Театр тающих теней. Под знаком волка

Всех, кого она считает ниже себя, герцогиня втаптывает, вколачивает ровно на ту позицию, которую сама и определяет.

Всех, кто выше, почитает трепетно и благоговейно.

Поглаживая папильона, лежащего у нее на коленях на бархатной подушечке, с придыханием говорит о любой милости, от тех, кто выше, снизошедшей.

– Его Высочество изволил передать Герцогу послание! Вы только посмотрите, на какой дорогой бумаге! Какой почерк! Какой штиль!

За придворной иерархией Герцогиня следит особо тщательно. По мельчайшим деталям отмечая, если кто-то из королевского окружения получает больше знаков внимания, чем ее Герцог, а, следовательно, и она сама.

За привилегии бьётся истово. Виртуозно накручивая супруга биться за них.

– Маркизу Де Сантильяна дарованы десять отрезов золотой и шелковой парчи! Какому-то дохлому маркизу, который сделал для короны куда меньше, чем вы, Герцог! Вы должны потребовать достойного ваших заслуг вознаграждения! Сегодня же пойти и потребовать!

Ревниво отслеживает все привилегии, коими Его Величество наделяет тех, до чьего статуса Герцогам пока не добраться.

– В покоях Де Сантоса пол каррарского мрамора!

– А кому отдадут покои, освободившиеся от почившего графа Оливареса? Восемь спален, три будуара, четыре гостиных! Какая роскошь! Почему не вам?

– С какими почестями ждут Гаспара Тельес-Хирона, молодого герцога Де Осуна! Покои устланы персидскими коврами. Для угощений из наших Индий привезли даже pi?a, красные ананасы. Говорят, эти смешные англичане называют их Red Spanish и сходят по ним с ума!

Папильон на бархатной подушечке истерически взвизгивает – поглаживания и почесывания переходят в выдирание шерсти, но Герцогиня этого не замечает. Не дарованный в качестве особой почести заморский фрукт дорого обходится любимому пёсику. Лора не знает, что такого в этой заморской красной шишке[7 - Ананас по-испански, как и шишка – pi?a.], но отныне жаждет ее отведать.

Герцогиня в бурных спорах с Герцогом часто восклицает, что за свои права нужно биться насмерть. Что за свое право выносить королевскую ночную чашу и подставлять Его Величеству чашу для рвоты здесь бьется насмерть каждый. И что отец Его Величества покойный король Филипп III угорел лишь потому, что вовремя не смогли найти гранда, которому принадлежала честь отодвигать королевское кресло от камина. Не нашли гранда – кресло задыхающегося суверена никто отодвинуть от огня не рискнул – еще бы, такое нарушение всех правил! Так и скончался король, но правила нарушены не были!

Церемония пробуждения Его Величества незыблема.

День за днем. Неделя за неделей. Год за годом.

Герцогиня просыпается затемно. Собирается, расшвыривая камеристок, недовольная всем. И вскоре уже семенит по бесконечным коридорам и залам Эскориала, Лора едва успевает в такт переставлять свои коротенькие ножки.

Проходит приемные покои. Дальше медленно, с нарочитым достоинством заходит в королевскую опочивальню и останавливается за несколько шагов до огромной кровати с балдахином.

Герцогиня всегда приходит в опочивальню раньше многих. Несколько придворных с унылыми лицами уже стоят в странном шахматном порядке, напоминая партию, которая почти проиграна и большинство побитых фигур убраны с доски. Но в этом случае фигуры на доске, напротив, всё добавляются и добавляются.

Молча они заходят в королевскую опочивальню и занимают места в одному богу известном порядке. Человек вряд ли способен разобраться в этой сложной придворной расстановке, – думает Лора, – даже если он монарх, а все эти люди стоят у его опочивальни и ждут его пробуждения.

Но ошибается. Ее Герцогиня в этой казуистике разбирается виртуозно. Позже ей удастся приластиться к своей Герцогине, и та заполнит пустоты, добавит новые краски и прояснит всё то, что под фижмами «ее мартышка» не успела увидеть и понять.

– У каждого свое место! Знай сверчок свой шесток. Cada mochuelo a su olivo. Каждая сова на своей оливе.

Герцогиня принимает ванну, то и дело гоняя своих damas de cаmara – камеристок – то ей горячо, то вода быстро остыла.

– Свое место! В прошлом году Тощий Маркиз, вернувшийся после долгой опалы, со всей дури впёрся в опочивальню и встал на место Толстого Кардинала. И что тут началось!

Камеристки бархатными рукавичками натирают тело Герцогини маслами и благовониями. Когда она закончит принимать ванну, «ее мартышке» будет дозволено погрузиться в еще не совсем остывшую воду. И ощутить всю негу такой жизни. И впитать ее в себя. И снова и снова повторять, что отныне и навсегда у нее будет такая и только такая ванна, разве что вода чуток потеплее! А не то старое корыто и почти ледяная вода, какой в прежней жизни мыли ее и других тощих девочек. Тощих, потому что потолстеть на тех каше и похлебке никому не удавалось. Как и промыть волосы ледяной водой. После мытья волосы чище не становились. Разве что становились мокрыми и холодными. И морозили еще много часов, не давая в стуже спальной каморки уснуть. Так и ходили они все с мокрыми засаленными волосами под серыми тяжелыми чепцами.

Но сейчас нега, тепло и благовония, оставшиеся в еще не остывшей воде после Герцогини. И сама ее благословенная Герцогиня, дающая ей главные уроки придворной расстановки сил.

– Толстый Кардинал вошел и глазам своим не поверил – верх неприличия встать на чужое место! Но сказать ничего не мог. Произносить хотя бы слово до пробуждения Его Величества строжайше запрещено. И подумать страшно!

Герцогиня хохочет.

– Попытался втиснуться между непрошеным гостем и мною. Но я-то стою насмерть! И Маркиз, представь себе, наш тощий тщедушненький Маркиз, словно врос в пол. Тогда Толстый Кардинал надулся и всей силой своего негодования пытался вытолкнуть со своего места непрошеного гостя. Да столь рьяно, что в тишине будуара раздался хлопок, похожий на выстрел.

Герцогиня хохочет. Звонко. Так звонко, что смех ее гулким эхом улетает высоко под своды герцогских покоев. И ее мартышка смеется, натужно подхихикивая каждому новому слову своей госпожи.

– Толстый Кардинал пердит! Можете представить себе! Кардинал пердит! Громко и зловонно пердит в королевской опочивальне! Залпом съеденного накануне гороха и мамалыги! Вонь нестерпимая – я же ближе всех к нему стою.

Герцогиня – рассказчица хоть куда! Не то что Герцог. У того никогда ничего ни про походы, ни про охоты не понять. Как начнет от Рождества Христова, так и никак не может дойти до сути.

Герцогиня всегда увлекательна! И точна. И резюмирует сказанное так, чтобы в голове «ее мартышки» отложилось навсегда!

– Встать не на свое место!!! Как только такое может быть?! Ты подумай только! Как это только возможно! Встать не на свое место!

В голове у Герцогини такое не укладывается. Просто не может уложиться! Потому что не может уложиться никогда. За всю свою жизнь такого вопиющего нарушения иерархии ни до, ни после Герцогине видеть не доводилось.

– Подумать только! И этот Тощий Маркиз имел наглость сказать, что он не со зла! Не со зла?! Встать в королевской опочивальне не на свое место не со зла?! Кому рассказать, не поверят! Как такое может быть?! Все места даны по праву рождения! Или же за особые заслуги перед короной! Каждый шажочек за шажочком свое место потом и кровью завоевывает! И на тебе – пришел и встал!

В проделанную дырочку в сложных кружевных юбках Герцогини Лоре видна лишь небольшая часть опочивальни. Допущенные к утреннему ритуалу придворные, когда все уже на месте, стоят так плотно друг к другу, что в какой-то миг ей становится страшно, что ее задавят. Жутко неудобные каркасы фижм защищают ее, почти вжимая в пах Герцогини, но та из-за общей толчеи не замечает.

Видит Лора лишь детали. Что не видит, то слышит. Еще больше чувствует. Впитывает из затхлого воздуха королевской опочивальни.

И жалеет Короля.

Бедный он, бедный. Ни проснуться тебе втихомолку, ни спокойно пукнуть спросонья. Ни рот самому сполоснуть. Даже у ее Герцогини по утрам изо рта так воняет – святых выноси! – Лора еле сдерживается, чтобы не зажать нос. А уж у такого крупного мужчины, как Его Величество, тем более, а ему сразу на придворных дышать!

Придворная иерархия, которую она понимает и постигает под фижмами Герцогини, строга и незыблема.

Есть Король!

Главный и Обожествленный!

Он как Бог. И как Солнце! Разве что пукает по утрам.

Есть Королева. То есть должна быть. И была раньше. Еще недавно была Королева Изабелла.

Теперь Королевы нет. И наследника нет.

Единственный наследник – инфант Балтасар Карлос – совсем недавно умер, не успев жениться и своего наследника оставить.

Королева Изабелла успела умереть еще раньше сына.

Нового наследника некому родить.

Королю лет уже немало. Герцогиня говорит, что больше сорока, хотя Лора уверена, что так долго не живут!

Бастардов у Короля без счета. Герцогиня говорит: бастард – это рожденный вне законного брака, такой сын короля не может стать следующим королем.