К истокам русской духовности. Этюды

Почти всякая дума Василия Макаровича заканчивается зрительным образом, почти каждый его герой оживает и воплощается. Вот и жила на белом свете шукшинская земная божья мать – крестьянка деревни Садовая Безорерского района Вологодской области, возникшая в фильме «Калина красная». Шукшин, неожиданно встретивший ее, по воспоминаниям тех, кто с ним работал на съемках фильма, был радостно потрясен. Судьба Офимьи Ефимовны Быстровой в главном повторяла судьбу матери Егора Прокудина Куделихи. А. Данилов в очерке «Недопетая песня» так вспоминает: «Офимью Ефимовну снимали в ее избе. Камера включалась в тот момент, когда увлеченная воспоминаниями женщина не обращала на нас никакого внимания. Она охотно, с подробностями поведала свою жизнь, без актерского «нажима», без желания разжалобить. Тихое робкое горе одинокой старой женщины, родившей сына и брошенной им, достоинство настоящей матери, смело запечатленное кинокамерой, наносит последний удар по разворошенной душе героя фильма. И многие миллионы зрителей, глядя на экран, поверили, что прожженный рецидивист после такой встречи разрыдался, катался по земле: «Тварь я последняя, тварь подколодная…». Эта сцена – важнейший поворотный момент киноповести» («Труд», 1989 г., 15 июля).

…А дальнейшая судьба Офимьи Ефимовны Быстровой, превратившейся за один день в знаменитость мирового масштаба? Умерла в своей избушке в голоде, холоде и одиночестве, и труп ее был обнаружен лишь спустя много дней! Не это ли и удел нашей земной божьей матери? Русской богоматери, породившей не сверхчеловека – космополита-глобалиста, а – русичей, первородков? Глубокого философского осмысления требует жизненная история Быстровой-Куделихи… Создав этот образ и разыскав его земной прототип, Василий Макарович Шукшин тем самым обогатил кладезь ценностей человеческой культуры за счет… совершенно новой трагической жизненной ситуации. Шекспир, Сервантес, Толстой, Достоевский, Шолохов, теперь этот ряд продолжил Шукшин.

А теперь вроде бы о другом.

Ведун, вещун – реальные лица в русской истории, они намного старше, мудрее и трагичнее, чем юродивые, блаженные и калики-землеходцы, вечные странники на своей земле. Вещий Олег… А. С. Пушкин. Песнь о вещем Олеге… Загадка в определении Олега «вещим»! Почему Олег не предвидел своей смерти «от коня своего»?..

По-видимому, есть в духовности народной русича такой способ проживания-перпеживания своего будущего, как ведовство. Не чужд он был и народному мудрецу Василию Шукшину. Вот он пишет в «Снах матери», в опубликованном посмертно киносценарии «Вот моя деревня» почти одни и те же свои размышления на этот счет: «Еще другие видели сны – причудливые, вещие… И очень уж какие-то… точные, что ли. пророческие. То ли правда, такие снились, то ли потом додумались и поверилось. Говорят – правда». (В связи со снами, в том числе «вещими», советуем прочитать М. Черносвитова, Е. Черносвитов. «Торрент-сутра СНА». Ридеро. 2016). Пророчество – это одна из сторон народной духовности, не замутненной ни религией, ни идеологией. Всякого рода «восточная», так называемая эзотерическая, медитационная и т. п. мистика, агрессивно дополняющая наше православное сознание, отцами церкви отнюдь не объявляется ни ересью, ни суеверием! Действительно, Бхагават-Гита дополняет успешно Евангелие![21 - Под Новый Год в переходах московского метро бойкие молодые люди обоего пола распихивали среди торопящихся нервных и несчастных пассажиров листки, на одной стороне которых ярко изображен незамысловатый сюжет: души погибших в автомобильной катастрофе влюбленных воспарили над ночным огромным городом и своими изувеченными телами стремились навстречу к полуголому седому мужику с желтым нимбом над головой, неверно спроецированным на переднюю грудную стенку красным сердцем, с анемичной улыбкой, левой рукой троеперстно загораживающим огромную желтую пирамиду в синем круге в блеклых лучах… Вряд ли кто не знает, что знак этот (пирамида в синем круге) – масонский символ власти над миром… Но, и Есенина и Дункан, да, говорили и писали, а может быть и Шукшина, а потом и Высоцкого… убили масоны? Правда, мы сейчас умнее и грамотнее стали и нам все уши прожужжали о «пятой колонне»! На обороте листка (было это в 1991 году!) текст – история гибели влюбленных, их «оживление» в духе, полет в тоннеле к свету (примитивный пересказ известных брошюр о «жизни после жизни») … Существо света ждало их. Оказывается, это Иисус! И обращение (к москвичам): «Готов ли ты к этому невероятному путешествию?» Тогда еще для советского человека, особенно москвича, этот вопрос звучал явно провокационно. «Если готов – то пиши нам по адресу» (и дальше адрес в Варшаве). Какое отношение такие вот «писюльки» имеют к христианству? Имеют ли они вообще какое-либо отношение хоть к одной из религий? Явно, что нет!]. Что такое предчувствование наших матерей и бабушек? Это – если прошлое, пережитое предками, никогда не умирает, не исчезает, а вновь и вновь возвращается, тогда сердце или сама душа вещует. Оно-то и перекидывает мостки из мелочей настоящего дня, из которых сплошь соткано обманчивое чувство обманчивой реальности, в туманное будущее, в порыв. Говоря современным языком, это «виртуальная реальность» нашей души! Мы бы сказали жестко: русский человек вообще и силен своим прошлым, и живет им, и обращается к нему за моральной поддержкой, когда совсем невмоготу. Обращаемся же мы, авторы этой книги, к Шукшину и Есенину? Уверены, что и миллионы наших соотечественников также! Нас не смущает, что сейчас, с точки зрения социального психолога, людей интересует, как ни парадоксально это звучит, больше не будущее, а прошлое! Сколько споров и дебатов разного уровня в СМИ и социальных сетях! Кстати, этим нас покупают ни за грош! Вот, к примеру: «Совершенно неожиданно поднял целую волну негодования и возмущения в обществе художник и врач Андрей Бильжо, когда написал свой текст о том, что Зоя Космодемьянская была, во-первых, нездорова психически, она содержалась на учете в клинике Кащенко, что покоробило очень многих. И второе, главное, то, чего ему не могут простить, и то, по поводу чего сейчас ломают массу копий, он сказал, что-то ее состояние, в котором ее вели на казнь в этот страшный трагический момент, в психиатрии называется состоянием мутизма, она сомкнула челюсти, она не могла говорить, и ровно поэтому она хранила молчание. Это заявление вызвало шквал эмоций хотя бы по той причине, что до сих пор наверняка неизвестно, была ли больна психическим заболеванием Зоя Космодемьянская» (Елена Рыковцева). А, что творится, как беснуются, «правдолюбцы», вокруг образов Чапаева, «28 панфиловцев»? Да, никого не оставляют дезинформаторы в этой, необъявленной нам войне! Так, для того, чтобы дезориентировать человека не с космологической парадигмой в голове, а русского по языку и духу, нужно, во-первых, постоянно фальсифицировать его прошлое (в том числе, его лично, его семьи и его страны), а во-вторых, направить и повести к «светлому будущему», в сторону от «третьих петухов»! Не заповеди предков, а проповеди всевозможных «духовных отцов». Сделать психологически зависимым не от своего прошлого, а от «ничейного» будущего («…чей библейский «рай» – да ничей! чей марксистский «коммунизм» – да ничей! Русский человек равно обманут – и Христом, и Марксом!“ Василий Ивановчи Белов, выступление в „Новой каприйской школе“. Сентябрь-октябрь, 1990 год). Вот и получается сейчас, в России ХХI-го тысячелетия, куда так хотел прорваться Василий Шукшин – еще одна тема. Обозначим ее так: „Не обговоренное Василием Макаровичем Шукшины «будущая Россия», в которую он так хотел прорваться! И спрашиваем себя: действительно ли Шукшин – провидец? Мы уверены, что «да»! А тех, кто сомневается, отправляем почитать «До третьих петухов»!

Здесь же подчеркнем, что почти все герои Василия Макаровича, в точном смысле этого слова – провидцы. Так, например, один его герой предсказал то, что затем произошло с самим Василием Шукшиным. Пренеприятная история! Сначала она произошла с Ванькой Тепляшиным (из одноименного рассказа), а затем с Василием Шушиным (о чем поведал он нам в «Кляузе»). Перечитайте «Кляузу»!

Рассказ «Забуксовал» написан в 1973 года… А Русь-тройка продолжает везти Чичикова. Незадолго до своей смерти Шукшин сказал: «Настанет скоро время, придетпора нам расшифровываться». Не сейчас ли эта шукшинская пора настала? Разве это не колоссальной силы пророчество?! Да, настанет пора, когда рассказы Василия Макаровича раскроются и с этой стороны, как зашифрованные сообщения провидца своей Родины… Следовательно, вне всякого сомнения, как повествовательно и образно изложенные каноны народной русской философии.

Разве не естественно, что любимые герои В. М. Шукшина живут и действуют там, где родились, – на Алтае? Извечные человеческие конфликты с собой, бытием и Богом вновь и вновь возникают и решаются на этом участке России. Был и долго, 25 июля каждого года, «Праздник шукшинских чтений»! Съезжались на него со всего Света!.. Василий Макарович Шукшин обогатил нашу духовность. Но, только ли нашу, русскую? Но главное – не это. Главное, что он заземлил Русский Дух, и дал почувствовать, как Русью пахнет! Иван Лапиков, один из тех, кто общался с Василием Шукшиным накануне смерти, говорил в день его 50-летия: «Известность, слава всегда заслоняют для нас в художнике человека – ведь судим мы больше о его произведениях, творчестве, а о нем самом говорим в последнюю очередь, пока не наступит пора сказать самое сокровенное. Вероятно, это происходит потому, что при жизни говорить художнику о нем самом бестактно. Да, пожалуй, и нелепо. О значении своем, конечно, художник знает задолго до первых восторженных критических заметок, до аплодисментов и широкого признания. Помните, есенинское (вот так вот – когда глубоко о Шукшине, непременно вспомнится Есенин – Е.С., М. Ч.) – «я о своем таланте много знаю…?»

Кинематограф впервые нас познакомил и сблизил с Шукшиным, но и тогда он виделся большим художником всем, кто его знал, человеком с характером непримиримым, порывистым, настойчивым, честным… Но, память людская избирательна, что-то запоминается, а что-то нет, да и сами мы волей-неволей стремимся «дотянуться» до полюбившегося человека, о котором рассказываем, стараемся жизнью своей дотянуться».

В этих словах Ивана Лапикова, мудрого человека, а не просто великого советского актера, хорошо отображена духовная связь художника-творца и его народа («людская память»), и то, что настоящий художник, выбравший свой путь, знает о своем предназначении. И, это – все тоже ведовство? Или… колдовство на русский Лад. А то, что рядом с Шукшиным в словах Ивана Лапикова возникает Есенин, – закономерно: в духовности народной эти имена стоят рядом (кстати, Василий Шукшин о себе тоже говорил: «Я знал, что буду знаменитым!»).

Логика темы духовности как народности в мироощущениях шукшинских героев нас вновь возвращает к образу Глеба Капустина. Что же сотворила жизнь с этим крепким мужиком и по-своему (а это понятно по отношению к нему земляков) незаурядной личности? Да то же самое, что и с его деревней! Попробуем еще раз разобраться в таком выверте, не отступая от творчества В. М. Шукшина. С его помощью.

В 1973 году вышел на экраны фильм «Печки-лавочки». Название уже указывает – фильм о деревне. Но не о современной, модельной деревне, а о той, где «печки» и «лавочки» еще реальные атрибуты. Вот лейтмотив фильма – русская народная песня (а для Шукшина песня – это, смеем утверждать, способ существования души человека, ведь и нужда «песенку поет»):

«Чтой-то звон,
Да чтой-то звон
С нашей колокольни?
Не про нас ли,
друг Ванюша.
все поют-гутарят?»

Эта песня, сделанная Шукшиным и композитором Чекаловым. выразительно звучит в увертюре, ее поет семья главного героя фильма, и она возникает в самые кульминационные моменты «Печек-лавочек». Эта народная песня за простотой слов скрывает огромное смысловое содержание. Она, на наш взгляд (как и песня «Калина красная» в одноименном фильме) является не только фоном, создающим необходимый эмоциональный настрой. Она исполняет функцию, какую в древнегреческой трагедии нес Хор. В Веданте, как известно, эта функция – иными словами, аура, которая сопровождает всякое проявление ЖИЗНИ (да, здесь необходимы подобные аналогии!), есть гул жизни, ее нерв, ее животворная ткань…

…«Печки-лавочки». Фильм о селе. Русской деревне начала семидесятых. В силу географического положения – отдаленная область бескрайней Сибири – сохранившей многие черты подлинного крестьянского уклада (у-к-Лада, или так: у-клада?). Особенно в отношениях между людьми, людьми и природой (от застолья и проводов, до сенокоса и пахоты). И все же в этом фильме больше всего говорят. Говорят на протяжении всего фильма. Разные люди, не только деревенские Ваня и его жена Нюра, но и вор-рецидивист, городской хам-попутчик по купе (в коротких и ядовитых репликах, претендующий, однако, на интеллигентность; кстати, в «очках и шляпе») и профессор-филолог, собиратель народных слов и сказаний. Спорят, но больше расспрашивают Ивана, алтайского крестьянина, о деревенской жизни. Если внимательно прислушаться, как говорит Иван и что он говорит, то непременно возникнет образ Глеб Капустина. Ведь и Ивану приходится «выступать» перед столичными учеными и не только «кандидатами», но и профессорами. Выступает шукшинский Иван с лекцией (да!) о… корове-селедке (кличка такая была у нее) … И, как нам тут понимать Василия Макаровича, когда он корреспонденту «Унита» говорит следующие слова, объясняющие феномен Глеба Капустина – «Оттого, что „я живу несколько хуже“, оттого, что глебы капустины – социально обделенные типы и город перед ними в этом виноват»? Да, не социально обделенные, как наша современная «элита», а, обделенные духовно! К сельскому же жителю Щукшин относит следующие слова, имеющие прямое касание с образом Ивана Расторгуева: «Если ты остался в деревне и не думаешь тайком, что тебя обошла судьба, – это прекрасно. Она не обошла, она придет, ее вырабатывают. Гоняться за ней бессмысленно – она, как красивая птица: отлетит немного, сядет. Побежишь за ней, она опять отлетит и сядет. И близко так – опять хочется побежать. Она опять отлетит и сядет в двух шагах. Поди сообрази, что она уводит тебя от гнезда!» Может это Шукшин сказал и о нас, кто сейчас, во втором десятилетии ХХI века в России, чувствует себя обделенным? Сам-то Василий Макарович был тогда городским жителем. Так уж он правильно видит современное село и его проблемы, когда дает оценку Глебу Капустину или советы Ивану Расторгуеву, пусть устами профессора-филолога? Из нашего времени это виднее! В чем-то безусловно прав корреспондент «Унита», который говорит Шукшину следующее (о «Калине красной», что имеет отношение и к «Печкам-лавочкам»): «…для меня, иностранца, это изображение России такой, какая она есть. И в этом фильме, и в „Печках-лавочках“. Я хотел бы понять, почему вы открываете двери этого крестьянского мира… кое-кто усмотрел в „Калине красной“ нечто такое мистическое… эта деревня – единственно светлое пятно… поймите меня правильно, не мистицизм религиозного характера, а именно, что деревня, природа, сельская местность – это единственно светлое пятно». А, где сейчас, когда щукшинская деревня вымерла, это «мистическое светлое пятно»?

Может быть, для того, чтобы так любить деревню, как любил ее Шукшин и… идеализировать, необходимо ее не только покинуть, но стереть с лица Земли? Где больше правды – в образе Глеба Капустина или Ивана Расторгуева? Что было бы с этими героями сейчас? Были бы они олигархами, заседали бы в Думе, или давно бы бомжевали? Или она, правда о крестьянской жизни (конечно, не в бытовом смысле – здесь все ясно, а в духовном, философском и нравственном) находится где-то «между» капустиными и расторгуевыми, русскими мужиками 70—80-х годов? Сейчас, значит, просто НИГДЕ! Напомним, что в европейской философии конца ХХ-го века, категория «нигде» пострашнее категории небытия и ничто! (Отсылаем к Жаку Лакану, к Мишелю Фуко и Альберу Камю. Кстати, все они, так или иначе, находились под влиянием русских писателей и русской философии. А, психиатр и философ Жак Лакан был учеником Александра Кожева-Александра Владимировича Кожевникова, племянника Василия Васильевича Кандинского).

…На черной бугристой земле сидит человек в незамысловатой крестьянской одежде, босой и спокойный. Докуривает папиросу, затем поднимает глаза на зрителя и говорит: «Ну вот и все, ребята, конец…». Хорошая, добрая, веселая и грустная… сказка закончилась!

Когда вышел фильм «Печки-лавочки» на экраны страны, и свои, алтайские газеты выступили с критикой почти однозначной – Шукшин показал нереальную, идиллическую, патриархальную деревню, проповедуя «мнимую чистоту и обаяние кондовой деревенской морали». Так, «Литературная газета» (13 сентября 1972 г.) писала: «Мы вправе ждать от Шукшина более пристального внимания к людям современной, социалистической деревни, к авангарду нашего колхозного крестьянства». «Алтайская правда» (15 апреля 1973 г.). В статье некоего В. Явинского, читаем: «Хорошо зная наших сельских жителей, можно смело сказать: не такие уж они „деревенские“ сейчас, какими их показал Шукшин. И, наверное, все дело здесь в том, что он забыл об очень важном обстоятельстве: не меняется Катунь, но меняется Время, меняются Люди села. Коренные изменения в жизни алтайской деревни, в родном его селе, к сожалению, остались незамеченными. Мало, до обидного мало в фильме новых черт и явлений, присущих людям современных колхозов и совхозов, которые моли бы служить примером для зрителей и особенно для молодежи». Мы специально привели такую длинную цитату, ибо она весьма характерна для того общего настроения, с которым воспринимались многие художественные произведения Василия Макаровича Шукшина (а рассказы вызывали у подобных В. Явинскому, разве не такое же отношение?).

Да, деревня Ивана Расторгуева – не алтайское село начала 80-х. И сростинский земляк Шукшина, грозивший ему кирпичом из-за угла – не родственник Расторгуевых. Да и Капустиным он не родня. Василий Шукшин идеализирует деревню, крестьянскую жизнь (как, еще раз отметим, идеализировали ее Кольцов и Есенин). Но это отнюдь не приукрашивание ни настоящего, ни прошлого русской деревни… И возникает тут вопрос: а когда и где была та крестьянская жизнь, о которой так тоскует и которую испокон веков воспевает русский человек (и до Есенина, и до Кольцова)? И как найти адекватное воплощение для зримого представления сокровенному, чем наполнена также испокон веков русская душа – все той же тоской об избяном рае, где Лад был единственным мерилом бытия? Что чудится нам во взоре и шепоте земной божьей матери? Кто и как может при этом убедить русского человека, что Лад возможен на нашей земле? Глеб Капустин, Иван Расторгуев, Егор Прокудин? Кто? Деревня Ивана Расторгуева – это не прошлое. Это – будущее человеков Святой Руси, если они, конечно, хотят сохранить себя, как на (ш) род и свою Родину. Вот пишет Марина Цветаева: «Родина не есть условность территории, а непреложность памяти и крови. Не быть в России, забыть Россию – может бояться лишь тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри, – тот потеряет ее лишь вместе с жизнью».

В вере в будущее своей Родины, которое не оторвано от прошлого, но живет в настоящем и для него (а не наоборот) Шукшин, несомненно, реалист. Его «прорыв» в будущую Россию достаточно мотивирован верой в духовную целостность и духовное богатство своего народа. В связи с «Печками-лавочками» еще раз оговоримся, что имеем в виду не бытовую сторону, да и не событийную (велики ли события у нашего крестьянина?), а нравственную, духовную, ту, к которой подходят с вопросом, чем живчеловек? Здесь же необходимо выделить главную особенность рассказов Василия Шукшина – это отношение ко времени, «текущему моменту». Так вот, чем дальше Шукшин (и, конечно, его творчество) от «текущего момента», тем больше его имя символизируется в духовность. Как это понимать? Да так: Борис и Глеб, Александр Невский, Сергий Радонежский, Патриарх Тихон… В этом же ряду и Василий Шукшин. А непосредственно перед ним… Есенин.

Время вообще-то единственный точный расшифровщик всего, что сделано Василием Шукшиным во имя своей Родины – России.

Л. Корнешов опубликовал заметки в связи с выходом в свет двухтомника В. М. Шукшина «Избранные произведения» (составитель Л. Федосеева-Шукшина, «Молодая гвардия», М., 1975) под заголовком «Между прошлым и будущим», в которых, на наш взгляд, очень точно уловил обобщенный смысл произведений Василия Макаровича и духовно-ценностную «Алгебру» шукшинской философии. Отметим некоторые моменты из этих публицистических заметок, ибо они могут способствовать уточнению некоторых, названных выше положений.

Л. Корнешов, в частности, пишет: «Видятся за ними (датами рождения и смерти В. М. Шукшина – Е.С., М. Ч.) горизонты необычного нравственного мира, в которых слились в странный, вызывающий у многих раздражение, а порою и неприятие сплав – прошлое и будущее. Но сплав этот закономерен – ведь ясно же, что выходим мы из прошлого, чтобы проторить дорожки к будущему. И, как здесь ни дели, не получится четкого водораздела, как не получилось в жизни и смерти Шукшина». Здесь правильно подмечено – «сплав прошлого и будущего» и речь идет не о повествовательном времени, а – духовном, ибо системой отсчета выступает жизнь – смерть самого Шукшина. Хорошо сказано и о Степане Разине: «будущему отданная жизнь». Верная параллель между образами Степана Разина и Егора Прокудина. Выделено то, что их особенно характеризует, – отношение к воле. Но, конечно, воля ворюги Прокудина и атамана Разина – разные нравственные категории, хотя с субъективной стороны, психологически они тождественны. Л. Корнешов задает удивительный вопрос: «А вдруг и нет ничего общего между седым, ломким временем истории и упрямым, выпавшим из всех схем нравом Егора Прокудина?». Сам же отвечает на него так: «Только ведь от пошлого не отмахнешься. Даже огонь веков трудно перековывает характеры, что-то в этом огне сгорает, иное становится наследством». Все верно. И совсем неожиданно сказано: «Славный был бы есаул Егор Прокудин у Стеньки…». Здесь-то вот, на наш взгляд, автор соскальзывает с уровня философского постижения образов шукшинских главных героев на обыденно-психологический («духовное» подменяется эмоционально-душевным). Логика такого соскальзывания складывается в простую схему: Прокудин – вор, Разин – разбойник, Прокудину самое место у Разина. Если уж так сопоставлять (одного главного героя с другим таким же по значению и замыслу), то, как разные воплощения одной и той же ипостаси неких нравственных ценностей, имеющих быть реализованными в разное историческое время в одном историческом пространстве (в данном случае – России). Тогда не теряется духовная сторона образа, то есть именно то, ради чего он и создается автором (будь то в осознанном творении или в качестве реализации неосознанных творческих интенций автора). Вот с этой стороны, мы убеждены, Егор Прокудин ничуть не уступает Степану Разину (да и в житейском смысле не уступил бы, и еще не известно, кто у кого ходил бы в есаулах). От Егора Прокудина потребовалось не меньше моральных сил, чтобы совершить свой подвиг, чем у Степана Разина – для его, атаманского подвига. Ведь масштаб деяния личности, как известно, производное не от нее самой, а от конкретно-исторических условий, в которые эта личность поставлена и вынуждена (а то и принуждена) действовать. Кстати, об этом хорошо написано Бальзаком – Цезарь Бирото, парижский парфюмерный лавочник, ни в чем не уступает своему тезке – римскому императору: ни в силе и подлинности страстей, ни в количестве жизненной энергии, которая тратится «жалким лавочником» на преодоление жизненных невзгод. Говоря языком кантовской философии, эти два человека равны в своем трансцендентальном бытие (хотя в жизни один был, жил и умер лавочником, а другой – императором).

Но и наше рассуждение о соотношении образов Егора Прокудина и Степана Разина (кто у кого был бы есаулом) – не корректно. И дело не в том, что Егор Прокудин – это Степан Разин советской России 80-х. Хотя, если уж быть совсем точным, то Егор Прокудин жил и действовал спустя ровно 300 лет от славного времечка Разина (в 1969 – 71 гг.). Скорее, строго по Шукшину, Степан Разин – это Егор Прокудин периода крестьянской войны 1669 – 1671 гг. Опять же подчеркиваем, что берем не конкретно-историческую (а разве Разин Шукшина – копия с исторического Разина?) и бытовую стороны, а духовную (или экзистенциальную, если угодно). А с этой стороны ни Прокудин, ни Разин не являются героями состоявшимися (обратим внимание на тот факт, как много, часто, обстоятельно и повторяясь, Василий Макарович объясняет по всякому поводу, кто и что есть из себя его Разин и его Прокудин!) … без других своих ипостасей «крепких мужиков» сорокалетних – Бориса Яковлева, Николая Шурыгина, Глеба Капустина… А, все они в совокупности, и в прямом, и в переносном смыслах, не ожили бы еще без одного крепкого мужика – самого Василия Макаровича Шукшина, советского русского писателя, родившегося в небольшом алтайском селе Сростки с горой Пикет и рекой Катунь…

Л. Корнешов пишет: «Хрупкое слово – „народность“… Трудное слово, потому что нелегко отличить, где действительно народность, а где подделка под нее, берестяная грамота современного приготовления. И ходят порою в далекие села за народным словом, будто в том, как слово написать, – народность! И еще тянут в углы современных квартир закоптелые иконы – в Астраханском митрополичьем соборе Степан вырвал саблю, подбежал к иконостасу, рубанул сплеча витые золоченые столбики – было то в XVII веке». Николай Шурыгин разрушает церковь в дни, тоже где-то между 69 – 71 гг., и произносит, когда дело сделано: «Семнадцдатый век, – вспомнил Шурыгин. – Вот он, твой семнадцатый век! Писать он, видите ли, будет. Пиши, пиши». И не добром говорит сам Василий Макарович об астраханском мужичонке, назвавшем Разина «разбойником» (он, опять же, кстати, повстречался Василию Макаровичу в 1969 г.). Где же эта народность, которая не в слове, да и не во всяком деле? Да в духовности, в исконности и… в сплаве прошлого с будущим. Вот как замечает Л. Корнешов: «В. Шукшин сперва написал киноповесть „Калина красная“, создал фильм. Потом ушел в века российские, чтобы возвратиться из прошлого со Степаном Разиным, вынести в заглавие нового романа его слова: „Я пришел дать вам волю“. История иначе рассудила: сперва был Степан, потом уже тысячи и сотни тысяч, продолжили его буйный характер, подхватили в бунтарские руки его мечту. И, песня про Стеньку пелась многими поколениями – не от песни ли, мечты начинался шукшинский роман?»

Да, такова диалектика образа атамана Разина, созданного Василием Шукшиным[22 - Влас Дорошевич в 1917 г. «стенькоразинщиной» заклеймил большевизм, сравнив Ленина с Разиным: «Ленин – это в наших глазах творимая легенда. Ленин – это, конечно, самое любопытное, что есть сейчас в Петрограде. Это писатель? Ученый? Теоретик? Пророк новой, – новой! – жизни?Позвольте! Позвольте!Да тут не новое. Совсем не новое. Тут что-то старое, очень старое слышится. Словно откуда-то из далекой-далекой могилы, с кладбища семнадцатого века доносится…Да это же: Сарынь на кичку!» («Стенькоразинщина». – «Русское слово», П., 1917). Журнал «Столица» опубликовал В. Дорошевича в январе 1991 г., в №5. Если домыслить некую творческую лабораторию создания образа Степана Разина (а почему бы нет, если рассуждать, так сказать, концептуально?) у Василия Шукшина, то этот образ ближайшим путем ассоциативно связан с фигурой Петра I. И вот в каком отношении. Шукшин пишет: «Но бородатую, разопревшую в бане лесовую Русь покачнул все-таки Алексей Михайлович, а свалил ее, кажется, Стенька Разин и потом, совсем – Петр Великий» (здесь мы добавим, что все началось, конечно, с княгини Ольги, разгромившей перед принятием космополитической религии, лесную Русь – древлян). Но и другая мощная фигура наверняка была в «поле бессознательного», когда создавался образ Разина – Сталин… Не случайно Ипостась Разина Егор Прокудин, собрав честной народ для своего «разбега в ширину», произносит перед ними речь, начиная словами «Братья и сестры!»… Последний раз на Руси с этими словами к народу обращался только один правитель – Сталин в лихую годину 1941. Ниже мы постараемся несколько развить эти свои «домыслы» в отношении образа Степана Разина, а здесь еще процитируем одного автора: «Петр I. Он действовал как древнерусский царь-самодур; но в нем впервые блеснула идея народного блага, после него погасшая надолго, очень надолго. Чтобы защитить отечество от врагов, Петр опустошил его больше всякого врага. Понимал только результаты и никогда не мог понять жертв». И еще этот автор пишет: «Петр увлекался Европой с финансово-технической, а не с политической и нравственной стороны, мог приучить свои руки к приемам по работе мастера, но не думал приучать своей мысли к принципам политического мыслителя вроде Пуффендорфа или Гуго Гроция». Этот автор В. О. Ключевский. А взято это из его «Афоризмов и мыслей об истории».]: сначала он, потом Егор Прокудин и другие крепкие мужики (кстати, здесь же и Иван Расторгуев), а в конце концов, где прошлое смыкается с будущим и начало с концом – Василий Макарович Шукшин.

И все же перед нами так и остался вопрос без ответа – «почему молодежь ушла из села?» А куда привели нас поиски ответа и желание додумать думу до конца? К другим проклятым русским вопросам: почему на Родине нашей царит вне всякого времени разлад? Был ли когда у нас Лад? Почему в душе каждого русского человека Лад вызывает физически ощутимые образы деревенского уклада (и в этом духовно-душевном измерении было-быль является как боль)? – «O, Rus!» («О, деревня!») – восклицает Пушкин вслед за Горацием… Все мы, русские – деревенщики! Но это не ответ, и даже не подсказка к ответу. Это, пожалуй, присказка…

Сейчас, когда пишутся эти строки, парламентарии наши решают разные и всякие проблемы. Но, не эту, главную, шукшинскую: «как вернуть россиян в их села, то бишь, к земле?». Очень надеемся, что нас понимают читатели! А как, в самом деле, если по-Шукшину? Да так – не землю дать + волю (Разин у Шукшина, как известно, дал волю, да ее не взяли!), а землю дать как волю. А это вопрос, отнюдь не парламентарский, не политический, не экономический и вообще не государственный. Никаким указом и декретом решен быть не может (история нашего Российского государства, начиная с Александра I и Аракчеева[23 - Александр I последовательно проводил в жизнь конституционную политику. Он в марте 1818-го публично обещал «даровать России конституцию», проект которой был подготовлен в 1819 – 1820 гг. в канцелярии Н. Н. Новосильцева в Варшаве и назывался «Устная грамота Российской империи». А. А. Аракчеев в это же время готовит по распоряжению императора проект постепенного освобождения крепостных крестьян, то есть важнейшую реформу. Такой же проект был подготовлен С. М. Кочубеем, полтавским губернским предводителем дворянства. Большие надежды Александр I возлагал на генерал-губернатора А. Д. Балашова, который был послан императором управлять пятью центральными губерниями России с единственной целью – проведение крестьянской реформы. Кто помешал Александру I? Европейское свободомыслие! Цвет нации – русское дворянство, зараженное свободомыслием по-европейски, не поддержало императора и Аракчеева в их реформаторской деятельности и предпочло тайные общества, масонство, заговоры. Так возник декабризм. Дальше – император Николай I не уловил ситуацию, срезал вершки, оставив корешки, и фактически уничтожил тот самый цвет нации, расправившись жестоко с декабристами. А когда корешки дали новые ростки и появились петрашевцы, император вторично допускает ту же самую причину, уничтожая на сей раз ум нации, отправляя, собственно, ни в чем не виновных петрашевцев в Сибирь на каторгу. Реформа 1861 года – провал верно намеченной конституционной и реформной политики Александра I и председателя военного департамента Государственного совета А. А. Аракчеева. Крах столыпинской реформы и убийство реформатора – начало более страшных для России акций – уничтожения правящей династии, революции и братоубийственной гражданской войны. То есть, на сей раз – попытка уничтожения самой нации – русского народа как такового.], а дальше – с Николая I, Николая II и Столыпина, это хорошо показала – не в реформах тут суть дела) … Этот вопрос духовный. Да! Но и здесь оговорка – не церковный, да и не религиозный. А духовный, то есть – кровный закон (понятие В. М. Шукшина).

Наконец, в продолжение все той же шукшинской думы о современном крестьянстве и пользуясь его методологией («лично я старался рассказать про душу, что ли, а не про внешнюю биографию, внешние события»), мы должны спросить и себя:

«Как с душой-то у нас? Жителей России во втором десятилетии ХХI-го века?» Ведь, коль распался целый крестьянский род, да не один же – не один! – то, может быть… сказки у нас не те? Или песни наши прадеды не те пели? (Мы-то в сказки не верим, а песни для нас поют больше леонтьевы и пугачевы алы). Через свою думу Шукшин докапывался до истоков русской духовности, это когда история народа предстает не только как совокупность некоторых событий, свершившихся в конкретном пространстве и времени, а как своеобразная биография (био – жизнь, напоминаем) духовности, где всякое историческое событие суть ее акция.

Вот например (не согласимся, кто скажет, что пример неудачный, просто – жесткий, лобовой) Василий Шукшин замечает, что в первых рядах страшной армии мещан (для него – носителей бездуховности) идут женщины, практически так и было – шли – с конца 70-х! Именно тогда женщины русские – лучшие, заметим, из деревень да провинций, ринулись, как только школы закончат, в города. Да, тогда к ним приклеивалось надолго, а то и на всю жизнь – как повезет – это подлое слово «лимита» (жизнь даже не взаймы: жизнь-по-лимиту!). Лимитчик – самое оскорбительное для человеческого достоинства положение в обществе. Самое худшее, что может быть от рабства и крепостничества… И это в современном мире. «Хам» – явление, расцветшее в этот же период, конечно, связано с русской городской традицией (вспомним рассказы Глеба Успенского), но в наше время поднималось оно на дрожжах «стирания» границы между умственным и физическим трудом, городом и деревней, центром и периферией. То есть, на обезличке и духовном убожестве…! Юные красавицы убегали из деревни. Сколько на этот счет советских фильмов поставлено было! Вот, «Москва слезам не верит» – разве косвенно не об этом? И, к чему привела эта тенденция? К «белому танцу» (как в известной одесской песне: «Дамы приглашают кавалеров… Там, где галстук, там перед…». Появились интердевочки и „маленькие веры“. И, наконец, вот сейчас мы видим все признаки, нет, ни либерализма, как прожужжали нам с обеих сторон „блогеры“…Мы видим все признаки новой формы правления (известной, правда, еще в древней Греции – Порнократия (см. Философский фильм „Порнократия“ гениальной женщины-провидца (sic!) Катрин Брейя, читай: Е.В.Черносвитов. „Порнократия“. Сага о Белом Свете»). А у мужчин, весьма у многих, Партенофобия (боязнь девственниц)? Не отсюда ли гомосексуализм, как пандемия, охватившая сильный пол? Есть и философия: «гомосексуалисты не дают жизнь, ergo – не дают и смерть»! И кредо нового человека, заменившего, как предсказывал гомосексуалист, умерший от СПИДА, великий философ второй половины ХХ-го века, Мишель Фуко, Homo sapiens: «Be naked in the splendor of the truth of who you are»[24 - «Только нагота твоя расскажет о тебе всю правду». (англ.)].

А, мы о народности и о духовности, когда, в нашей столице, стало обыденным примерно такое: «Часто езжу в метро и на электричках на работу. Такого насмотришься: один что-то бормочет и разговаривает сам с собой, другой пишет на запотевшем стекле какую-то ахинею, третий сжимает кулаки, скрежещет зубами и готов в любую секунду на кого-нибудь броситься. И эта картина далеко не полная, что будет дальше представить не трудно» (Владимир Фоменко, потомственный москвич).

Так вот, конкурсы красоты в нашей стране, призы и вояжи заморские «русских мисс», победительниц этих конкурсов – порождение одного из видов массового психоза нашего времени. Имя, которому – порнократия! А мысль опять возвращает нас к образу Глеба Капустина (да не шарж ли уж он на Степана Разина?), «народного заступничка»… И все же поговорим мы еще не о нем, а о его «кровном» брате Михаиле Александровиче Егорове. Кстати, кандидате наук и очкарике. Из рассказе «Привет сивому!».

«Была девушка… женщина, которая медленно, ласково называла его Мишель. Очкарика слегка коробило, что он Мишель, он был русский умный человек, поэтому вся это… весь этот звякающий чужой набор – «Мишель», «Базиль», «Андж» – все это его смущало, стыдно было, но он решил, что он потом, позже, подправит свою подругу, он станет проще. Пока он терпел и «Мишеля», и многое другое». «Я постепенно открою ей (Кэт —Е.С., М. Ч.) простую и вечную истину: интересно то, что естественно. Чего бы это ни стоило – открою!» – думал кандидат. Вот вам и, пожалуйста, тема – «от кандидата Журавлева», оппонента Глеба Капустина, к кандидату Михаилу Александровичу Егорову, «оппоненту» Сержу и Кэт и всем их друзьям, оборотням по заморскому образцу – «сивым». Так что «кандидат», хоть он и выходец из деревни, это отнюдь еще не носитель лишь негативных оценок, по Шукшину; здесь все гораздо глубже и тоньше. «Катя, – говорит Мишель, – что, если мы… у меня скоро отпуск, махнем-ка мы в Сибирь. На Алтай. Возьмем рюкзаки – и пешком. Там очень развита народная медицина, я бы хотел подсобрать материал…

– Найн, – нарочно сердила его Кэт чужими словами и смеялась – Но-у, Мишель».

Дальше, как известно, встреча с Сержем. Диалог между Мишелем и Сержем – ну чем не диалог между кандидатами Журавлевыми и Глебом Капустиным? Только все предельно упрощено, сжато, напряжено и обострено… до аффективного взрыва и выверта. Да, теперь Глеб Капустин поменялся с кандидатами местами! Теперь он – кандидат, а свою «шкуру» отдал Сержу, играющему на балалайке и имеющему в друзьях Сивого: очень тонкая диалектика душевно-ролевых метаморфоз, где индивидуально-персональное и социально-общественное предстают в качестве «тезы» и «антитезы», но и как моменты синтеза и дезинтеграции… В конце концов Серж жестоко избивает Мишеля (там же, в рассказе «Срезал», вполне возможно, что Глеб мог избить кандидатов, или сельчане могли избить Глеба, а то и его, и кандидатов вместе, чтобы не изгалялись над ними и собой, и ваньку не ломали бы: дураку за то, что он дурак. а умным за то, что они ему в дурачестве потакали). И с благословения Кэт выбрасывает его за дверь ее квартиры. После избиения… «кандидат достал платок, вытер окровавленный рот и стал ощупью спускаться вниз по лестнице. Странное у него было чувство: и горько было, и гадко, и в то же время он с облегчением думал, что теперь не надо сюда приходить. То, что оставалось там, за спиной, – ласки Кэт, сегодняшнее унижение – это, как больница, было опасно, как бред, а теперь – скорей отсюда и не оглядываться».

Вечно недовольного Яковлева тоже избили, свои, земляки. Он сам развязал драку и ударил первый. В конце же драки… «Яковлев встал, сплюнул, оглядел себя – ничего существенного, никаких особых повреждений. Отряхнулся. Он был доволен» (как Николай Шурыгин, своротивший церковь, проклятый своей матерью и чуть было не избитый земляками).

Итак, все довольны: Мишель-кандидат, Глеб Капустин, Николай Шурыгин, Борис Яковлев. Как-то встряхнулись после своего выверта. Тоска, скука, монотонность, да и неприкаянность жизни этими крепкими и умными мужиками была нарушена. По-своему. Хоть маленький, хоть такой вот, но праздник души! Хоть на час – да атаман сам себе… Как это прикажете понимать в душах и поступках шукшинских героев? Как проявление сумасбродства (происхождение этого слова – с-ума-сбродил, родственно другому – с-ума-сошел), изнутри ли их души это идет, или всего лишь реакция на внешнюю провокацию? Они что, тоже в рядах страшной армии мещан-«чмо», по-теперешнему, хотя и идут с всеми в ногу? Интересен ли был бы нам, например, Глеб Капустин без кандидатов Журавлевых? Борис Яковлев – без своих земляков? Кандидат Мишель без Кэт и Сержа? Наверное…. Да нет, наверняка! Как Николай Сергеевич Шурыгин… Как метаморфозы духа атамана Степана Разина, где первой метаморфозой является Егор Прокудин, а последней – берем на себя смелость и ответственность утверждать – сам Василий Макарович Шукшин. И тут снова возникает шукшинский вопрос из двух своих составных, высказанных в разное время и по разному поводу: «Что с нами происходит?..» («…почему молодежь уходит из села?»). Комбинируя этот вопрос, мы отнюдь не искажаем и не умаляем сути отдельных вопросов Василия Макаровича. Этим приемом мы пытаемся высветить ответы на эти вопросы. Ведь, если вопрос не риторический и не демагогический, то в нем непременно должен находиться и ответ, это знали еще во время Сократа. Обратим, кстати, внимание, что все крепкие мужики Шукшина, отнюдь не хулиганы, не подлецы, не стяжатели и не дураки… можно было бы добавить еще целый ряд определений с частицей «не», например, не лодыри… не …олигархи офф-шорные! Почему же чудят-то? Да так, порой, жестоко!

Еще один рассказ Василия Макаровича Шукшина «Сапожки». Сергей Духанин приехал по делам в город, увидел в магазине женские сапожки, очень красивые и очень дорогие, и чуть не сошел с ума. Мысли пошли кругом, чувства чуть не выплеснулись через край в грандиозный скандал в магазине, да и подраться с земляками, приехавшими с ним в город, мог бы. Вот еще одна житейско-философская ситуация, в которую попадает еще один «крепкий шукшинский мужик». Когда писался этот рассказ, до манипуляции нашими душами, общественным сознанием, путем игры на дефиците, было еще далеко. Так же далеко было и до конкурсов-шоу «русских красавиц», не трудно ли теперь догадаться, что происходит с душой девчушки-подростка, когда она видит королев красоты на пьедестале почета, знаменитых людей, вроде Иосифа Кобзона, которые бегают вокруг них и их награждают бриллиантовыми коронами и норковыми шубками, набрасываемыми прямо на их голое тельце… здесь же подарки зарубежных фирм: драгоценности, парфюмерия, загран-вояжи…. А, если все это увеличено до размеров Глобальной Сети? Крепкий сельский мужик Сергей Духанин чуть не свихнулся от красивых женских сапожек. Видано ли дело?! Но сапожки не подошли его жене Клавдии. Не подошли, и все тут! Но это – только присказка. Сказка-то впереди….И тут происходит чудо, которое, если не считать запланированные определенными ловкачами и ловцами дураков квазичудеса, типа барабашки, НЛО, полтергейста, «подключения к Мировому, Космичесмкому сознанию да так, что годами можно ничего не есть, а поедать прямо солнце («пранаедание» – еще один фейк, который легко сводит с ума…). В нашем сознании, в которое запускаются психологически вирулентные фейки, возникают смутные ассоциации. Как сказал как-то, сидя на своем камне, что средь омутов стремительной Катуни, Василий Шукшин Евгению Черносвитову: «…ассоциации, то ли с полуторкой, то ли с поллитровкой»! И, добавим мы, это помимо всякой психопатологии обыденной жизни! А, вдруг душа проснется и увидит все вновь глазами своего детского счастья? И дело тут, конечно, не в заморских «сапожках», украденных у наших предков. Вот как пишет Шукшин: «В сердце Сергея опять толкнулась непрошеная боль… Жалость. Любовь, слегка забытая. Он тронул руку жены, поглаживающую сапожок. Пожал. Клавдия глянула на него… Встретились глазами. Клавдия смущенно усмехнулась, тряхнула головой, как она делала когда-то, когда была молодой, – как-то по-мужичьи озорно, простецки, но с достоинством и гордо». Все же богат духовно русский человек и этим он жив от века в век. И не страшны ему никакие провокации и фейки! Вот как у Шукшина: «…Перед сном грядущим Сергей всегда присаживался на низенькую табуретку у кухонной двери – курил последнюю папироску. Присел и сегодня… Курил, думал, еще раз переживал сегодняшнюю покупку, постигал ее нечаянный, большой, как ему сейчас казалось, смысл. На душе было хорошо. Жалко, если бы сейчас что-нибудь спугнуло бы это хорошее состояние, ту редкую гостью-минуту…

– Сергунь! – ласково позвала Клава.

Сергей встал, загасил окурок и пошел в горницу. Улыбнулся сам себе, качнул головой… Но не подумал так: «Купил сапожки, она ласковая сделалась». Нет, не в сапожках дело, конечно. Дело в том, что…

Ничего. Хорошо».

Вот и Сергею хорошо. А может быть, есть некий общий, и не только для шукшинских героев, источник хорошего самочувствия в жизни, из которого в самых непредвиденных ситуациях человек черпает пригоршнями свою радость? Тогда и не нужно связывать самочувствие крепких мужиков – с внешними обстоятельствами (будь то покупка сапожек, свороченная церковь или драка с земляками или «сивыми»). О себе в 1964 году Василий Шукшин писал: «Рассказ тоже должен увлекать читателя, рождать в душе его радостное чувство устремления вослед жизни или с жизнью вместе, как хотите. А ритм жизни нашей (ХХ век) довольно бодрый». Знал бы Василий Макарович, в каком ритме мы живем во втором десятилетии ХХI-го века!

И опять к вопросу Василия Шукшина «что с нами происходит?». К кому этот вопрос, к каждому персонально, к какой-то особой группе людей или ко всему нашему роду? А может быть, вот он, ответ на этот вопрос – распался целый крестьянский род, то есть, наш род, или – народ…

Шукшин убивает одного из лучших и сильнейших своих героев – Егора Прокудина и в момент, когда он взаправду решил пахать землю. Когда этот крестьянин, по своей крови, вернулся к себе. Или, не так должны возвращаться «предатели», «паразиты»… интересно, как бы он назвал олигархов в 21 год, с миллиардами иностранной валюты? Так – сел Прокудин на трактор и пашет… Но, это еще не возвращение. Возвращение. наверное, по Шукшину, по другому осуществляется… Может быть, все-таки, как у Егора Прокудина в последние мгновения жизни, когда кровь его уходит в землю из раны, а тепло рук и щеки принимает трава? Жесток род к предавшемуего отпрыску… (Пришло на ум смутное своим содержанием современное понятие, все больше и больше охватывающее зачумелые без идеологии, массы, родоверы!) Пишет Василий Шукшин: «Все поколение тружеников-крестьян, кровь которых текла в жилах Егора, восставали против жизни паразита, какую вел он, это наладило в душе постоянную тоску». А какие герои, простите, у него не тоскуют? Тоскуют-то, за небольшим исключением, все! «Олигархи не тоскуют! Олигархи жиреют!» И что это тогда? Для остальной «провизорной» массы? Вечный зов крови? Есть ли на самом деле такой вечный зов? Не мистика, не идеализация ли это? Почему же тогда, если все же голос наших предков живет в нас, в жизни столько много развелось паразитов – и не тоскуют? Спокойно жиреют! Или, что-то мешает кровному закону действовать в реальной жизни? Что? «Обычай не придумаешь, невозможно», – утверждал Шукшин. А законы – их придумать можно? Законы природы неизменны: как ни сочиняй, а солнце восходит на Востоке и заходит на Западе. А законы общества? Одних конституций сколько, государств сколько, поправок к законам общества (и у нас сейчас, тоже!) – тома толстущие! Советуем перечитать «Слово о Законе и Благодати»: Составлено до 1037— 1043 г. «Слово о Законе благодати» было произнесено вечером в церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве…

Вот пишет Василий Макарович Шукшин: «Сейчас самая пора начать думать, ощущать в себе силу, разум, нежность – и отдать все это людям. Ведь это единственный путь. Жизнь, как известно, летит чудовищно быстро. Вернуться нельзя, можно не пропустить…»

Это сказано для нас, в день сегодняшний… А, в фейсбуке, вместо молитвы, предлагают вот это стихотворение! Симптоматично?