – Учитесь, а то только и умеете, что титьками трясти. Трясогузки.

Нина с трудом поднялась, за Грету ухватилась, и негромко, но веско проговорила:

– Я больше туда не пойду.

Грета успокаивающе похлопала ее по плечу.

– Не пойдешь, не пойдешь. Сегодня больше не пойдешь.

Нина хотела объяснить, что больше туда никогда не пойдет, потому что это было самое ужасное, что она когда-либо делала, но подоспел Витя, посмотрел на нее ликующе, выдал широкую улыбку, отчего еще больше стал похож на жабу, и по-отечески потрепал по щеке.

– Умница, доча. А ведь как долго отнекивалась. А вышла и сделала.

Грета оттолкнула его от Нины.

– Оставь ее, видишь, еле стоит?

– Налей ей выпить, – легко посоветовал он, и тут же прикрикнул на других девчонок. – Что встали? Вперед, на сцену. Липа, сними это уродство, что ты вырядилась? Деревня.

Домой ее отправили на машине с водителем, не из-за изменившегося положения, а потому что Нина стоять не могла. В гримерке Грета влила в нее еще добрых сто грамм коньяка, Нину от волнения и алкоголя развезло, и она, споткнувшись, едва не сломала каблук чужих туфель. А оказавшись дома, вспомнила, что Арина ночует у Зинаиды Тимофеевны, по случаю ее первой «ночной смены», и от жалости к себе и своему ребенку пьяно разревелась, размазывая ладонью по лицу макияж.

Себя было жалко. За себя было обидно и даже стыдно. Но проснувшись следующим утром с головной болью, поняла, что теперь с этим стыдом предстоит мириться и жить. Старалась вести себя, как обычно, улыбалась дочери, кормила ту завтраком, а Зинаиде Тимофеевне заплатила за прошедшую ночь столько, сколько раньше себе позволить бы не могла. А этим утром отдала ей эти деньги, отмахнувшись от любопытного взгляда, стараясь не думать, что теперь о ней будет думать пожилая женщина. Правда, может Зинаида Тимофеевна и подумала что-то не то, но это не помешало ей деньги взять и пообещать прийти к шести вечера. А Нина, пересчитав оставшиеся от аванса, выданного Жабой, деньги, взяла Аришу и отправилась с ней по магазинам, и с особым болезненным удовольствием купила дочке дорогущего плюшевого зайца, набор красок, на который раньше они только смотреть могли, и несколько альбомов. Словно, прощения просила у нее за свое падение.

– Больше я пить не буду, – заявила она Грете, когда вечером приехала в «Тюльпан». – Даже не предлагай.

Грета переодевалась к своему выходу, усмехнулась после слов Нины.

– Не зарекайся. Иногда так тошно после их сальных взглядов, что хоть вой.

– Не буду, – упрямо повторила Нина. – С вами сопьешься.

– С кем это, с вами? – Грета закинула ногу на туалетный столик, принялась подтягивать ажурный чулок.

– Здесь плохая аура, – со знанием дела заявила Рита. Она была достаточно флегматичной особой, ее интересовали мистические аспекты человеческой жизни, и как она совмещала это со стриптизом, Нина не понимала.

На замечание об ауре, Грета презрительно фыркнула.

– Какая, к чертям, аура? Полный зал мужиков. А вы все, все, – со значением добавила она, – прекратите стонать. Радуйтесь, что не в заштатном баре работаете. Здесь закрытый клуб, и мужики, которые вам сережки с брюликами покупают. Иногда. Старайтесь лучше, получите больше.

Она отошла в сторонку, а вернулась с коробкой, протянула ее Нине.

– Тебе, премия. – Грета усмехнулась. – Не люблю я обувью делиться.

Нина без особой радости коробку приняла, сняла крышку, достала туфлю красивого лилового цвета на десятисантиметровом каблуке.

– Зачем ты? Я бы сама купила.

– Витька сказал купить, я купила. – Усмехнулась. – Подойдут к твоему корсету. И не тяни время, – посоветовала она, – красся. Твой выход через полчаса.