Немчиновы. Часть 1: Беспокойное лето

– Как поплывем? На время?

– Зачем? Поплывем так, чтобы получить максимум удовольствия.

– Удовольствия??? – Немчинов попробовал большим пальцем воду и обреченно пошел вперед. Мы поплыли. Плавал Немчинов действительно отлично, переплыл реку он гораздо быстрее меня. Когда я вылезла на берег, Немчинов с удивлением, и я бы сказала, с восторгом, обозревал окрестности. Посмотреть было на что. Вдоль берега росли ивы, плакучие ветки которых доставали до воды. В воздухе был разлит аромат таволги. А за таволгой и ивами цвело, благоухало, сверкало, жужжало бескрайнее ромашковое поле.

– Какая красота, – восхитился Немчинов, – Мишель должен это увидеть, он же никогда не видел дикой природы. Жаль, что сюда он не переплывет. Это опасно.

– Павел говорил, что где-то дальше по реке есть брод. Если вы не устали, поплывем назад, может быть, удастся всем вместе перейти реку.

– Знаете, я раньше плавал только в бассейне или в море, в речке – никогда. Должен признать, мне понравилось. Кожа стала прямо шелковая. Думаю, что теперь не буду лишать себя такого удовольствия.

Мы были уже готовы плыть назад, когда увидели, что Мишка, Светка, и Павел переходят реку. Брод действительно существовал, вода была Мишке по пояс. Он создавал вокруг себя целое облако брызг, Немчинов обратил на это мое внимание и улыбнулся. Мишка первый с воплями подбежал к нам, увидел поле и сразу же стал рвать ромашки. Немчинов сначала начал ворчать, что на ромашки надо только любоваться, но когда, Мишка, разделив букет на две части, преподнес цветы нам со Светкой, кажется, остался доволен племянником.

Обратно мы с Немчиновым добрались вплавь, а все остальные вброд. На берегу Мишка стал требовать от Немчинова, чтобы он признал, что он, Мишка, был прав, когда настоял на том, чтобы дядя искупался. Назревала очередная ссора. Чтобы ее избежать, я предложила:

– Давайте устроим соревнование, кто быстрее поднимется по лестнице. – Мишка спросил:

– Дядя, ты участвуешь? – и побежал к лестнице. Я удивилась, Немчинов легко обогнал Мишку. Когда мы доплелись до верха, Мишка кричал, что Немчинов победил нечестно, так как прыгал через две ступеньки. Мишка попытался найти союзницу во мне, но я была за справедливость:

– Нет, нельзя после проигрыша менять правила. Выиграл дядя.

Мишка, по-видимому, хотел пожать руку Вадиму Витальевичу и поздравить его. Он протянул руку, но Немчинов почему-то сделал шаг назад и наступил… на продукт жизнедеятельности, оставленный козлом. Немчинов покраснел и обрушился на Мишку. Он обвинил племянника в том, что все неприятности от него. Мы боялись посмотреть друг на друга, так как смеяться хотелось нестерпимо. Немчинов начал сокрушаться, что его прекрасные шлепки теперь придется выкинуть. Сердобольная Светка посоветовала ему дойти до дому по травке, а не по выложенной плиткой дорожке. Она уговаривала его, что пока он дойдет, шлепки будут совсем чистыми.

– А еще их можно помыть в речке, – улыбнулась я. – Тем более что возвращаться нам все равно придется… за одеждой.

Мы посмотрели друг на друга, поняли, что забыли переодеться, и начали гомерически смеяться. Я удивилась, но Немчинов смеялся не тише нас.

Сосновск. Игорь. Полгода назад

Я рассказал Вадиму о планах мэра по строительству нового микрорайона, он очень заинтересовался и, насколько я понял, звонил Батищеву уточнить детали. Судя по всему, Пантелей Иванович не соврал. Вадим несколько раз выезжал на место будущей стройки, как водится, запросил детальный план местности и все зафотографировал. Потом улетел в Париж в свое архитектурное бюро, а вернулся с целой командой. Я удивился, но все коллеги Вадима были больны на голову в смысле архитектуры. Они целую неделю с утра до ночи спорили о концепции нового микрорайона, что-то рисовали, кричали друг на друга. Я сидел в сторонке и старался дремать с умным выражением лица. Мне было по фигу, сколько этажей будет в домах, какими будут фасады и удобно ли будет ходить малышам в детский сад, а потом в школу. Зато вечером, когда все собирались в столовой попить вино, я оживлялся и принимал участие во всех дурачествах и развлечениях. Однажды, когда все пошли на прогулку, чтобы прочистить мозги, я услышал, как одна из девиц, видимо, тайно влюбленная в Вадима, спросила его о Жаклин, продолжает ли он ее любить. Мне показалось, что мои уши увеличились в размерах, так мне хотелось услышать ответ. Вадим долго молчал.

– Понимаешь, я ведь вырос в богатой семье то ли французских, то ли русских аристократов, для которых честь семьи превыше всего. Мне с детства рассказывали, что такое достоинство, благородство. Я читал соответствующие книги, смотрел фильмы и был уверен, что все люди вокруг тоже живут, во всяком случае, стараются жить так же, как мы. Моя семья, положение отца, наши деньги защищали меня от реальной жизни, от ее темных сторон. Я был почти как Шакьямуни, от которого во дворце прятали болезни, мучения, старение и смерть. И вот я встретил Жаклин. Я сразу понял, что мы с ней сделаны из разного теста, но все-таки влюбился. Иногда она бывала очаровательна. Когда я, можно сказать, застукал ее с любовником, мне стало омерзительно. Я никак не мог понять, как Жаклин могла так поступить, было очень больно. Прошло много времени, прежде чем я понял, что у меня и у Жаклин разные системы ценностей. Это очень просто сказать, но очень трудно понять. Я не сержусь на Жаклин, даже где-то благодарен. Благодаря ей я узнал, что в жизни существуют предательство, лицемерие, ложь. Причем эти недостатки распространены гораздо шире, чем я думал раньше. Если ты скажешь, что я был наивен, то ты права, тысячу раз права. Самое ужасное, что с точки зрения Жаклин ее измена – не измена, не предательство, просто ни к чему не обязывающее развлечение. Я не могу этого понять и принять. Отец сильно переживает за меня. И он, и Серж пытаются вернуть меня к прежней жизни, но я не хочу. Они не могут понять, почему я живу здесь, в чужой стране, вне привычного общества, почему я сторонюсь женщин. Понимаешь, моя прошлая жизнь мне противна. Здесь у меня есть время подумать, и работается хорошо. Здесь я могу прожить свою жизнь, пусть и не такую удобную, как у меня была во Франции. Что до любви, я – фаталист. Если где-то на небесах решат, то я еще встречу женщину, с которой смогу прожить всю свою жизнь; женщину, которую всегда буду любить и которой буду доверять. Для меня любовь – это на всю жизнь. По-другому я не хочу.

Я поблагодарил Бога за то, что родился не в семье аристократов и что ценности Вадима отличаются от моих. Прожить жизнь с одной женщиной – это ж надо до такого додуматься, а доверять женщинам – зачем? Женщины нужны для удовольствия, а удовольствия хороши, когда в них есть новизна. Потом женщины с возрастом стареют, у них растут животы, делается морщинистая кожа – брррр! Зачем они нужны, когда столько молоденьких красоток? Единственное, что я понял отчетливо, – Жаклин навсегда ушла из жизни Вадима, а ведь эта дура не теряет надежду! Время от времени она звонит мне и интересуется, не появилась ли в жизни Вадима ее соперница, не перестал ли он жить затворником. Про себя я называл вопросы Жаклин: «Свет мой, зеркальце, скажи…». Я, конечно, каждый раз витиевато отвечаю, что именно она, Жаклин, всех на свете милее, прекрасней и белее. Самое смешное, что эта дура верит.

Имение Немчиновых. Валентина

Пока Светка занималась с Мишкой, мы с Немчиновым пошли к Павлу, нужно проанализировать все, что происходило на территории усадьбы в последние дни. Я не смогла припомнить ничего необычного – только Семена, разнорабочего, каждый день приезжавшего в имение на мотоцикле. Он таскал в дальний сарай какие-то ящики из грузовика, который подъезжал к задним воротам. Немчинов очень удивился, когда услышал про ящики, он ничего не заказывал. Павел предложил проверить сарай, только сделать это ночью, когда Семен и Варвара Петровна уедут домой. Мы договорились встретиться у сарая в час ночи, чтобы все обитатели дома точно спят. Павел обещал привести с собой своего хорошего знакомого, у которого есть собака, специально обученная на поиск наркотиков.

Сосновск. Николай

Наконец-то что-то сдвинулось с мертвой точки и у меня. Позвонил Павел и рассказал о случившемся в имении пердюмонокле с шалашом. Мы договорились встретиться ночью и проинспектировать сарай. На всякий случай я решил позаимствовать у Вовки собачонку, которую он натаскал на поиск наркотиков по просьбе нашей доблестной полиции. Единственное, что меня страшит, – это встреча с Валькой. Умна наша красавица не по годам, как бы не раскрыла мое инкогнито раньше времени.

Имение Немчиновых. Валентина

Точно в срок я подошла к сараю и столкнулась нос к носу со своим старым другом – Колькой Ивановым. Мы с Колькой в детстве были не разлей вода. Ходили в один детский сад, потом все десять лет учились в одном классе. После школы наши дороги немного разошлись. Колька поступил в юридический. После окончания учебы какое-то время работал следователем, правда, не в нашем городе, а теперь вроде бы вернулся к нам в качестве частного детектива. Подумать только, частного детектива! Все куры от смеха попадали! Сейчас Колька важно стоял рядом с Павлом и держал на поводке неприметную собачонку.

– Левашова, ты? Дуй отсюда. Женщинам здесь не место, не их ума дело, – как всегда развязно завел свою обычную песню Колька.

Я разозлилась. Насчет ума Колька сказал зря.

– Это кто это здесь что-то про ум говорит? Десять лет я за него все контрольные по математике решала, тогда ум был ничего, подходящим, а теперь, оказывается, рылом ум мой не вышел.

– А кто за Ваньку замуж собирался, это что, от большого ума?

– Это было временное помрачение разума, а потом я же быстро соскочила.

– Ну про ум, может, я и загнул, но язык у вас, у баб, слишком длинный, поэтому двигай спать, Левашова, отдыхай.

– А кто Витьке про наш клад проболтался, я или, может, Коленька? А кто Марье Петровне наябедничал, что я мороженое ела, когда у меня горло болело?

– Злопамятная ты, Левашова.

Тут подал голос Немчинов. Очень интеллигентно он попросил Кольку разговаривать со мной повежливее. Колька от возмущения аж на минуту дар речи потерял.

– Ладно, Левашова, оставайся, хорошо, что Светки нет, а то бы она еще стишки читать начала.

– Как это нет, – Светка вышла из тени, – здесь я. И стишки специально для тебя, Коленька, прочитаю, между прочим, их граф Алексей Константинович Толстой написал. Не перепутай, не дай бог, с Алексеем Николаевичем, а тем более с Львом Николаевичем.

Шаромыжник, болван, неученый холоп!

Чтоб тебя в турий рог искривило!

Поросенок, теленок, свинья, эфиоп,

Чертов сын, неумытое рыло!

Кабы только не этот мой девичий стыд,

Что иного словца мне сказать не велит,

Я тебя, прощелыгу, нахала,

И не так бы еще обругала!

Павел и Немчинов с восторгом посмотрели на Светку. Про меня и говорить нечего.

– Откуда вы на мою голову, – стал строить из себя несчастного и обиженного Колька. – Будете стоять на стреме. Если кто подойдет, пойте. Вернее, только ты, Светка, пой, а то Левашовой медведь на ухо наступил, граф с его тонкой организацией может не выдержать.

Видимо, чтобы предотвратить дальнейший обмен любезностями, Павел предложил приступить к делу. Немчинов принес с собой ключ от замка, но он не подошел, кто-то поменял замок. Тут Колька показал себя на высоте: он что-то достал из своей сумки, и через минуту замок был открыт. Довольно большой сарай весь от пола до потолка был заполнен ящиками. Немчинов помрачнел. Он прояснил ситуацию – в ящиках итальянская плитка, которую он заказал для отделки коттеджей. По сведениям, полученным от Игоря, элитную плитку в коттеджах уже положили. Однако плитка лежит в сарае на территории Немчинова. По всему выходит, что он, Немчинов, плитку украл. Для коттеджей, по-видимому, использовали более дешевую плитку. Бизнес по-русски. Тут подала голос Колькина собачка. Колька и Павел сразу подобрались и посерьезнели.

– Ничего не трогайте, – приказал Колька. – Здесь наркота, ваши отпечатки пальцев здесь совершенно ни к чему.

Я посмотрела на Немчинова. Вид у него был совершенно убитый. Черные круги вокруг глаз и потухший взор.

– Не дрейфь, граф, – бодро посоветовал Колька. – Прорвемся. У тебя чего-нибудь пожрать найдется? А то живот совсем подвело.

Немчинов пригласил всех в дом. Как-то само собой получилось, что мы все оказались на кухне, а не в столовой. Колька сразу же поставил чайник, Павел нарезал хлеб, мы со Cветкой собрали на стол. Немчинов открыл холодильник и вытащил оттуда разносолы, те, которые мы не сумели доесть за ужином, и те, которые Жан-Пьер приготовил на завтрак. Колька присвистнул: «Вот это житуха!». А когда Немчинов поставил на стол несколько бутылок вина, признался, что хочет подружиться, а лучше породниться с графом.