Песнь о птице Алконост

Глава 5

Закатное солнце медленно, но верно подбиралось к окоему, вызолотив верхушки сосен и утихомирив пыл особенно крикливых от зимнего голода ворон. В небо они больше не поднимались, чувствуя скорое приближение ночи. Так и остались ковырять неглубокий, местами успевший потемнеть снежок в надежде найти орешек или зернышко какое. Лишь опасливо поглядывали на одинокую фигурку невысокой девушки, застывшей на самом краю тени леса, удлинившейся почти максимально благодаря прощальным лучам багряного диска. Она ежилась от холода, кутаясь в пуховую шаль, но не уходила, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, словно пробуя его на вкус. Настоящий, свежий, не то, что в там, где она провела последниё две луны. Долгими одинокими вечерами её одолевала тоска, желание поскорее увидеть его, прижаться к теплому плечу, зарыться лицом в черные кудри. Ей все больше казалось, что тяжелый железисто- кислый запах его охранной магии, плотным кольцом окружавший охотничий замок, терпеть больше не получиться. Но, памятуя о своем обещании, тяжело вздыхала и возвращалась обратно, раз за разом погружаясь в омут почти болезненного ожидания: «Где он сейчас? Что с ним?». Далеко от дома она не отлучалась. Сегодня стояла неподвижно, словно в нерешительности. Луч солнца мазнул по холмику камней на просеке, задержался на вязанке дров, плотно перетянутых витой бечевкой и нежно коснулся затылка девушки, в черных как смоль волосах тут же заплясали озорные искорки. Увидеть его она не могла, зато почувствовала прощальный поцелуй заката. Неожиданно расправила плечи, толстая шаль соскользнула в примятый сугроб. Девушка нагнулась её подобрать, но через мгновение передумала, выпрямилась и спешно стала раздеваться до нижнего белья. Стоящий за кряжистым стволом ели паренек оторвался от зрелища и скрылся за деревом, закрыл глаза, с минуту простоял так, а потом потянулся обратно. На месте девушки он увидел незнакомую этим местам тварь, её и нежитью то не назовешь. Что в ней больше: человеческого или птичьего? Хотя на миленькую птичку она явно не смахивала. Лицо осталось все тем же, до боли родным и красивым. Выразительные черные глаза прикрывали тени от длинных пушистых ресниц. Только губы словно кровью налились, алые, как ягоды шиповника на заснеженном кусте, да волосы, подобно змеям на головах медуз горгон поползли наверх и сплелись в высокую замысловатую прическу. Теперь она не выглядела по-детски наивной, трогательно беззащитной. Ничего в ней не осталось от того хрупкого подснежника. Фигура – завораживающе притягательна, талию при желании можно было обхватить, сомкнув пальцы обеих рук, грудь увеличилась, и соблазнительно выпирала из кожаного лифа, да и бедра тоже округлились в одночасье. За спиной два огромных черных крыла в её рост. Хороша, если бы не длинный львиный хвост с кисточкой на конце, да руки и ноги, перетекающие ниже локтей и колен в мохнатые лапы с клинками-когтями пугающей длины. Неестественной, вызывающей страх вперемешку с брезгливостью. Что за денек был у творца, мучавшегося над созданием гарпий? Тосковал по потерянной любви, вспоминая пылкие ночи, или решил, наконец, создать что-нибудь безупречно прекрасное, но потом передумал, тиранул на холсте судеб замызганным рукавом и с горькой усмешкой домулевал уродливые конечности? Рашаль печально улыбался, будто бы знал ответ на все вопросы. Гарпия переминалась с лапы на лапу. Они мерзли сильнее, чем человеческие ноги, не смотря на пух под пером и грубую кожу, словно прозрачно намекали: «Ты здесь чужая». Но упрямица не сдавалась, несколько раз подпрыгнула в нерешительности, поглубже вдохнула морозный, но оттого сделавшийся кристально чистым воздух, и стремительно вошла в небо, обогнав последний луч закатного солнца. Черная фигурка мгновенна уменьшилась до размеров бобового зернышка и застыла высоко над лесом. Тень от гарпии отразилась в облаках, укутывая добрую их половину тревожным темным коконом. «Сама душа сумерек», -мечтательно прошептал паренек, с неподдельной нежностью вглядываясь в чернеющий небосвод. Вспугнутые вороны с запоздалыми криками разлетались прочь от странной полянки, в спешке роняя незавидную добычу. Бобовое зернышко стало быстро увеличиваться в размерах, и вскоре Рашаль уже смог различать трепетание её крыльев. Гарпия спустилась так низко, что смогла коснуться лапами верхушек елей. Келено, не отрываясь, смотрела в сторону исчезающего солнца, словно пыталась надолго запечатлеть его в памяти. Или, все-таки, нечто другое? Да, похоже. Слишком напряжена, хмурится и покусывает губу. Она всегда кусает губу, когда волнуется. За миг до её рывка Рашаль все понял, но его оклик уже не смог бы остановить гарпию. Келено летела вслед за прощальным лучом солнца, словно пыталась удержать исчезающий в небытие последний выдох уходящего в Навь. Рашаль предано всматривался в небосвод до тех пор, пока она не бросилась вниз подобно сорвавшемуся метеору. Сумерки поглотила в своем бездонном чреве тихая беззвездная темень. Наверное, небо затягивали тучи. Рашаль ещё некоторое время подождал подругу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Попробовал попрыгать, но согреться все равно не получилось. Иногда ему так хотелось уберечь Келено от всего плохого, что неминуемо поджидает девушку на дороге жизни. А в том, что Келено непременно нарвется на неприятности, он нисколько не сомневался, руку на отсечение мог дать. Да только разве она его послушает? «Да нет, уже не вернется, а если и вернется, то врятли найдет»,– устало заключил паренек и побрел к вороху промерзших насквозь вещей и готовой вязанке дров. До чего же ему не хотелось возвращаться домой.

Глава 6

Всего лишь мгновение я продолжала надеяться, что увижу его. Но это был Енк. Он скакал на своем ахалтинце, безжалостно понукая измученное животное. И пусть капюшон плаща скрывал лицо, ошибки быть не могло: не Владимир. Неужели произошло что-то страшное, непоправимое? Почему Енк один? Однако предчувствие молчало, предпочитая не делать преждевременных заключений. Щепка беззвучного парения с распахнутыми крыльями за спиной, когда ветер с силой вдавливается в легкие, острое наслаждение свободой на грани с болью. Наслаждаться же неизвестностью не получалось. Пришлось спикировать перед ошалевшим всадником, слава Зевсу, вовремя втягивая когти.

–Бычий корень! Каддар!– Тролль продолжал нещадно материться, но отмахиваться не стал, разглядев в подслеповатых сумерках ту, к коей и направлялся.– Неплохо получается.

–Что?– довольно перебила я.

–Пугать одиноких путников.– Огрызнулся тролль, но взглядом помягчел.

Останавливаться он не стал, так и продолжал скакать к видневшемуся над верхушками елей шпилю. Я не препятствовала, пристроившись одесную. Ахалтинец даже не сбился с иноходи, только устало покосился и недовольно заржал, пытаясь отвязаться от непривычного существа. Не то, чтобы он меня испугался, просто был настороже, мало ли, что можно ожидать от странной «птички».

–Владимир…,– полет, однако, отнимал много сил. Перевести дыхание получалось плохо.– С ним все хорошо?

Тролль откинул капюшон, отчего я не без тайного облегчения отметила вполне сытую, лоснящуюся и холеную физиономию. Никакого намека на ужасные страдания или язвы.

–Было, когда я отправлялся в путь. Что ему будет то? Небось, нахрюкался с послами барматухи и девок лапает.

–Каких?– оторопела я.

–Каких, каких, – Язвительно огрызнулся тролль.– Роскошных. Не то, что некоторые. У них, хотя бы, задница есть и эта… талия.

Ладно задница, но чем ему моя талия не угодила? А тролль, не перебиваемый никем, продолжал мечтательно рассуждать, бойко жестикулируя свободной рукой. Лапища у него была, дай боже, с такой только на врага ходить, в качестве дубины.

–Талия. Да что ты вообще можешь знать, какие талии нравятся настоящим мужикам.– Выговаривал он подбоченясь.– Вот была у меня одна… Красавица. Грудь –во, задница –во! А уж если за талию приобнять, масолчики так и перекатываются. Хошь – в грудь добавь, хошь- и пониже…

Для пущей наглядности тролль ещё на добрый фут отодвинул лапу, уважительно демонстрируя, как масолчики могут волшебным образом преображать и так уже по-настоящему роскошных красавиц. Похоже, не издевался. Меня так и тянуло поправить ехидную ухмылку на его лице парой точных росчерков. Енк неожиданно замолк, зыркнул из под низких мохнатых бровей и оскалился, без труда прочитав мои мысли. Схватка между нами, случись она, была бы схваткой равных соперников по силе, но не по способностям. На моей стороне стремительность и ловкость, умение летать, на его – бычья силища и выносливость. В коротком бою, где надо показать все свое мастерство, мне нет равных. Но, если схватка неожиданно затянется, то, пожалуй, тут я проиграю. Как бы внушительно не выглядели крылья, но удерживать тело в небе могли всего ничего. Мой личный рекорд приближался к лучине. Ведь даже обычной лошадке требуется перейти на шаг после короткой иноходи, что уж говорить о нас, гарпиях. Вот почему стойкость ахалтинцев так поражала и завораживала!

–Он велел передать тебе письмо,– наконец сжалился тролль, похлопав себя по груди, обозначая тем самым место пребывания важной депеши.

Сердце радостно екнуло и суматошно забилось в нетерпении.

–Даже не думай. Я не собираюсь отдавать его прямо тут и мерзнуть ещё, леший знает сколько!

Оценив мой крайне недовольный взгляд вместо ответа, Енк широко потянулся, разминая затекший позвоночник. Наслаждается властью, подлец!

–Пожалела бы лучше. Пятые сутки с Матерого не слазил,– Добавил он вполне миролюбиво.– Не ел нормально. А у нас, троллей, вообще для верховой езды все плохо приспособлено.

–Это почему? – выдавила я, борясь с резким порывом встречного ветра. Интересовалась, но ответ давно знала: тролли вообще без крайней необходимости на лошадь не полезут.

–Задница мягче,– беззлобно огрызнулась мохнатая глыба.– Ты лучше в замок лети. Да вели мне на стол собрать, да чтоб вина налили или пива.

Он был прав, от моего сопровождения толку мало, вымотаюсь только.

–Слушаюсь и повинуюсь,– съязвила я.

Но Енку понравилось.

– Пива то покрепче. Да просто так без дела не крутись, постель мне нагрей, что ли…,– нахально скомандовал он.

Такую наглость моё ранимое девичье сердце терпеть не нанималось, я взмыла в небо и напоследок ловко метнула на голову троллю ком снега с косматой верхушки самой высокой ели.

Глава 7

«Милая моя, как я скучаю! Разлука сжигает меня изнутри. Молю богов поскорее увидеть свою любовь. Боюсь, моя миссия затягивается. Возможно, мне следовало послушаться тебя с самого начала и взять с собой. Надеюсь, ты смилостивишься и не станешь более меня самого наказывать любящее сердце. Приезжай. Жду с нетерпением и надеждой.

P.S. Во имя безопасности, не воплощайся. И слушай во всем Енка.»

Я вся светилась, не пытаясь даже скрыть от невольных свидетелей моих, мягко выражаясь, нечеловеческих криков радости.

–Визжишь, как тот порось, которого к излому зимы режут,– криво констатировал Енк. Он даже не стал стягивать грязные сапоги, так, в чем был, и завалился за стол. В бездонном желудке под завязку наполненном долгожданным гномьим пивом, мгновенно утонули два полусырых окорока. И теперь тролль таки сделал короткую передышку, боюсь не рту, а только набитому брюху.

–Почему к излому зимы?– обижаться на грубияна совсем не было настроения, тем более, новости приятные. Но и спускать такие замечания тоже нельзя. Короче, я задумалась больше, чем следовало, и вопрос вышел какой- то глупый.

–Ну,– тролль благодушно уставился на «тупицу» и рыгнул,– потому как радуется, что на праздник позвали!

Рашаль, до этого наблюдавший за Енком в абсолютном молчании, подался вперед и, рискуя получить оплеуху, отодвинул к себя початую троллем кружку.

–Объясни,– зашипел он на товарища.– Келено там может угрожать какая-то опасность?

Тролль не придал значения вялым попыткам мальца привлечь к себе внимание, без труда вернул пленницу на законное место и одним точным рывком выплеснул хмельной довесок в горло. Придирчиво оглядел стол на предмет поживы и, оторвав полусырой кусок мяса от чьей-то слегка заветревшейся бедренной кости, старательно заканапатил им рот. При этом он умудрился ещё и говорить.

–Внешне все шпокойно. Но иногда меня так и подмывало вжвалить Владимира на плешо и дать оттуда штрекоча. Плохое мешто. Вроде вше дела улашены, а они вшо тянут гнома за бороду. И вооще они там вше штранные. Не шнаю, как и объяшнить. И Владимир тоше штранный штал. Чушой какой-то. Говорит мало.

–Насколько странный?– не унимался Рашаль, буравя взглядом вмиг погрустневшего великана.

–Да не узнать его.– Наконец-то дожевал рассказчик и, одобрительно разглядывая кулеш, облизал мохнатые лапы с короткими толстыми пальцами.– Друзей новых завел, все с ними ошивается, а за меня совсем забыл.– Подумал и добавил.– В баню четвертого дня не пошел!

На округлившееся в священном ужасе глаза захмелевшего тролля страшно было смотреть.

–Может, и девушки у него там новые есть?– как бы невзначай, совсем без интереса, поинтересовалась я.

–Может и есть, лучину не держал,– скабрезно отрезал громила.

А в ушах у меня предательски зашумело, как будто бы крылья разом онемели и костяная глиняная земля со страшной силой неслась мне навстречу. И заныло, заскулило от обиды обманутое сердечко. И почему последний месяц переплавил сильную, независимую гарпию в жалкую дуру? Ишь ты, позволила себе разнежиться, размечталась. Вот и получай, раз мало жизнью ученная! Я снова посмотрела на помятый листок, чернила заморгали и поплыли синими кляксами.

ЛиККар Лаб, щепку назад умилительно наблюдавшая за моим радостным лицом, нахмурилась, протянув к посланию маленькую, почти детскую лапку.

–Дай ка, – быстро пробежала по смятому листку глазами и, уронив на стол, гневно прихлопнула сверху.– Ты чего это, дубина, девку до слез довел?! Троллья праматерь, котелок лопоухий! В баню с тобой Повелитель не пошел! Странный, – Зло передразнила гномиха.– Ну и ну! Был бы не троллем вонючим, а девкой красной- другое дело. А так, как не глянешь, чисто задница волосатая. Клопов бы лучше клопогоном погонял, чем о Владимире тосковать, цветик синецветик! Да кто ты ему есть? Слуга! А что дружите с детства, так это только его на то желание! Письмо то, поди, раз сто прочел? Чего зенки от меня воротишь?

Енк сначала удивленно поднял брови, подбирая в уме слова, чтобы похлеще ответить нежданной заступнице, но потом окончательно растерялся, и ответ вышел совсем уж нечленораздельным. ЛиККар Лаб словно и не замечала жалких потуг к диалогу.

–А может, это тебе сам Повелитель приказал про девок брехать? Ну, говори! То- то. И нечего отсебятину нести. В письме-то какие слова теплые, впору и от счастья повизжать. А может, ты завидуешь?

От последних слов тролль застыл с куском лепешки возле раззявленного рта, а потом и вовсе подскочил с места, с грохотом роняя на пол дубовую скамью.