На темной стороне тебя. Не доверяйте красивым незнакомцам

– Тебя, хотя бы, переодеть можно, и станешь настоящей красавицей, – жаловалась она. – А то, что я увидела в библиотеке…

Тут она закатывала глаза, изображая настоящий испуг, обморок и панику.

– Ник, прекращай. Не нужно пытаться переделывать людей. С артефактами хоть поговорить есть о чем. Во всяком случае, мне – защищала я библиофилов.

Заканчивалось все тем, что мы расходились по разным комнатам. Я усаживалась на окно, прихватив книжку, а она – у телевизора. Какой-то час она выдерживала нашу размолвку, а потом приходила с несчастным видом и принималась ходить кругами, разговаривая вслух. Наконец, мы садились пить кофе или чай, чтобы снова начать обсуждение о том, куда мы пойдем на днях и что на этот раз все будет иначе.

Принимая во внимание все вышеперечисленное, я совсем не строила радужных надежд на свой счет. Мне должен был исполниться двадцать один год через несколько дней, поэтому я не особо расстраивалась, ведь впереди была целая жизнь.

– Ну, вот и готово! – объявила Вероника, застегивая второй чемодан, поражающий своими размерами. Затем, она покосилась на мой и скривилась. – Олесь, так продолжаться не может. Приедем в Вену и устроим настоящий шопинг-тур. Не отвертишься! – погрозила она пальцем. Пришлось кивнуть, лишь бы она оставила меня в покое. В дверь позвонили.

– Это Мишка! – взвизгнула подруга и бросилась открывать. Мишка был добродушным, терпеливым и устойчивым к бесшабашному поведению своей девушки. Он давно привык к ее необузданной энергии и, кажется, совсем никогда не выходил из себя, даже когда Ника пропадала в магазине по три часа, примеряя ворох одежды. Этому его качеству можно было только позавидовать. С Вероникой ходить по магазинам было сущим наказанием.

– Собрались? – пробасил он, окидывая удивленным взглядом огромные чемоданы. – Так, это Никины. А твои где? – спросил он, оглядываясь. Я почему-то покраснела и показала в угол, где скромно пристроился мой маленький чемоданчик на колесиках.

– Это что – дамская сумка? – уточнил Мишка, ухмыляясь, но тут же получил пинок в бок. – Я пошутил. Давайте ваши чемоданы.

– Я сама донесу свой, он легкий – вставила я.

– Вот еще —зашипела на меня подруга. – Он же мужчина, пусть все несет.

– Но это глупо, – возразила я. – Мужчины не всесильны, а твои чемоданы больше похожи на скалистые образования, как по размерам, так и по весу.

– Не беспокойся, – сказала Вероника. – Зря он в спортзал ходит, что ли?

Я сделала вид, что согласилась. Но как только она отвернулась, чтобы надеть пуховик, я схватила чемодан и пулей вылетела за дверь, крикнув на ходу, чтобы она не забыла повернуть ключ в замке два раза. На лестничной площадке кряхтел Миша, пропихивая чемоданы в лифт. Они с трудом туда поместились и он нажал на кнопку, чтобы отправить лифт вниз, потому что теперь места там не хватило бы и кошке. Сам Миша помчался вниз по лестнице, чтобы перехватить чемоданы на первом этаже, а я не спеша последовала за ним. Мой чемодан меня вовсе не беспокоил, а пройтись пешком с четвертого этажа было не трудно.

Если Вероникин приятель ничего не сказал по поводу ее объемного багажа, то водитель такси ругался, на чем свет стоит, проклиная производителей громадных чемоданов и тех, кто их покупает. Наконец, втиснув чемоданы, злой как черт таксист, рванул в сторону аэропорта, игнорируя мигающий желтый. Несколько раз он тормозил перед другими машинами, визжа тормозами, отчего заводился пуще прежнего. Возможно, на степень его невменяемости еще повлияла непрестанная болтовня Ники, которая с воодушевлением предавалась мечтам о невероятных австрийских распродажах.

Я сидела тихо, как и Миша, не пытаясь остановить подругу. В душе мы оба надеялись, что это сделает вместо нас водитель такси, но он просто сделал музыку громче и угрюмо уставился на дорогу перед собой.

– Как можно столько молчать! – возмутилась Вероника, глядя то на меня, то на Мишку. – Я ведь и обидеться могу. Тогда не буду с вами разговаривать – надулась она, к всеобщей радости, открыла сумочку и достала зеркало, чтобы как следует изучить свое отражение. Правда, молчала она недолго.

Сразу принялась вздыхать, что не мешало бы вместо Вены съездить в Испанию, чтобы поваляться на пляже. Я то знала, что она собиралась не столько загорать, сколько демонстрировать свой летний гардероб, от которого у местных жителей должен был случиться приступ восхищения ее фигурой и умением красиво, стильно одеваться.

Пока она в третий раз подкрашивала губы, я мысленно возвращалась к своей комнате, в которой остались моя скрипка, стопка музыкальных тетрадей и маленький глиняный кот в красных казачьих шароварах, наигрывающий на бандуре. Кот достался мне еще от моей бабушки, которая пела в казачьем хоре.

Как сейчас вижу ее перед собой: невысокого роста, с полными руками и плечами, синеглазая, веселая, восхитительно поющая украинские народные песни. Наверное, часть ее таланта передалась и мне и я не зря отучилась в музыкальной школе, а потом и поступила в музыкальное училище, чтобы посвятить себя любимой профессии.

Вероника часто приходила ко мне в комнату, чтобы послушать, как я играю. Она прыгала на кровать, смеялась и что-то рассказывала взахлеб, пока я не принималась играть. Тогда она начинала грустнеть и к концу жалобно просила, чтобы я не доводила ее до депрессии своими рыдающими мелодиями. Потом она повторяла, что быть скрипачкой в наше время совсем не то, чтобы быть ударником в крутой рок-группе.

– Вот у нас в юридическом… Ты бы только посмотрела! – говорила она поучительно…

И так начиналась каждая ее речь, посвященная неисчерпаемому количеству молодых людей, приезжающих на дорогих машинах, покупающих себе дома в Ницце и проводящих выходные то в Риме, то в Нью-Йорке. Следовало еще взглянуть на высоких и божественно стройных девушек, выпархивающих из разноцветных «ауди», в лучших нарядах от ведущих дизайнеров мира, с новехоньким маникюром на тонких пальчиках, украшенных сверкающими бриллиантами в несколько карат, чтобы вообразить себе всю степень счастья, которое испытывала Ника, перечисляя все это снова и снова. Она еще так томно скидывала длинную платиновую челку себе на один глаз, надувала губы и неторопливо укладывала ногу на ногу, вероятно, представляя себе, как в этот самый миг она сидит в роскошном авто рядом с королем каких-нибудь нефтяных вышек или газовых месторождений.

Я ее слушала, как обычно, совершенно спокойно, совсем не заражаясь всем этим гламурным великолепием, заодно удивляясь тому, что на меня это не производит никакого впечатления. Даже сам Сатана не соблазнял Еву столь горячо и убедительно, как Вероника, рисующая мне картины безоблачной и райской, по ее твердому убеждению, жизни.

Но она уходила из комнаты, унося с собой свои звездные мечты, оставляя меня с моей неизменной скрипкой, с моими собственными мыслями, в моей глупой расшитой блузке, которую я вскоре обнаружила со ржавым пятном от утюга на самом видном месте. Понимая, что ругаться на Веронику совершенно бессмысленное занятие, я молча проглотила слезы и просто отвернулась к стене, лежа на кровати. Она все прекрасно поняла и без моих гневных слов, которые я повторяла про себя, и каялась с видом закоренелого грешника, ожидающего Высшего суда. Я злилась и на себя, и на нее, но тут уж ничего нельзя было поделать: блузка все равно была испорчена.

Я оставила эту блузку висеть на видном месте, чтобы подруга могла лицезреть свое злодеяние всякий раз, как она заходила ко мне. Целью было воспитать в ней уважение к чужой жизни и к моим привычкам. И правда, поначалу Ника была тише воды, ниже травы. Но спустя неделю на моем столе появилась коробка с розовой лентой, которую мне надо было срочно распаковать, пока рядом приплясывала подруга, испытывая мое и свое терпение.

Там я обнаружила голубую шелковую блузку, которую бы никогда не смогла себе позволить. С нее и началось вторжение в мой шкаф новых вещей, приносимых порой тайно, а позже и явно, чтобы навсегда преобразить меня в расписную красавицу.

Вероника обожала роль моей феи-крестной, пока я, как замазанная пеплом Золушка, корпела над посудой и уборкой днем, а вечером терзала ее игрой на скрипке, доводя ее до того состояния, когда она готова была выть под дверью, как те собаки, что слишком чувствительны к жалобным нотам, извлекаемым из инструмента.

– Олеся, тебе следует дать еще одну фамилию, – говорила она. – Знаешь какую?

Я отрывала смычок от струн и меняла голос, насколько это возможно, подражая хрипловатому тембру Шерлока Холмса:

– Конечно, милый Ватсон, как Вам будет угодно!

Тогда мы принимались смеяться и Ника тащила меня на кухню, чтобы я попробовала ее новое гениальное кулинарное блюдо. Хотя, признаться, готовила она всегда хорошо и своеобразно. Она баловала меня то восточной, то средиземноморской, то даже африканской кухней, смело экспериментируя на моем желудке. Мои борщи и вареники она недолюбливала, называя их «простой крестьянской пищей», хотя я не раз заставала ее уписывающей за обе щеки «простые» галушки или вареники с вишней. Я прощала ей любовь к буржуазным наклонностям и презрение к обычной еде.

Ника, такая ветреная, неугомонная любительница всего западного, в душе была очень доброй и милой девушкой. И я любила ее именно за эту душевную доброту, пускай даже с показной позолотой толщиной в несколько сантиметров.

Поэтому, пока мы стояли в пробке перед самым аэропортом в конце Московского проспекта, я не сердилась на болтовню подруги, обращавшейся то ко мне, то к Мишке, то к водителю, которого, судя по всему, ожидал инфаркт от избытка злости на Веронику с ее чемоданами. Миша умудрился задремать и тихонько клевал носом, а я положила голову на плечо Ники, понимая, что вот-вот усну под непрерывный и монотонный стрекот. Заснуть мне не довелось, потому что машину встряхнуло несколько раз и водитель подал голос, обрадовано заявив:

– Кажется, у меня колесо пробило. Придется вам пешочком топать, тут уже недалеко. Ребятки то молодые, неизбалованные – проговорил он, ехидно глядя на мою подругу.

Вероника замолчала на секунду, чтобы потом выпалить целый монолог, обличающий злостных неумех-таксистов, которые ездят на древних развалинах и еще имеют наглость просить несусветные суммы за извоз. Мы с Мишей решили вмешаться, пока Ника не разнесла машину вместе с водителем, и поддержали мысль дойти пешком, за что выслушали в свой адрес еще один монолог, от силы и страсти которого Гамлет пришел бы в полное отчаяние. Затем, выгрузили две тонны груза, именуемые чемоданами, на снег и расплатились с таксистом, который попрощался с нами и принялся менять колесо.

Я не видела, чем закончилась история с запаской, потому что занималась тем, что растаскивала гневную Нику с ухмыляющимся Мишей, заодно следя за нашими чемоданами, чтобы на них не покусились бродяги на бордюре, жадно уставившиеся на маркированный известным брендом багаж Вероники. Когда мои друзья помирились, я напомнила им, что до аэропорта еще добрый километр и нам следует поторопиться, чтобы успеть на регистрацию. Остановить другую машину мы не смогли, как назло проезжающий мимо транспорт был забит волнующимися людьми и неизменными чемоданами. Наверное, такова участь всех любителей отдыха, собирающихся по горящим путевкам или в последний момент.

Миша волок оба чемодана по снегу, оставляя позади себя следы, как от запряженной лошадью повозки, а я несла свой, радуясь тому, что я никогда не набираю кучу ненужных вещей в дальние путешествия. Вероника топала рядом, проваливаясь в снег шпильками своих модных сапог, ругалась на погоду, питерских водителей и на всех, кто не удосужился построить аэропорт рядом с ее домом. Мы с Мишей заговорщически переглядывались и улыбались, понимая, что пока Ника не исчерпает запас ярости, веселой и жизнерадостной нам ее не видать. Поэтому мы помалкивали, чтобы из подруги вышел весь пар, хотя порой казалось, что запасы этого пара феноменально неисчерпаемы.

Когда мы добрались до стоянки машин перед зданием аэропорта, Вероника уже не возмущалась, а только попискивала, как мышка. Она доплелась до первого пункта контроля багажа и там с облегчением упала на скамейку, не обращая внимания, что чуть не уселась на оставленный кем-то жирный хот-дог. Регистрация только началась и мы встали в конце огромной очереди, упирающейся в две стойки, над которыми висели электронные табло с названием пункта назначения и авиакомпании, осуществляющей перевозку. Очередь двигалась медленно и Миша ушел на поиски горячего кофе, уступая жалобам Вероники, оставив нас наедине с нашими чемоданами.

Перед нами стояли два высоких парня. Они были хорошо и по моде одеты, лица их скрывали зеркальные очки, которые они почему-то надели в самый разгар зимы, когда редко светит солнце. Конечно, я понимала, что очки призваны подчеркнуть всю стильность молодых людей, чтобы показать всем окружающим, как они почитают моду и что зимняя стужа тому не помеха. Нет, я не осуждала их, как и не осуждала Нику за упрямую любовь к сезонным тенденциям подиумных воротил. У каждого человека есть выбор и он волен распоряжаться этим выбором так, как ему диктует его внутреннее «я».

Парни оглядели нас с Никой, сравнивая меня и ее, и мне показалось, что презрительная улыбка мелькнула на красивых губах одного из них. По моему, он как раз рассмотрел мое старое черное пальто с каракулем и пришел к выводу, что я не стою его внимания. Ника им понравилась куда больше, но они не успели пуститься в игру, под дерзким названием «флирт», потому что вернулся еще более высокий, чем они, и широкий в плечах Мишка, принеся кофе в одноразовых закрытых стаканчиках. Парни разочарованно отвернулись, но им тут же повезло, потому что в соседней очереди стояли две блондинки близняшки с характерным для солярия загаром.

Их короткие юбки и броский макияж гораздо больше понравился парням, чем предыдущая странная парочка девиц, одна из которых была похожа на фотомодель, а вторая на провинциальную дурочку, пускай и с неплохим персиковым цветом лица и большими синими глазами.

Я с благодарностью вцепилась в свой стакан с кофе, чтобы не смотреть на тех двух парней, делающих знаки хихикающим блондинкам. Вероника с досадой наклонилась ко мне:

– В следующий раз на тебе уже не будет этого тряпья, помяни мое слово, дорогуша. Еще немного и я сделаю из тебя вторую Грету Гарбо или Еву Гарднер. Неужели тебе нравится, когда от тебя шарахаются такие парни? – она сделала ударение на слове «такие», чтобы я поняла всю свою безответственность и уже бы сделала решительный шаг навстречу переменам.

Я понимала, что отпугиваю ее потенциальных поклонников, но вместе с тем не понимала, зачем ей кто-то еще, если у нее есть такой чудесный и внимательный Мишка? Разве что для услады ее гордыни, что она может нравиться еще целой толпе мужчин, влюбленно на нее взирающей. Еще я понимала, что не хочу ее расстраивать, поэтому пообещала ей, что в качестве исключения позволю помочь мне выбрать новый гардероб. После этих заверений Вероника бросилась мне на шею, повторяя, что я ни за что не пожалею, что доверилась ей.

Мы прошли регистрацию и очередной контрольно-пропускной пункт, усевшись в зале ожидания. Ника успокоилась на какое-то время, вооружившись глянцевым журналом, Миша задумчиво жевал конфету, скрестив руки на груди, а я смотрела на опускающиеся и взлетающие самолеты, преклоняясь перед человеческим гением, сумевшим оторваться от земли, чтобы покорить небо.

Мне не хватало моей скрипки, потому что стало немного грустно и хотелось эту грусть как-то выразить, а не копить в себе. Стихи сочинять у меня не всегда получалось, а вот музыка, настоящая, та самая, что способна излечивать глубокие раны, была мне сейчас недоступна. Но я представляла себе, что поеду в волшебную Австрию, где меня встретит сказочная Вена во всем ее великолепии.

Ну, кто бы мог подумать! Я покачала головой, улыбаясь. Еще день назад я и не думала, что уже сегодня окажусь в городе, в котором создавались вальсы, где работали и жили великие Штраус, Моцарт и Гайдн, и еще десятки других выдающихся людей.

И, конечно, я пообещала себе, что обязательно схожу в Венскую оперу, потому как видела ее только на картинках и была наслышана не только о красоте здания, но и о знаменитых венских балах, музыкантах и певцах, приносящих Вене всемирную славу.

Спустя сорок минут, когда автобус уже увозил нас от здания аэропорта к пузатому белому самолету, я уже видела не огни Санкт-Петербурга и не его деревья, не его людей и темные силуэты строений. Перед моими глазами вставала далекая и такая близкая Австрия, с горными вершинами, маленькими деревушками и большими городами, сплошь укрытыми рождественским снегом, сияющими миллионами искр, фонариков и гирлянд. В плывущей темноте за толстыми и холодными стеклами иллюминаторов проносились редкие клочья облаков, не имеющие никаких шансов уцепиться за крыло летящего самолета.