Последние станут первыми

Андрей ждал меня на остановке, и до ближайшего автобуса мы успели поговорить – немного, но о многом. Три дня он встречал меня с работы, а на четвертый проводил на работу – после ночи, которую мы провели не сомкнув глаз и не отрываясь друг от друга. Потом перевёз ко мне вещи: спортивную сумку и небольшой чемодан. И началась жизнь, которой мы планировали жить всегда. А прожили чуть больше двух лет – лучших в моей жизни.

– Это всё Толик. Заладил: айда к нам, с та-а-акой девушкой познакомлю… Ну, вернулись из командировки и полетели. Тут у Лёни крыша съехала. А дальше ты знаешь.

– И что?

– Толик звонил вчера. Говорит: ну что, знакомиться будешь? Спасибо, говорю, ты уже познакомил.

– Не жалеешь?

– Сама же знаешь. Лучше иди сюда…

«Оперу всюду мерещится киллер, киллер во всяком видит мишень…» Каждый видит своё. Я вижу своих больных, автоматически оцениваю их состояние и прикидываю, чего от них можно ожидать. Меня зачастую не видят, а увидев, не здороваются. Это в порядке вещей. В хорошие дни словно обостряются зрение и слух, а голова работает куда четче и быстрее, оценивая, сопоставляя и взвешивая. В лучшие дни я становлюсь зеркалом. Наблюдая и слыша, утрачиваю ощущение себя, и тогда понимание ситуации возникает мгновенно. Я не успеваю отследить, откуда оно берётся, но оно никогда не обманывает.

Сейчас всё говорило: что-то не так! Костя Садовничий был на приёме неделю назад, и ничего не предвещало, что он опять наденет кропотливо сделанные из фольги ордена. Что за черт?

Люди привычно обходили Костю, а он шел, поблескивая созвездием наград, о которых не смел мечтать ни один король в мире – император Рамфоринх XV, Лев Галактики, Повелитель Туманности, Верховный Главнокомандующий Космического флота объединенных Вооруженных Сил систем Альфы Лебедя и Дельты Кита… Вроде бы так, надо освежить в памяти. Хотя Костя в маниакальной фазе был ко мне милостив и благосклонно соглашался на сокращенное титулование «Ваше Всемогущество».

Два месяца после стационара. Вымуштрованная мной Костина мать скрупулезно контролирует приём препаратов. На приеме Костя был вполне адекватен, рассказал, что ищет работу курьера, и его уже пообещали взять на испытательный срок. А сейчас он шествует по улице, бликуя орденами, и излучает спокойное величие – он-то, Костя Садовничий, когда- то учитель физики и астрономии, нещадно травимый собственными учениками, затюканный властной матерью, давным-давно инвалид без переосвидетельствования. Нет сомнения, что сейчас Костя абсолютно счастлив – счастливее многих людей вокруг, и уж, конечно, счастливее меня. Так стоит ли его лечить, в конце концов?

Я выбросила из головы крамольную мысль, сделала заметку на память: позвонить Костиной матери – и влезла в автобус.

Мне удалось занять свободное сиденье, но по проходу засеменила шустрая бабулька в белом платочке, обшитом полоской дешевого кружева. Проклятое воспитание сделало своё дело. Я уступила бабке место, та благодарно улыбнулась всеми морщинками, устроилась поудобнее и стала декламировать хорошо поставленным голосом:

– Как не славить величие Бога, когда он в доброте своей нам дарует так много-много разных фруктов и овощей!

В голове мелькали обрывки мыслей: «Кто-то новенький – приезжая или первичная? Вроде не агрессивная… », слух фиксировал девичье хихиканье и раздраженный шепот: «Что ржете, может, сами ещё хуже будете…» Но увиденное сквозь грязное окно автобуса, заставило меня рвануть к выходу, расталкивая всех с дороги. К остановке подходил Стасик. Он был такой же, как всегда: слюняво улыбающийся, огромный, рыхлый, в неизменной футболке со Спайдермэном и красной бейсболке, надетой козырьком назад. Вот только в руке у него был молоток – тяжелый кухонный молоток для отбивки мяса. Стасик похлопывал им по ладони, гугукал себе под нос и озирался – нехорошо как-то озирался.

– Куда прёшь? Совсем охренела?

– Изливает Господь щедроты на картошку, капусту и лук…

Всё это я услышала, уже выскакивая из автобуса.

До сих пор Стасик за свои тридцать лет не обидел и мухи. Но мать и бабушка никогда не оставляли его без присмотра. Он совершал ежедневный променад, похлопывая себя по руке погремушкой, а сзади семенила бабушка – её, не достававшую внуку до плеча, Стасик слушался мгновенно. Её номер я сейчас и набирала, лихорадочно соображая, как взять ситуацию под контроль.

– Где он?! – закричал мне в ухо далёкий голос.

– На остановке у пятой школы. Я здесь, попробую что-нибудь сделать.

– Бегу, бегу!

Больше всего меня волновал молоток. Стасик был сам на себя не похож и ожидать можно было чего угодно. Среди торговых павильонов на остановке я увидела один с яркой вывеской «Бонифаций» и бросилась туда, прячась от Стасика за прохожими. Только бы там были игрушки! Шаря взглядом по полкам с яркими вещичками, я почти закричала:

– Погремушки есть?

Продавщица с округлившимися глазами молча показала на проволочную корзину, полную разноцветных погремушек. Лихорадочно роясь в них, выбирая подходящую, с длинной рукояткой, я через витрину наблюдала за Стасиком. Он топтался на остановке, поглядывал на подходящие автобусы, выбирая нужный по известным только ему признакам. Это его любимое развлечение – кататься на общественном транспорте… Давно работающие водители знают его в лицо, а новички понимают, что человек с погремушкой – явный инвалид, и денег не требуют.

Я успела. Стасик как раз дернулся к подошедшему автобусу, когда я загородила ему дорогу, протягивая ярко-красную погремушку величиной с яблоко.

– На!

Стасик меня не узнал. Он вообще узнавал только мать и бабушку. Но погремушка маняще блестела под летним солнцем. Я тряхнула её, и Стасик восторженно замычал. Выронив молоток, он схватил погремушку и с упоением застучал ей по левой руке – высохшей от рождения, сведенной вечной судорогой.

Я перевела дыхание. Но тут подошел тот самый автобус, которого дожидался Стасик, и он косолапо полез на ступеньки с погремушкой наперевес. Оставалось только последовать за ним – тем более, что Стасик мгновенно обо мне забыл. Не выпуская его из вида, я опять набрала бабушку:

– Он в десятом автобусе, едет по Горсоветской.

– Ой, спасибо, сейчас добегу до остановки, перехвачу его.

Шоу продолжалось. Стасик прошелся по салону, деловито постукивая погремушкой по сиденьям, и остановился, увидев в середине автобуса высокого полковника в повседневной форме.

Полковник посерел под фуражкой, когда Стасик остановился перед ним, гримасничая и гыгыкая от восторга – Стасик уважал тех, кто не уступал ему в габаритах. Сейчас он впал в такой экстаз, что стал кивать, кланяться и пытаться козырять – по словам матери, он обожал смотреть по телевизору парады. Он стукнул погремушкой по груди полковника, по левому погону… Автобус затормозил у остановки, и в салон бурей ворвалась бабушка Стасика.

– Ста-а-ас! Домой! Сейчас же!

Она вцепилась в Стасика и поволокла его за собой, как муравей гусеницу, успев благодарно кивнуть мне – мол, после поговорим. Полковник сглотнул слюну, снял фуражку и вытер вспотевший лоб. А я рухнула на свободное сиденье и вдруг поняла, что всё это время не думала об Андрее.

Словно желая наверстать упущенное, тоска набросилась на меня с новой силой, но была какой-то другой, незнакомой. Она грызла меня, как оголодавший по зиме волк – но вместе с тем я задыхалась от злобы на весь мир, который невзначай подарил мне счастье и так же случайно отнял его навсегда.

Остатки здравого смысла напоминали, что я просто больна, и надо лечиться. Но злоба была куда сильнее. Я задыхалась от ненависти ко всему окружающему. В голове всплыли слова:

– Я жить устал, я жизнью этой сыт

И зол на то, что свет ещё стоит!

Макбету после этих слов оставалось совсем немного сражаться и произносить чеканные строки. А у меня есть Димка, который почему-то любит меня, хоть я ему не мать и вообще никто. Даже не мачеха – не успела ей стать. А любит он меня, наверно, из-за того же, из-за чего люблю его я: память об Андрее тянет нас друг к другу. Надо жить дальше…

Я не зря начала активы с Антона. Заряд душевной силы и бодрости, полученный от него, поможет мне дальше. Самое трудное в работе врача – ощущать собственное бессилие перед чужой болью и беспомощностью. А сегодня будет ещё много возможностей его почувствовать – вот хоть прямо сейчас.

– Здравствуйте, доктор.

Баба Зоя, Зоя Ивановна, лучилась тихой улыбкой. Представляет ли она дальнейшую судьбу своего внука? Её дочь пятый год вкалывала в Падуе, помогая по хозяйству старушке, которая была лет на десять моложе бабы Зои. А она достаточно молода и сильна, чтобы ухаживать за неходячим внуком. Зоя Ивановна была тем волоском, на котором держался весь этот дом, чистый и ухоженный, и жизнь Вали Дегтяренко. И волосок этот был из дамасской стали.

– Вы проходите, а я пока чаю сделаю.

Она не слышала моих отговорок, и на столе, рядом с файликом, где лежало направление на МСЭК, уже появились конфеты, вазочка с вареньем, что-то ещё…

– Валя, к тебе можно?

– Да, конечно. Здравствуйте.

Несовершенный остеогенез давно остановил Валю в росте, сковал анкилозами суставы. «Хрустальный мальчик», как называют таких больных. Жить он может только здесь, на кровати с противопролежневым матрацем, в окружении огромных подушек. Весь его мир – эта комната, да ноутбук – дверь в другую реальность, где Валя настоящий. Сильный, смелый, непобедимый. Есть множество поводов для ухода в мир сетевых он-лайн игр, но Валин повод, пожалуй, самый уважительный. Там он рубится на мечах, пилотирует звездолёты и ходит в танковые атаки. А здесь кот, прыгнувший за мухой, нечаянно сломал ему плечевую кость.

Кота отдали знакомым. Кость срасталась очень долго. И Валя остался вдвоём с бабой Зоей, в этих четырёх стенах – и на продуваемом всеми ветрами просторе виртуальной жизни.

У Антона есть дело. А чем заняться подростку, который с трудом работает на клавиатуре, потому что пальцы повинуются всё хуже и хуже? Ложку он удержать ещё может – пока. А потом? Бабе Зое за семьдесят, мать далеко…

Всё это мелькало у меня в голове, пока я тщательно мыла руки, переобувалась и входила в комнату – настолько чистую, что она казалась хорошо обставленной.