Камень богини любви

– Самый короткий путь на Черниговскую, – пояснил он. – Мы же спешим?

– Ну да, – сказал Алёна и снова оглянулась.

Сзади – никого. Все в порядке!

– Что ты все озираешься? – усмехнулся Андрей. – Чужие здесь не ходят, не волнуйся. Если дороги не знать, можно скатиться вниз и ноги переломать. Тебе повезло, что я ее знаю!

Собственно, даже при этом условии Алёна несколько раз еле удерживалась на тропе и уже устала ноги ставить боком, чтобы не скользили.

Наконец они спустились под Окский мост. Наверху громыхали трамваи, просвистывали шинами машины. Отсюда, снизу, конструкции, поддерживающие мост, казались подавляюще-высокими, а граффити на них – уродливыми и нелепыми. Алёна никогда не видела в них ничего интересного, поэтому окинула взглядом равнодушно. В любом случае, того, что ей нужно, здесь нет.

Ее спутник яростно щелкал затвором фотоаппарата.

– Андреас, давай в темпе, а? – попросила Алёна, чувствуя, что начинает зябнуть. – В самой водокачке граффити тоже есть, может, там поснимаешь?

– И там, и тут, – пробурчал Андрей, чуть ли не запрокидываясь в сугроб, чтобы заснять какую-то многоцветную загогулину, запечатленную на перекрытиях.

К счастью, это оказалось последним объектом его внимания. Они выбрались на пустую дорогу, засыпанную снегом, с узкой тропой между сугробами. Впрочем, слабонаезженная колея свидетельствовала, что здесь иногда появлялись не только пешеходы.

– На самом деле, – сказал Андрей, – здесь неплохой объезд всех пробок площади Лядова и проспекта Гагарина, только этого никто не знает.

Дорога была окаймлена плотно сплетенными кустами ив. И вот наконец в конце этой черно-белой аллеи показалось нечто красное.

– Это водокачка? – спросила Алёна.

– Она самая, – кивнул Андрей. – Теперь очень тебя прошу: от меня ни на шаг не отходи. Идем след в след, понимаешь, что это такое? Как по болоту. Я более или менее знаю места, где можно безопасно ступить, а в других – провалишься в такую ямину, что запросто шею сломаешь или разобьешься. Я один раз ухнул… на мое счастье, плашмя, повис, как лягушка, ужасно вспомнить, даже не представляю, как вылез.

– Я… да, я буду осторожна, – пробормотала Алёна, не в силах оторвать взгляда от красных кирпичных стен, к которым они приближались.

Это были самые благородные и живописные развалины, которые ей приходилось видеть. Даже сам цвет стен был особенным, он говорил и о качестве кирпича, и о необычайном тщании кладки. Казалось бы, водокачка, ну что особенного? Однако архитектура ее больше напоминала грандиозный храм. Некогда это было великолепное, просто роскошное здание с огромными окнами и сводчатыми потолками, с несколькими залами. Алёна то шла, задрав голову, разглядывая строение потолков, то спешила выглянуть из высокого окна, полюбоваться высоким, заснеженным, заросшим ясенями обрывом, вплотную к которому стояла водокачка, то заглядывала в провалы под полом… Андрей уже устал то и дело одергивать ее:

– Осторожней! Не ходи туда! Стой!

Похоже, его немного удивлял этот энтузиазм. Ему казалось: ну, посмотрела писательница на развалины издали, ну, впечатлилась… А она снова и снова шныряет по всем углам, как будто что-то ищет.

Она и вправду искала, но пока не находила! Потолок был благороден, кое-где даже сохранилась старая побелка, но это был просто грязно-серый потолок без всякого намека на… на звезды.

Граффити здесь имелось сколько угодно. Чего только не намалевали на стенах! Чего только не написали! Кошки, люди, раскрытые рты, причудливые узоры, в которых на непосвященный взгляд не было никакого смысла, надписи, надписи… почему-то все на английском языке. Однако звезды не принадлежали к числу излюбленных тем граффитистов.

А ведь Константин ясно писал: «Поищите на Черниговской под звездами». Значит, где-то должны быть звезды! Кажется, они обшарили уже всю водокачку, но безрезультатно. Она спросила Андрея, но он тоже не мог припомнить звезд.

А может быть, водокачка вовсе ни при чем?! Да нет, ну как же… А где еще искать?!

Алёна снова подняла голову. Здесь потолок наполовину провалился, остались только балки перекрытия, сквозь которые виднелось серое пасмурное небо.

Небо… да, оно сейчас серое, мутное, непроглядное, но ведь в ясные ночи сквозь проломы видны звезды! Что, если Константин имел в виду именно обыкновенное, настоящее небо, которое можно увидеть сквозь проломы? Но потолок разрушен в нескольких помещениях. Надо их осмотреть и найти… что? Звездное небо… под звездным небом нужно повернуть кривую старухину скатерку. Скатерть-самобранка старухи Лоухи, хозяйки Похьёлы, – это Сампо, волшебная мельница. Значит, здесь что-то должно напоминать о Сампо.

Алёна оглядела каждый камешек, каждую рухнувшую балку в этом зале, потом перебежала в другой, в третий…

Андрей, уже убравший фотоаппарат, шел за ней, ничего не понимая, но чувствуя, что неспроста она так мечется по развалинам водокачки, забыв про опасность.

Те помещения, потолок в которых был цел, она пробегала не глядя. Но те, где наверху зияла хоть малейшая щель, оглядывала очень внимательно.

Но ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего о Сампо, здесь не было.

Кстати, а каким оно должно быть, Сампо? Мельница… Ветряная? Водяная? Ну, нет… В «Калевале» не было точного описания, Алёна вчера не зря сидела перед компьютером.

Видит: Сампо вырастает,
Крышка пестрая возникла.
И кузнец тот, Ильмаринен,
Вековечный тот кователь,
Стал тогда ковать скорее,
Молотком стучать сильнее
И выковывает Сампо,
Что муку одним бы боком,
А другим бы соль мололо,
Третьим боком много денег.
Вот уже и мелет Сампо,
Крышка пестрая вертится:
И с рассвета мелет меру,
Мелет меру на потребу,
А другую – для продажи,
Третью меру – на пирушки.

Собственно, это все описание волшебной мельницы. Еще сказано, что Сампо – большое, но все же его вполне могла унести старуха Лоухи.

Рада Похъёлы старуха.
Понесла большое Сампо,
В гору Похъёлы относит,
Отнесла в утес из меди,
Что за девятью замками;
Корни Сампо там зарыла
В глубину на девять сажен,
И один шел корень в землю,
А другой – на берег моря,
Третий корень – в глубь утеса…

И оно, получалось, было похоже на дерево, если имело корни? Ну да, на мировое древо… Недаром же некоторыми исследователями считается, что крышка Сампо символизирует усеянный звёздами небесный купол, вращающийся вокруг центральной оси – опоры, на которой покоится весь мир. А гибель Сампо привела к гибели мирового древа на Северном полюсе…

Однако в той старой книжке, которую Алёна так любила в детстве, было нарисовано что-то круглое, вернее, овальное, яйцевидное, сверкающее и сияющее. И правильно, ведь не только мировое древо знает мифология, но и мировое яйцо как модель мира, как нечто, из чего вообще мир произошел. И оно плавает в водах Мирового океана согласно легендам… а Вяйнемейнен, Ильмаринен и Лемминкайнен похитили Сампо у старухи Лоухи и увезли на лодке в море…

О, да ведь на куртке Данилы было именно изображение Сампо! Сверкающий овал, напоминающий мировое яйцо!

Значит, надо искать что-то подобное? Какой-то овальный камень? Овальную плиту?

Но знал ли Константин мифологию столь хорошо? Или он мыслил более простыми символами?

«Кривая старухина скатерка…» Почему кривая? Как вообще может быть скатерть кривой?