Театр тающих теней. Под знаком волка

И сидеть в тени.

И смотреть на новые цвета, вдруг возникшие вокруг нее.

Серость заканчивается. Небо становится синим. Всё вокруг зеленым. И оранжевым. Как солнце. Как апельсиновое дерево под ее окном.

После долгого холода и серости она даже не успевает понять, что в здешнем зное с ней случается еще и жар. Сильный жар. После которого такие, как она, не выживают.

Слышит, как кто-то говорит, склонившись над ее кроватью: «Такие, как она, не выживают. И не привязывайтесь!»

Она выживает. Встаёт. И идет. Босиком по раскаленной от июльского зноя каменной террасе. Перезревший апельсин срывается с ветки, падает прямо под ноги, и, треснув от удара о землю, наполняет пространство вокруг восхитительным ароматом.

Она поднимает невиданный плод с земли. Подносит к лицу. Вдыхает. И не верит, не может поверить, что такие ароматы в этом мире бывают.

Не вонь нужников, не мерзость больших рыхлых тел вокруг нее в той, старой жизни, не навязчивый запах рвоты, извергающейся из тщедушного тельца. А этот ни с чем не сравнимый аромат.

Прежде чем кусать, им бы надышаться!

Дышит. Вдыхает. Глубоко. Надолго задерживая дыхание. И только потом принимается грызть этот невиданный плод. Прямо с кожурой, причудливо смешивая горьковатую шкурку со сладкой сочной мякотью. И живот уже не сжимается, а пропускает в себя оранжевую сладость. И она наполняется лёгкостью и оранжевостью нового бытия.

Она, Лора, наполняется сладостью новой жизни. В которой, во что бы то ни стало, ей нужно удержаться. И жить. Потому что обратно в холод она не хочет. Обратно в серость и холод она не хочет ни за что!

Кто она и откуда, Лора не знает. Ни сколько ей лет, ни кто ее родители, ни почему она такая.

Позже из разговоров Герцогини узнаёт – ее привезли ко двору в подарок Герцогу.

При дворе короля Филиппа IV снова стало модно держать «таких как она». А все прежние умерли, как-то разом умерли. Хворь на «таких как она» нашла. И все новые, «такие как она», привозимые ко двору, умирали. В герцогских апартаментах все ждали, что и она умрет. Не сильно, как велел лекарь, привязывались к новой игрушке. Что зря привыкать.

Но она об этом не знала. Промаявшись в жару и бреду несколько дней, вдруг сама встала и пошла искать воду, но нашла оранжевую сладость апельсина. И поняла – она будет здесь жить! И ничто ее не выбьет отсюда. Ничто. И никогда!

Герцог – некогда самый влиятельный из valido – королевских фаворитов, товарищ юношеских игр самого Короля. Некогда второй после «самого Оливареса!» в придворной расстановке по степени приближенности.

– После Оливареса такого влияния, как у Герцога, ни у кого не было! – говорит ее обожаемая Герцогиня. – Ни у Первого Первого Министра. Ни у Второго Первого Министра. Такого влияния никому из нынешних не достичь!

А она слушает и запоминает – Первый Первый Министр… Второй Первый Министр… Не понимает, как первых может быть два, но запоминает. Valido… влияние… «после Оливареса»… никому из нынешних не достичь… Почему не достичь? А пробовали? А если попробовать? И почему Герцог свое влияние утерял?

Несмотря на ворчание Герцогини, Герцог еще ого-го! В королевскую опочивальню вхож! Даром что не на первой ступеньке подле балдахина теперь стоит, как во времена, когда Его Величество был инфантом и молодым королем, но всё же!

Герцог – бравый военный, на счету которого победы при Вильявисиоса и Кастель Родриго. Возиться с подаренной девчонкой ему не с руки. Отдает ее Герцогине, которая неожиданно снисходительна к своей monita, к «своей мартышке». И теперь она всю жизнь между юбками Герцогини и проведет. В буквальном смысле.

Она, Лора, быстро понимает: если не хочет обратно в холод и серую кашу, а хочет тепла, синего неба и апельсинов, то нужно учиться.

Учиться выживать при дворе.

Это наука из наук! Главная. Единственно важная для ее жизни.

Всё, чему ее учили прежде по приютской надобности, и всё, чему порой учат теперь по прихоти Герцогини – от литературы (Кальдерон, Лопе де Вега) и латыни до рисования (бегает, подсматривает, как главный придворный живописец Диего сеньор Веласкес рисует) и игры на лютне, всё это увлекательно. Но совершенно бесполезно.

Главное – изучить науку выживания при дворе. Науку интриги. Главную из наук. Которой ее обожаемая Герцогиня владеет виртуозно!

Герцог в этом семействе на первых ролях.

Якобы.

Он всё еще числится королевским valido, сподвижником короля, его полководцем. Но все при дворе знают, кто всегда и везде впереди первого! Конечно, Герцогиня.

Герцог – высокий, статный и не лишенный привлекательности, особенно на фоне Габсбургов с их баклажанными лицами (не даром ее обожаемая Герцогиня говорит, что французы называют баклажаны «яблоками психов») и тяжелыми, выдвинутыми вперед челюстями.

На таком фоне Герцог смотрится достойно. Подкрученные усы. Шляпа с плюмажем. Роскошный плащ.

Герцогиня меркнет на его фоне, как меркнут на фоне павлинов их самки. Внешности она, может, и вполне нормальной, но не примечательной.

Герцога знают все. И всегда помнят. Стоит кому-то раз с ним увидеться, и его уже не забывают.

Герцогиню без него не запоминают. Только вместе с супругом. И это ее оскорбляет.

– Любая торговка помнит, как Герцог лет пять до того кинул ей монету. А я и кошелёк подам, не вспомнят! – возмущенно расхаживает по своим покоям Герцогиня.

У Герцога есть сумасшедшая тётка донна Клаудиа. При дворе ее зовут не иначе как Безумная Герцогиня. В чем безумства той Безумной, Лора не знает. Но раз за разом слышит от своей Герцогини:

– Не приведи господи такое с Герцогом на старости лет случится!

Герцогиня вздымает брови и двумя пальцами трет виски.

– Я же просто сгорю со стыда!

Повторяет она это не раз и не два, выразительно глядя на супруга. Бравый полководец, герой Португальской войны, будто становится меньше ростом и сникает. В этом союзе он всегда второй.

В доказательство, что супругу суждено пойти дорогой его безумной тётки, Герцогиня жалуется при «своей мартышке» на всё чаще повторяющиеся в герцогских покоях ссоры и скандалы.

– За что? – взывает несчастная женщина, вдавливая в диван собачку-папильона.

Сидя на подушке у ног Герцогини Лора гладит ее по руке и всячески жалеет свою добрую патронессу. И злится на ее такого грозного мужа.

Что такого обидного он сказал?! Чем так оскорбил ее покровительницу?

Она не знает. И никто не знает. На расспросы Герцогиня отвечает лишь одно.

– Не могу даже повторить! Меня сейчас разорвет от несправедливости! Как он мог про меня такое сказать?! В глаза бы этой нечисти посмотреть, которая такое на меня Герцогу наговорила! Моя любимая подруга королева Мария-Анна меня перед свадьбой предупреждала, что Герцог ревнив! Но чтобы такое сказать про меня! Про меня сказать такое!

И по нарастающей, по нарастающей до крещендо. Пока слезы не брызнут из глаз и не потекут сплошным потоком. После чего Герцогиня успокоится. А еще через три четверти часа отправится на поиск этих «нечистей», которые что-то такое ужасное сказали про нее Герцогу. И когда найдет, мало тем нечистям не покажется. В Святой Инквизиции у герцогской четы большие связи.

Скажи Герцогине, что она плетет интриги, негодованию ее не будет предела! Благородная дама искренне уверена, что борется за правду!

Делает, что должно! Отстаивает честное имя, свое и мужа.

И ставит на место зарвавшихся.

Тех, кто ниже ее.