По пути Кристап рассказал ей, что Юрьянс является его бывшим преподавателем, а ныне начальником.
– Добрый вечер, Милочка, – произнес Айварс Эженович, галантно отодвигая перед ней стул. – Я очень рад, что мы с вами наконец-то познакомились лично.
– Я тоже, господин Юрьянс, – ответила Мила.
– О, не надо этих «господ». Я человек советской закалки, терпеть не могу модного нынче европейского снобизма. Давайте просто по имени отчеству.
– Хорошо.
– Сначала сделаем заказ, а потом спокойно поговорим.
Мила согласно кивнула и принялась листать меню.
– Советую выбрать что-нибудь из традиционной латышской кухни, – тоже изучая меню, заметил Юрьянс. – И конечно, «Рижский бальзам».
Мила решила, что это шутка.
– Тогда уж точно я попаду в СССР. Не страна, а машина времени какая-то.
Мужчина поглядел на нее вопросительно.
– Просто ваш Кристап сегодня рассказывал мне историю рижского аэропорта.
– А, да, он любитель истории… Тем более история Союза – тема занятная. Вы ведь родились намного позже распада?
Мила кивнула.
– А на счет бальзама я не шутил. В кофе или мороженное добавляют. Вкуснятина! И для здоровья полезно, ведь в его состав входит двадцать четыре ингредиента, включая бренди, мед, малиновый сок, черничный морс, бруснику, имбирь, корень генцианы, зверобой, липовый цвет, березовые почки, мяту и много еще чего.
Айварс Эженович как-то не спешил говорить о деле, на счет которого журналистка приехала. Дальше завел разговор о профессии Милы и о том, какой она хороший специалист.
– Вы просто мастер своего дела. Я нашел в сети несколько ваших материалов, прямо зачитывался. Ваши родители, наверное, вами гордятся.
– У меня нет родителей, я сирота, – сказала девушка. Брови латыша поползли вверх, а затем резко рухнули и встретились на переносице.
– Извините, не знал. А как же вы умудрились получить такую профессию?
– Думаете, для человека, воспитывавшегося в детском доме, это недоступная роскошь? Я просто поступила на бюджет. Училась и одновременно работала в газете. Потом вышла замуж, а когда развелась, уже многого сумела достигнуть в своем деле и теперь вполне обеспечиваю себя сама.
– Вы уже и замужем были? – Юрьянс почему-то казался неприятно удивленным. Неужто он ее непорочной барышней считал? – Вот вы, молодежь, скоропалительно женитесь и разводитесь. В наше время вступление в брак было делом серьезным, разводы вообще были большой редкостью…
Мила молчала, не желая комментировать тему своего замужества. Ей вообще было неприятно, что позволила коснуться ее личной жизни и сиротства.
– И что же, у вас совсем нет близких? Извиняюсь за любопытство.
«Если сам понимаешь, что твои вопросы неприятны, зачем задаешь?» – возмущенно подумала девушка, но ответила вежливо.
–Есть. Это руководитель нашего детского дома. Мы до сих пор общаемся. Он дал многим воспитанникам свои отчество и фамилию, некоторым даже стал крестным.
– Очень благородно, – заметил Юрьянс.
Настроение Милы, словно ртуть в градуснике при похолодании, неуклонно скользило вниз. Зачем она сказала о том, что сирота? Можно ведь было как-то уклончиво ответить, сменить неприятную тему.
Это случилось еще в 1998 году, когда ей было пять лет. Тогда декабрьская ночь полностью завладела городом, а в одиноко стоявшем на окраине частного сектора старом покосившемся доме – излюбленном месте местных алкоголиков и прочего сброда, – произошла пьяная ссора, переросшая в драку. У кого-то в руке блеснул нож. Спустя секунду молодая цыганка схватилась за бок и хрипло застонав, сползла по стене на пол. Растрепанные темные волосы упали на лицо. Между пальцами сочилась кровь. Маленькая Мила сидела в своей кроватке и безмолвно смотрела в проем двери. Ей было видно, как в соседней комнате, среди беспорядка на полу лежит ее мать. Особенно почему-то врезалась в память шелковая алая юбка… И еще тогда было нестерпимо холодно… Казалось, что целый мир заметает.
Сколько Мила просидела одна в нетопленном доме, она не знала. Пятилетнему ребенку всегда кажется, что время тянется бесконечно долго. А потом пришел какой-то мужчина. Он задавал вопросы, затем собрал ее вещи и отвез девочку в детский дом. Больше она его не видела. Но именно тогда, в пять лет, она впервые узнала, как это – по-настоящему праздновать Новый год. А на ее день рождения, тринадцатого января, Миле впервые в жизни подарили подарки – несколько мягких игрушек и конфеты от воспитателей, а также рисунки от детворы. Пожилая нянечка вручила ей тогда маленькую именную иконку и рассказала, что в этот день Православная церковь почитает память Преподобной Мелании Вифлеемской, и что эта святая – ее покровительница.
…От воспоминаний пришлось вернуться к реальности. Как раз принесли заказ и Юрьянс, беря в руки столовые приборы, произнес:
– Ну а теперь давайте перейдем к нашему вопросу… Понимаете, Милочка, – на этих словах Мила поморщилась. Вот уже второй раз он ее так неприятно называет. Этот человек все больше начинал ей не нравиться. – Тут такое дело… В нашей переписке я не все вам рассказал. Конечно, моя основная цель – узнать о судьбе деда. Но есть еще кое-что. В пригороде Резекне со времен войны спрятаны сокровища… И к ним имеют непосредственное отношение те русские солдаты, которых прятал мой дед.
– Откуда вы знаете? – изумилась журналистка.
– Не важно, я много материалов по этой теме изучил.
– И вы хотите эти сокровища найти? А зачем вам в таком случае моя помощь?
– Открыто заниматься поисками я не могу, ведь все сокровища принадлежат государству.
– Но если они принадлежали вашему дедушке, то вы, как его наследник, имеете на них право.
– Нет, моему деду они не принадлежали. Просто он знал об их существовании. Так вот, открыто заниматься поисками я не могу, поэтому решил, что буду делать это с вашей помощью под видом сбора материалов о судьбе деда…
Мила и не подозревала, как заблестели ее глаза. Это все было действительно очень интересно! Все же этот неприятный тип ее удивил! Она и представить себе не могла, что когда-нибудь займется поисками настоящих сокровищ!
– А что это за ценности? Сокровища Гитлера? – пошутила Мила.
Мужчина усмехнулся:
– Нет, поскромнее, я думаю. Но что-то вроде того. Ценности действительно принадлежали немцам.
У девушки сложилось впечатление, что Юрьянс знает гораздо больше, чем говорит. Быть может, он вообще в курсе, где эти сокровища спрятаны? Да и как-то все это нереально. Какие еще сокровища в наше время? Серьезно к такому относиться может только какой-нибудь юный авантюрист, но никак не профессор университета. Мила старалась ничем не выдать зародившиеся в ее душе сомнения в существовании каких-либо сокровищ и даже в адекватности своего собеседника. С другой стороны, что ей мешало действительно заняться исследованиями, тем более что это оплачивает сей чудак?
– У меня в Резекне есть дом, поживете там на время расследования.
– Это неудобно, мне кажется, – с сомнением произнесла Мила.
– Ну на счет своей репутации можете не переживать, – усмехнулся Юрьянс. – Мне уже столько лет, что никому даже в голову не придет считать вас моей любовницей. Там вам будет удобно. Поживете одна, никто вам мешать не будет. Вот, тут все, что мне самому удалось собрать на эту тему…
Он передал Миле черную кожаную папку.
Дом в Резекне оказался совсем не похожим на профессорский, так же, как его хозяин – на преподавателя университета. Двухэтажный коттедж с небольшим ухоженным двором и прудиком явно мог принадлежать только человеку, живущему на широкую ногу. В гостиной Милу привлек очень красивый мягкий уголок молочного цвета. В светлом коридоре, двери из которого вели в гостиную, кухню и спортзал, стояли несколько пальм в кадках, а на стенах были развешены большие пейзажные картины с изображением водопада, леса, реки.
На втором этаже располагалось несколько спален и кабинет, он же библиотека. Наверное, быть все время одной в этом доме будет очень тоскливо. Нужно попросить Кристапа почаще заезжать в гости. Главное, чтобы он не воспринял такое приглашение, как флирт и намек на что-то большее. Хотя этот молодой человек показался Миле очень интеллигентным и эрудированным. С ним было приятно беседовать, и он наверняка мог многое ей рассказать об этой местности.
Как раз когда девушка начала разбирать свои вещи, заняв понравившуюся ей комнату, раздался звонок мобильного.
– Привет, зайчонок, ну как, устроилась?