Свет во тьме. Книга первая. Мир Абсолюта

Трудно представить более непохожих людей, чем были Преподаватель и Администратор. Администратор – седой, крепкий мужчина, ниже среднего роста, широкий в кости, несколько массивный лицом и телом, ходил, ступая неторопливо, твёрдо и уверенно, на всё смотрел спокойным, властным взглядом небольших серых глаз; был немногословен, его редкая улыбка всегда была неожиданной и делала его малоподвижное лицо простым и привлекательным. У него был редкий природный талант – лидер, без каких либо усилий с его стороны. Его просьбы персонал домстара воспринимал как требующий немедленного исполнения приказ, без сомнений в его праве распоряжаться. Но, за время руководства концерном, он устал командовать и отвечать за всё и всех. Пребывание в домстаре его не тяготило. Ему нравилась обстановка, не обременённая строгим распорядком, он отрешился от забот и ответственности, и радовался возможности жить не в ритме, раз и навсегда заведённом, а так, как хочется: находить по душе занятия, когда хочешь, гулять и развлекаться. Всю жизнь прожившего в мегаполисе, его всё более зачаровывал, завладевал его душой лес со всеми его запахами, звуками и обитателями. Постепенно в большой округе он знал уже каждый ручей, распадок, урочище, поляну, пригорок, все болота, чащобы, птичьи гнездовья, норы и лежбища зверей. Он научился, выслеживая, бесшумно ходить, подкрадываться и, затаившись, незаметно наблюдать жизнь обитателей леса. За право беспрепятственно путешествовать по заповеднику, он, по заданию лесничества, делал голографические съёмки для Высших. Чтобы заснять что-то интересное, мог часами выжидать, почти неподвижно сидя или лёжа, в самом что ни на есть неудобном для этого месте. Он обладал врождённым чувством ориентации на местности и в лес ходил один. Переволновавшись, когда однажды он вернулся только через несколько дней, друзья настояли, чтобы определитель местонахождения всегда был при нём.

С первых дней знакомства Доктор подпал под обаяние Преподавателя. Доктора всегда интересовало, какие качества составляют обаяние человека. И теперь, наблюдая за Преподавателем, он пришёл к выводу, что главное – естественность и чувство достоинства, скромное природное достоинство человека, уважающего себя и не меньше того других. Человеку с чувством достоинства чужды и холопство, и спесь; он свободен, раскован, доброжелателен, уверен в себе, что позволяет ему самовыражаться естественно, просто, и делает его привлекательным. А если есть ещё внутренняя энергия, отзывчивость, неподдельный интерес ко всему – не очароваться таким человеком просто невозможно. Всеми этими свойствами души Преподаватель был наделён в полной мере.

Преподавателю была присуща манера слушать, прикрыв глаза. Поначалу это обескураживало, Доктор умолкал, но быстрый сосрёдоточенный взгляд светло-карих живых, чуть насмешливых глаз убеждал, что тот – само внимание. На этот счёт у Преподавателя была своя теория: он шутливо объяснял, что, закрыв глаза, слушает музыку души собеседника. По его мнению, об истинных свойствах души можно судить по глазам, но и они могут солгать, а в наибольшей степени душа отражается в модуляциях голоса, в том, как человек смеётся, говорит, считал, что у людей с грубыми голосами и душа грубая. Сам он имел голос негромкий, говорил приветливо, убедительно, смеялся добродушно, заразительно. Был он сдержан, не склонен к откровенности и о своей жизни до домстара рассказывать не любил. Но иногда, когда они в молчании сиживали на любимой скамейке в тени деревьев, Доктор замечал его, ни на что не обрашенный, задумчивый, полный мудрой скорби взгляд. Из прежней жизни его не навещал никто.

Над ними не давлел прежний страх проверки на лояльность – постоянный спутник деятельной жизни: в домстаре людей такой проверке не подвергали. Не испытываемое дотоле чувство полной небоязни побуждало их на рискованные высказывания, впрочем, в их положении совершенно безопасные и бесплодные.

– В эпоху Заблуждений люди верили, что каждый человек создан по образу и подобию Божьему. Они ощущали себя частью мироздания и жили чувствами. В нашу эпоху всё подчинено разуму, всё отрегламентировано, рассчитано, расписано, предписано, закреплено законодательно, – рассуждал Преподаватель. – Эпоху Заблуждений было бы справедливей назвать Эпохой Поисков Истины. Истиной же назван Абсолют – монументальный, не содержащий ни движения, ни хаоса, не способный на что-то новое – не развивающийся, конечный. Считается, что наше общество самое справедливое из всех существовавших. Но разве справедливо рассортировывать людей по кастам? Я не вижу, чем люди массовой касты в нашем домстаре хуже или глупей нас, выходцев элитной касты. Думаю, что мир бы и не заметил, если бы малых детей этих каст взяли и поменяли местами. Мир Абсолюта – это равенство в рамках касты, в которой родился, свобода без выбора, жизнь без милосердия.

Их разговоры были похожи на те, что вели Доктор и Профессор на берегу океана…

* * *

Словно утомившись за лето, все позднее вставало и раньше садилось солнце, по небу плыли тяжёлые темно-сизые тучи, часто моросил дождь. Деревья сбрасывали пышные осенние одеяния, и они мягким ковром ложились на землю.

С наступлением осени общение друзей стало не столь тесным. Администратора лесничество подрядило на осенне-зимние съёмки, и он безвылазно жил в лесу, а с Преподавателем они встречались только в голозале во время трансляций концертов классической музыки и балета, любителями которых были оба. Вечера Преподаватель проводил на третьем этаже, у выходцев из слоя М. Доктор же все дни проводил за письменным столом. Работа увлекла, захватила. Доставлял наслаждение сам мыслительный процесс: зарождение мысли, удержание и постижение её смысла в полном объёме и разностороннести, а затем выражение её словами так, чтобы было просто и понятно. Вечера же он коротал на веранде, где собиралось много людей. Мужчины шумно играли в настольные игры; женщины, рассуждая о разных житейских предметах, вышивали, вязали. А он рассеянно, часто проигрывая, играл с кем-нибудь в шахматы, и пил чай вместе со всеми, а когда все разойдутся, сидя в плетёном креслице и наблюдая как, на фоне тёмного неба, по желобкам прозрачного купола стекают струйки дождя, обдумывал свою книгу. Продрогнув, шёл к себе и до полуночи опять работал. Голова была свежая, чёткие и ясные мысли излагались легко.

В ни чем не примечательный серый вечер Доктор сидел на привычном месте возле облетевшего, ставшего похожим на большую садовую метлу, куста. По веранде чувствительно гулял сквознячок. Неподалёку от него за столиком, одна, сидела женщина с вязанием. Она была тепло одета, ноги её укрывал плед. «Женщина так экипировалась, словно собралась всю зиму, не вставая, просидеть здесь за вязанием», – посмеялся про себя Доктор.

Лицо женщины было полуопущено, свет падал только на лоб и руки с вязанием. Что-то заставило напряжённо всматриваться: вот дёрнула за нить, клубок выскользнул и откатился; пытается подтянуть – не получается, клубок откатился ещё дальше. Когда, чтобы встать, она начала медленно раскутывать ноги, Доктор встал, поднял клубок и, наматывая нить, подошёл к ней. Она выпрямилась, и пристально смотрела на него. Взглянув, он замер, рука стиснула клубок. Разум не поверил, а сердце уже забилось беспомощно и радостно.