– А вы, верно, Олимпиада Андреевна, дочь моего старинного знакомца Андрея Андреевича Протасова, вернее, старинного знакомца отца моего? – продолжал Ский. – Наслышан о вашей красоте, но, винюсь, думал, что описания вашей внешности льстят оригиналу. Однако что я вижу?! Обворожительности этой сельской жительницы может позавидовать любая светская дама, избалованная комплиментами поклонников. Ах, с какой печалью провижу я ваше будущее… Наверняка вы уже просватаны за какого-нибудь местного медведя… Сможет ли он оценить вас? Даст ли вам видеть мир и предоставит ли возможность миру любоваться вами или навсегда похоронит в этой глуши?
Александра смотрела на Ского во все глаза, дивясь не столько витиеватости его выражений, сколько бесцеремонности, с которой тот общается с дамой, не будучи с ней знаком, и позволяет себе суждения о ее жизни. Это заинтриговало Александру. Хотя приличия требовали, чтобы она призналась, что не является той, за кого ее приняли, она не спешила это сделать.
– Благодарю вас, вы весьма любезны, – проговорила она, пытаясь принять вид застенчивой, истинно деревенской скромности. – Однако скажите, Георгий Антонович, вы что же, из-под Владимира так и шли пешком? Где ваша коляска, где ваш багаж?
– Шутить изволите! – засмеялся Ский. – Нет, я не шел пешком. Но моя коляска застряла на мосту через реку Теша! Мы въехали на мост и увидели, что перед нами стоит кибитка, у которой слетело колесо. Вместо того чтобы остановиться посреди моста и ждать, пока те люди починят свою колымагу и уедут, мой возчик отчего-то решил поворотиться. К сожалению, при неуклюжем крене доска под нами провалилась, и мы засели прочно! Возчик сказал, что Протасовка здесь совсем рядом, а если держать путь напрямик, дорогу можно еще сократить и подойти к дому через сад. Я и взял на себя такую смелость. И, надо сказать, благословляю теперь небеса за эту катастрофу с моим экипажем, потому что на пути моем возникли вы, Олимпиада Андреевна, и я могу прямо сейчас, вдали от посторонних взоров, сказать, что с самого первого взгляда…
Невесть что наговорил бы еще Георгий Ский Александре, которая была и удивлена кое-чем, и ошеломлена натиском этого господина, и испытывала огромное удовольствие от этого натиска, и с трудом удерживала смех, – кабы не зазвучали торопливые шаги и перед баней не очутилась бы Зосимовна. Черные гусеницы ее бровей немедля ринулись под повойник, выражая то несказанное изумление, кое овладело ею при виде незнакомца.
– Су-дарь, – проговорила она с запинкою, – позвольте спросить вас, кто вы и какими судьбами оказались здесь?
– Мое имя – Георгий Антонович Ский, – с достоинством отрекомендовался тот, – я ехал из Владимирской губернии с визитом к Андрею Андреевичу Протасову, о чем давно уж было меж нами условлено.
– С визитом к Андрею Андреевичу?! – с видом крайнего изумления воскликнула Зосимовна. – О господи, сударь, да неужто вам не ведомо, что Андрей Андреевич отдал богу душу уже с год тому?!
Ский с беспомощным выражением взглянул на Александру:
– Как так?! Быть не может?! Какое несчастье… Отчего же мне не пришло письма, об сем печальном событии извещающего? Ведь по количеству писем, коими обменялись наши с вами родители, можно было судить об их коротком знакомстве, об их дружбе…
– Стойте-ка, сударь, – сердито сказала Зосимовна. – Писем вашего отца и в самом деле не одна пачка, однако, с позволения спросить, отчего это мадемуазель Хорошилова должна была извещать вас о кончине Андрея Андреевича?
Ский чрезвычайно удивился:
– Какая-такая мадемуазель Хорошилова?!
– Да вот эта, – небрежно кивнула Зосимовна на Александру. – Вот эта самая!
– Как?! – снова до крайности изумился Ский. – А разве это не мадемуазель Протасова?!
– Да нет, я не мадемуазель Протасова, – сочла нужным вмешаться Александра, которой не нравилось, что о ней говорят будто о неодушевленном предмете. – Меня зовут Александра Даниловна Хорошилова, и это мой экипаж застрял на мосту через Тешу, перегородив путь вам, господин Ский.
– Я отправила людей, его скоро вытащат, а багаж ваш будет доставлен с минуты на минуту, – сообщила Зосимовна, явно сделав над собой усилие. Похоже, будь ее воля, она вообще не замечала бы Александры.
Впрочем, та не разозлилась, а только усмехнулась, подумав о том, что Зосимовна ведь наверняка крепостная, а значит, сменись у Протасовки хозяин и окажись он недоволен самовластностью домоправительницы, он вполне способен отправить ее на торги и продать невесть кому и куда. А хозяин легко может смениться, ну, к примеру, выйдет замуж Липушка… Да мало ли что! Ведь и хозяйка в Протасовке может оказаться совершенно иная, гораздо более сильная и непреклонная, чем теперешняя… Да, фортуна переменчива, об этом забывать не следует. Впрочем, Зосимовна, конечно, далека от философии, она живет – словно по наезженной колее катится, а вот Александра Хорошилова, которой в жизни всякое пришлось повидать и всякие дороги ощутить под своими ногами, очень хорошо знала, сколь неверно и призрачно будущее, даже то, которое в этот миг кажется определенным и незыблемым.
Она рассеянно оглянулась на кусты набиравшей цвет сирени, в которых послышался какой-то шум. Наверное, птица спорхнула.
А впрочем, гораздо больше, чем какая-то птица, Александре было интересно, почему это Зосимовна испытывает такую неприязнь к дочери старинного друга своего покойного хозяина. Ревнует Липушку, которую полагает своей безраздельной собственностью? Или тут скрыто что-то еще, о чем Александра не знает? Ну что ж, надо узнать… но для начала следует найти способ раз и навсегда осадить Зосимовну. Александра Хорошилова не может позволить себе зависеть от расположения или нерасположения какой-то крепостной бабы, пусть это даже нянька Липушки и фактическая распорядительница в Протасовке.
Потом она подумала, какое странное произошло совпадение. Протасов накануне своей кончины призвал в свой дом дочь и сына старых друзей. Какую цель он при этом преследовал? Облагодетельствовать их? Или дать дочери подругу и… друга? Возможного жениха? А если так, то как же Полунин? Или он был неугоден отцу Липушки?
В следующее мгновение Александра опустила голову, чтобы скрыть улыбку: происходящее очень напоминало ремарки, коими снабжают действие господа драматурги. Сначала около бани появилась она сама, потом «та же и Ский», потом «те же и Зосимовна», ну вот теперь оказались «те же и Липушка». Выбежала из сада, радостная, оживленная, с букетом незабудок, крича:
– А это мы вам в комнату поставим, Сашенька, то есть Александра Даниловна! – и осеклась при виде незнакомого мужчины.
– Это и есть Олимпиада Андреевна Протасова, – негромко проговорила Александра, исподтишка наблюдая за Ским и читая те выражения, которые в миг единый мелькнули в его лице.
Сначала это было острое разочарование, потом спокойствие холодной оценки и вот тотчас – восхищение столь безудержное, что Липушка, наткнувшись на пылкий взгляд его темных, очень красивых глаз, смешалась, покраснела и пробормотала растерянно:
– Ой, кто это?
– Георгий Антонович Ский, владимирский помещик, сын покойного друга вашего батюшки, – снова пришлось рекомендоваться гостю. – Был зван в Протасовку, за недостатком времени задержался, вот наконец собрался – и прибыл, даже не ведая, что Андрей Андреевич уже покинул сей мир. Конечно, я понимаю, сколь бестактно и несвоевременно мое появление, а потому, как только повозка моя будет снята с моста, я попрошу у вас позволения откланяться и воротиться в свою вотчину.
– Что вы, что вы! – прозвучало разом два голоса: Липушкин – с простодушным восторгом и Зосимовны – с искренним радушием. И далее нянька сама повела разговор, нимало не заботясь о вежливости по отношению к молодой хозяйке:
– Коли вы были званы барином, значит, вы дорогой гость в этом доме. Располагайтесь и живите, сколько вам будет угодно! Я провожу вас в лучшую гостевую комнату и прикажу истопить баню, чтобы вы могли хорошенько отдохнуть с дороги.
При этих последних словах Липушка и Александра невольно переглянулись. В глазах юной хозяйки был стыд. Зосимовна в очередной раз подчеркнула свое пренебрежение к Александре. Спору нет, расстояние в полторы сотни верст между деревушкой Протасовкой, находившейся за Арзамасом, на южной окраине губернии, и Нижним Новгородом преодолеть было не в пример проще, чем более чем триста верст до Владимира. Однако это было все же немалое расстояние, особенно для женщины! А Зосимовна держалась так, будто Александра была сильным мужчиной, совершившим легкую пешую прогулку, а Ский – слабой женщиной, приехавшей издалека в почтовой карете. Этого и стыдилась Липушка, но очень удивилась и обрадовалась, увидев в глазах Александры смех, который та с трудом сдерживала. Так складывалась жизнь мадемуазель Хорошиловой, что больше всего она любила разгадывать загадки, скрытые в натурах человеческих, и загадку Зосимовны готова была разгадать тоже. Ничего, что это крепостная крестьянка – люди простого звания сложностями своих мыслей и глубиной сердечных переживаний ничем не отличаются от представителей знати, это Александра давно усвоила. Она даже потерла руки от предвкушения того, сколь много любопытного откроется ей в этом доме…
– Вы озябли? – встревожилась Липушка. – Этот капот слишком легок! Ну какая же ты, Зосимовна, не могла найти чего-то поприличней! Я сейчас же принесу вам шаль, Александра Даниловна, а ты, Зосимовна, вели, пожалуйста, подать самовар. Надобно согреться.
– Умоляю, зовите меня просто Александрою, не нужно отчества, – сказала гостья. – И из-за чаю не тревожьтесь, я ничуть не озябла.
Зосимовна слегка усмехнулась, видимо, довольная тем, что незваная посетительница осознала наконец свое место.
– А меня прошу называть Жоржем, – сказал Ский. – Я столь много наслышан о вас, Олимпиада Андреевна, что считаю родным человеком и прошу позволения звать вас Липушкой.
– Конечно, конечно, – пролепетала та, а Александра спрятала улыбку и снова оглянулась на ближайшие кусты.
– Прошу вас в дом, – сказала Зосимовна и понесла свое мощное тело по дорожке.
Ский подал руку Липушке, они последовали за нянькою. Липушка заботливо оглянулась на задержавшуюся Александру, однако та кивнула с видом успокаивающим:
– Я забыла в бане гребенку, сейчас заберу и последую за вами.
И она в самом деле вошла в баньку, однако, выйдя оттуда с гребенкой, не поспешила вслед за прочими, а свернула к сиреням и проговорила негромко:
– А теперь выходите оттуда и скажите, почему прячетесь.
Глава 3
Еще один персонаж
Кусты раздвинулись, и на дорожку выбрался высокий молодой человек. Он был широкоплеч, с растрепанными соломенными волосами, смущенно-простодушным выражением лица, и его вполне можно было принять за деревенского увальня, кабы не одежда, в которой обычно хаживают наши молодые помещики: черные брюки, заправленные в сапоги, просторная белая рубаха с накинутой поверх легкой тужуркой да картуз. Ну и когда он заговорил, весь строй речи немедля выдал в нем человека образованного и начитанного, хотя изъяснялся он чрезвычайно просто, без витиеватостей, свойственных, например, Жоржу Скому.
– Извините, сударыня, я надеялся, что меня никто не заметит.
– Вы, часом, не вор? – усмехнулась Александра, которая и вообще-то никогда за словом в карман не лезла, а кроме того, почувствовала себя рядом с незнакомцем необыкновенно легко и свободно, как будто знала его всю жизнь.
– Нет, я не вор, – улыбнулся он. Улыбка его была чуть застенчива, но еще больше красила его привлекательное лицо. – Я сосед господ Протасовых, меня зовут Николай Николаевич Полунин. А вы… вы Александра Даниловна Хорошилова, насколько я расслышал? И предпочитаете, чтобы вас именовали без отчества, просто Александрой?
– О, так вы довольно давно сидите в своем укрытии? – расхохоталась Александра. – И что еще успели услышать?
– Что сей хлыщ, который просит называть себя Жоржем, тоже намерен погостить в Протасовке, – помрачнел Николай Полунин.
– И вам это не нравится? – проницательно глянула Александра.
– Мне не нравится, что Липушка мгновенно подпала под его дешевое очарование.