Молитвы человеческие

Понурившись, душа тихо летела обратно. «Мамочка, прости. Нет мне дороги в Небо: обидела я тебя. И все мои труды оказались напрасными…»

…На узкой грядке трудилась старушка. Внезапно – шум колёс, кто-то нажал на тормоза. Смотрит – и не верит: дочь, с чемоданом, идёт ей навстречу. В глазах – грусть, и говорит виновато:

– Оставила я тебя…

После чая и хорошего ужина стояла женщина на террасе и вспоминала, как месяц назад, умирая в больнице, лёгкой птицей летела в Небеса. Только нет дороги к Свету тому, кто, живя на земле, оставил без помощи свою мать.

Мать и сын

«Сыночек, родной, ненаглядный мой! Уж три месяца, как уехал ты, а не пишешь. Больно мне без тебя, сердце тоскует, а по радио говорили, что немец уже у Севастополя стоит, что бои идут тяжелые, и наши войска потери несут. Только что же мне делать без тебя, если не вернёшься? Единственный ты у меня. Вот и боюсь. Иду почту смотреть, жду письма, а думаю: вдруг похоронка…»

«Мама, нас перебросили к Волге. Осень, холодно, мокро. Нет ни сил, ни времени написать. И карандаша тоже нет. Только думаю о тебе. Ты, верно, топишь уже, и в доме тепло. А мы замерзаем. Ночуем в подвалах сырых, топить запрещают, чтоб дыма не было видать, да и нечем. Прижмёмся друг к другу – и спим, зуб на зуб не попадает. Многие болеют. Утром проснулись, а ружьё к рукам примерзает…»

«Сыночек, я тебе варежки тёплые связала, а послать – не знаю куда. Ты бельё оставил, а оно тебе бы сейчас пригодилось. Бригадир дрова привёз. Я сижу возле печки – и не пойму, почему замерзаю. А потом слышу сердцем: холодно тебе. Я бы птицей полетела, чтобы согреть тебя, сынка…»

«Мама, опять мне не спится. Всё думаю о тебе. Как ты одна: и дома, и в поле? Вернусь – помогать тебе стану, устроюсь на завод. Только б вернуться…»

«А вчера, мой родной, утром проснулась – не пойму, что гремит. На улице тихо, в избе – никого, а грохот в ушах стоит. И будто кто-то кричит. Не знаю, как догадалась, что это – там, у тебя. Только как же я слышу?! Упала, давай молиться. Всем сердцем просила Пречистую Богородицу оградить тебя от беды. А потом стало стихать. Только долго сердце болело. Сыночек, ты жив ли? Мне бы весточку от тебя. Вокруг – одни похоронки…»

«Вчера нас, мама, опять обстреляли. Налетели юнкерсы, и давай бомбить! Следом – пехота. Роту нашу зажали, головы поднять нельзя. Командир тычет ружьём: «Вставайте, в атаку!» А я прижался к земле, понимаю, что встану – погиб. И вдруг вижу свет. Внезапно всё стихло. Глаза открыл, а над нами в небе – Женщина, да огромная! У меня дыхание перехватило. Немцы стрелять перестали, и наши тоже молчат. А Она стоит, взор грозный, и держит в руках платок, вроде как покрывает. Так и была тишина. Я успел в укрытие перебежать, да оттуда смотрел на Женщину. Никогда такого не видел!»

«Сыночек, сынок, возвращайся. Молюсь за тебя день и ночь. Пусть покров Пресвятой Богородицы убережёт тебя…»

«Ты знаешь, мам, я подумал: не зря та Женщина в небе стояла. Ты, наверно, опять икону достала и молишься. Ты молись, мам. Я раньше смеялся, не понимал, что ты бормочешь. А теперь догадался, что ты мне Женщину эту послала. Больше смеяться не стану. Мама, опять стреляют. Я уже и не чаю вернуться. Об одном лишь прошу: молись за меня покрепче. Пока ты молишься, я – живу».

Скользко!

Доброте крёстных матерей

У Ванюши не было сапог. Ни сапог, ни какой-либо другой обуви. А потому ноги его погружались в грязь и скользили. Но разве это смутит парня в семь лет?! Весёлый, с разметавшимися вихрами, он шёл по скользкой осенней дороге на рынок. Мать дала ему «денежку», – небольшую, всего пятачок, и наказала купить муки, а потом зайти к куме Валентине и попросить у неё закваски.

Ванюша выполнять поручение отправился бодро. Только ноги скользили и разъезжались в жидкой грязи: этой осенью дожди щедро полили землю. Он кутался в старый кафтан деда, свисавший с плеч почти до пяток, и весело шагал дальше.

На рынке, найдя знакомую торговку, – не обманет! – купил муки и, засунув бумажный кулёк подмышку, направился было к тётке Валентине, но что-то его удержало. Захотелось посмотреть на речку, да и просто прогуляться, и он, недолго думая, свернул.

Вода в реке была мутной, несла щепки и другой мусор. Поглазев и соскучившись, Ваня хотел уже отойти, как вдруг драгоценный кулёк плюхнулся прямо в грязь. Мальчик хотел поднять его – и промахнулся: ноги скользнули, и Ваня, сам того не ожидая, всем телом упал на кулёк. Тот лопнул, мука разлетелась…

Не веря своим глазам, Ванюша стоял и думал: как теперь вернётся к матери? Что скажет ей? Принесёт одну закваску – для чего, если печь не из чего? Он стоял и смотрел, а потом заплакал. Собрать муку с грязи оказалось невозможным, и напрасно дрожащими пальцами он пытался сгрести её.

Он долго сидел у речки, тоскуя, потом поднялся и поплёлся прочь. Ноги скользили. Как ненавидел он эту грязь! Как хотел, чтобы в эту минуту настало лето, и тогда он мог бы вернуться и собрать с чистой земли хоть немного муки.

…Кума, Валентина, сразу увидела: что-то не так.

– Крестничек, – запела, подняв полной рукою Ванино лицо, – где радость-то растерял?

– Там, – хмуро махнул Ванюша в сторону реки.

– Там? А что случилось?

– Муку в грязь уронил, – признался крёстный сынок, – а мамка велела у тебя закваску взять.

И он разревелся. Дрогнуло в любви сердце крёстной матери. Ничего не сказала, пошла в кладовую и, пока Ванюша размазывал слезы, щедрой рукой насыпала в холщовый мешок белой муки. Закваску положила отдельно, вынесла ему.

– Вот, неси матери. Да сопли-то утри! Ты же не маленький.

– Не маленький, – соглашался Ванюша, а потом прижался щекою к крёстной и затих.

– Надо б тебе сапоги справить, – задумчиво сказала она. – Поговорю с мужем, как вернётся.

Домой шёл Ванюша медленно, осторожно нёс мешочек муки, закваску и мечтал, как мать поставит пироги. Он был внимательным и старательно обходил скользкую грязь.

Лестница

У самого подножия огромной, уходящей в небо лестницы сидела Душа. Была она безобразна и грязна, и уже снизу сотни мерзких лап тянулись, чтобы схватить её и унести в преисподнюю, но милосердный Господь дал и ей шанс: вот, перед тобой лестница в Царство Небесное, поднимайся!

Но у неё совсем, совсем не было сил. Её собственные многочисленные преступления, не очищенные исповедью, не обелённые богоугодной жизнью, висели на ней, как многопудовые гири. И всё же она приподняла голову. Там, в вышине, виднелось ясное небо, оттуда манило лёгкостью и благоуханием, а внизу – демоны пытались стащить её, хватая за руки и за ноги, вцепляясь скверными лапами в подол платья. В отчаянии, понимая, что лишь собственные усилия помогут ей, она встала.

Первые шаги дались с большим трудом. «Что же мешает мне, – думала Душа, – почему я так тяжела? Где та лёгкость, с которой я бегала по земле? Почему мои руки прилипают к ступеням, а в ногах нет сил?» Действительно, она буквально переползала с одной ступени на другую! Не помогали ей ни её собственные прежние молитвы, ибо она не молилась, ни молитвы святых: к ним она не взывала на протяжении всей своей земной жизни, ни даже Ангел-Хранитель. О его существовании она никогда не думала и, конечно же, не подозревала, как необходим он окажется здесь. Не молилась, не взывала, не думала. А чем же жила?

А жила так, как все, вернее, большинство людей, именующих себя «христианами», но на деле не имеющих ни жизни, ни духа христианского. О постах понятия не имела, праздники не соблюдала, Храм Божий посещала нерадиво, да и то лишь на Пасху, чтобы куличи освятить. Об очищении совести не думала, могла и слово гадкое сказать, и обидеть кого-либо. Растолстела, разжирела, взрастила в себе эгоизм, себялюбие, чванство. Наряжалась, украшала себя кольцами, браслетами из золота, а чтобы себя саму, душу, золотою сделать, не помышляла. Никому не помогала, не сострадала, заботилась только о кровных, родных. Видя нищего, думала так: «Мало ли, на что он просит, пусть другие подают». Но хуже всего то, что и детей своих воспитывала так же: в нерадении, в жадности, в лени.

Подъём не удавался. Казалось, целая вечность прошла, а только три ступени пройдены. Откуда ни возьмись, появился Ангел. Он тихонечко прикрыл Душу крылом, и та преодолела ещё две ступени. Села, отдышалась. «Кто ты?» – спросила. «Я – твой Хранитель», – отвечал он со вздохом. «А где же ты раньше был? Я слыхала, что ты помогаешь…» – «Помогаю тем, кто в своей жизни создал со мною прочную связь: молитвами, постоянным обращением. А тем, кто на меня и не смотрел, чем я могу помочь?» – «Тогда почему ты здесь?» – спросила Душа. Она отдыхала в тени чудного крыла и не хотела, чтобы он уходил. «Я здесь потому, что сотни монахов по всей земле молятся о таких, как ты, незнакомых им грешниках. Именно их молитвы привлекли меня к тебе». – «Какое счастье, что хоть кто-то молится обо мне!» – подумалось ей. «Но этого мало, очень мало, чтобы подняться по лестнице в Царство Небесное, – продолжал Ангел. – Человек должен своими усилиями проложить себе дорогу». Душа чуть не заплакала: «Скажи мне, что я такого сделала, что не могу и шагу ступить? Разве я так плохо жила? Много грешила? Объясни это!» – «Объясню, – отвечал Ангел. – Посмотри на свои руки, ноги. Что ты видишь?» Она с изумлением взглянула на свои руки и ноги, грязные, с налипшими на них огромными комьями скользкой глины. «Что это?» – удивилась она. Ангел пояснил: «И руки твои, и ноги на протяжении всей жизни были покрыты маникюром». – «Что же плохого в маникюре?» – запротестовала Душа. «На Бога смотреть надо, а не на ноги. К тому же, ты этим чванилась, тщеславилась, даже не замечая того. Смотрите, какие у меня красивые ногти! Разве не так? Помнишь такие мысли?» Душа скорбно опустила голову. «А тонны грязи на ногах – это вычурная обувь: каблуки, например. Обувь должна быть простой, удобной, и – не полный шкаф, а немного». Душа внимательно слушала. Не со всем она соглашалась, но ей так мешала эта прилипшая к ногам глина! «На руках твоих все время сверкали кольца, браслеты…– продолжал Ангел. – Вот они и мешают тебе сейчас!»

Он немного помолчал. «Все твоё внимание оказалось приковано к земному. О высшем ты даже не думала». Душа шевельнулась. «А что это за лохмотья на мне?» – печально спросила она. «Это – платья, – ответил Ангел. – Сколько их у тебя было? Много, слишком много! Целый ворох нарядов! И ты покупала всё новые и новые. Вот эти платья сейчас и висят на тебе, мешая подняться. Во всем должна соблюдаться мера, скромность, благочестие. Знаешь, что могло бы очень помочь тебе сейчас?» – «Что?» – оживилась Душа. «Милостыня! Ибо в ней – доброта, сострадание, милосердие. Это – божественные качества. Проявляла ли ты их?» – «Нет», – отвечала она. «Что, жалко было копейку подать?» – «Да нет». – «А ты знаешь, что есть правило христианское: не проходи мимо нищего. Неважно, какой он, на что просит. Это – неважно! Важно, чтобы ты в ту минуту, когда Бог на тебя смотрит, проявила милосердие. В дверь ли к тебе постучали, на улице ли кто руку протянул, дай тут же, не мешкая, а сама подумай: за меня и моих детей. Эта милостыня и тебе самой пойдёт на пользу, и детей твоих от бед убережёт. Знала ли ты это?» – «Нет, не знала». – «Конечно, откуда тебе знать, если книг духовных не читала, Евангелие не открывала. А там ясно сказано: «просящему – дай». Уста Самого Господа Пречистого изрекли это».

Ангел умолк. «Грустно мне тебя покидать, но пора». – «Что же мне делать?» – взмолилась Душа. «Поднимайся. Не отчаивайся. Даже у самого грешного человека могут быть добрые дела».

Ангел улетел. Душа ещё какое-то время пыталась идти сама, но потом приуныла и застыла на ступенях. В этот момент рядом с ней неведомо откуда появился маленький херувимчик: такой, каким его рисуют на картинках в детских книжках. Она оживилась и радостно приветствовала малыша: «Кто ты?» – «Я – Хранитель твоего старшего сына». – «Ты прилетел помочь мне?» – «Конечно. У тебя есть и добрые дела. Например, ты очень любила своих детей. И хотя ты безмерно баловала их, а это им не на пользу, ты всё же часто жертвовала для них и своим временем, и силами». – «В этом нет ничего удивительного, – ответила Душа, – ведь я же – мать. Так все поступают». – «Вот это-то и хорошо, что ты была матерью просто: без тщеславия, без кичливости. Ты жертвовала – и не замечала того, отдавала – и не требовала взамен. Идём!» – и он подал Душе руку. Следующие несколько ступеней они прошли довольно легко, но потом подъем опять затруднился.

«Что опять мешает мне?» – спросила Душа. «Всё то же: эгоизм, себялюбие. Помнишь, как часто ты бывала груба со своими детьми? «Не мешай, пошёл прочь!» – не твои ли слова? И много других, о которых я сейчас вспоминать не буду. А потом, когда дети выросли, ты обижалась, что они грубо тебе отвечают, неласковы с тобой. Не сама ли ты старательно учила их всему этому?» – «Я – учила?!» – ужаснулась Душа. «Конечно! Разве собственный пример – не самая лучшая школа? Будь ты подобрее, помягче, и дети твои выросли бы такими. И не страдала б ты от их грубости, – Ангел помолчал. – Хорошо ещё, что ты руку на них не поднимала, а то не сидела бы сейчас на этой лестнице». – «Поднимала, – заплакала она, – но потом сама так скорбела, так горько мне было, и у деток прощения просила». – «Вот и простил тебя Господь, забыл этот грех. Отдохнула?»

Они прошли ещё немного, и херувим оставил Душу. На прощанье он дал ей что-то в ладошку и сказал: «Когда будет трудно, раскрой ладонь. Не сейчас! Не сейчас!» – улыбнулся он, потому что Душа из любопытства хотела тут же посмотреть, что там. В ладони кто-то шевелился и щекотался. Ангел улетел.

Душа посмотрела вверх. Как высоко! Возможно ли, чтобы кто-то мог подняться скоро? И что нужно делать для этого, как жить? Ей казалось, что все эти правила, о которых говорили ангелы, слишком тяжелы, невыполнимы: не делай, не носи, не одевай. А ведь человек – существо земное. Хочется и нарядиться, и поесть повкуснее, и отдохнуть. А молиться – это всегда казалось ей страшно нудным, тягостным, не для неё! Так в чём же моя беда? – думала она. И сама понимала: в том, что жила только тем, что было сейчас, сию минуту. О будущем не думала. Вот оно! Не думала, что за жизнью временной стоит что-то ещё. Слышала, но никогда не относилась всерьёз. Загробный мир, Суд страшный: сказки, чепуха! А вот – не чепуха, и лестница под ней совершенно реальная, и бесы, которые пытались её схватить, тоже не сказочные.

Душа посидела немного и опять начала подъём. В эту минуту ладонь её сама собой распахнулась, и оттуда выпорхнули маленькие белые бабочки. Они вмиг окружили душу светлым ореолом и начали тихонько подтягивать вверх. Душа засмотрелась на одну из них и вдруг увидела себя саму, там, на земле, много лет назад. Она помогла соседке побелить потолок и не взяла за это плату. Рядом порхала другая бабочка. Опять – воспоминание. На даче угостила детишек клубникой со своей грядки. Детей было много: собрались чуть ли не со всей улицы, но она не жалела, а только думала, всем ли достанется… На крыльях следующей бабочки виднелись пятнышки. А это – те чудесные дни из прошлого, когда они всем студенческим отрядом работали «на картошке», помогали колхозу убирать урожай. Работа была грязная, тяжёлая: сколько вёдер перетаскаешь за день! Студенты за неё не получали ни копейки… Теперь Душа поняла, что за бабочки порхают вокруг. Это – её собственные бескорыстные поступки, те, о которых она давно забыла и которыми никогда не тщеславилась, даже не помышляла о них. Задышалось легче, подъём уже не казался таким крутым. Бабочки потихоньку растворились. Душа опять осталась одна. Но – не одна! Потому что вдруг кто-то стал рядом. Высокого роста, в прекрасном воинском плаще. На правом боку висел меч. Душа присмотрелась: ей казалось, что она знает его.

«Узнаёшь меня? – спросил посетитель. – Много лет назад ты гостила у родных в маленьком селе и зашла в Храм, посвящённый моему имени. Поставила свечу и сказала одно слово: «Помоги!» – вот я и пришёл тебе помочь». Он с улыбкой смотрел на страдалицу. Наконец-то она узнала его! Святой Георгий Победоносец! «Слава Богу! – вырвалось у Души. – Слава Богу!» Все идут ей на помощь, не только зло было в её жизни! И она опять заплакала.

Святой Георгий взял её за руку и очень легко, свободно повёл по ступеням. Душа удивилась: как быстро они идут! «А если б молилась святым во всю свою жизнь, то сейчас летела бы!» – ответил Георгий Победоносец на её мысль. И добавил: «Нам, милостью Божией, даётся большая сила помогать таким, как ты».

Они поднялись очень высоко, подножие лестницы скрылось в облаках. Святой Георгий показал вниз: «Смотри, сколько ступеней ты прошла, а ведь очень, очень грешна. Теперь иди сама. Помогать тебе больше некому. Не отчаивайся, не унывай, проси Бога о милости. Прощай!» – и исчез.

Душа с тоской огляделась: почему же так поздно я узнала обо всём этом? Ведь можно было столько сделать! Да, и поступиться чем-то, ради своего же блага. Не так уж важны все эти наряды, браслеты. Лучше б продала один и деньги нищим раздала: себе же на пользу! Как она сердилась на саму себя сейчас, как хотела хоть несколько дней вернуть! Зайти в Храм Божий, покаяться и попытаться жить по-новому. Вспомнилось, что в последние годы, когда в доме царил достаток, она часто испытывала странное, тяжёлое чувство. Не радовали её ни материальное благополучие, ни полный шкаф одежды, ни новая мебель. Смутное, тоскливое чувство. Хотелось чего-то просторного, высокого, светлого… Лишь теперь она поняла, что это тоска по Богу мучила её. Поняла и другое: подниматься по лестнице следовало начинать уже тогда. И не было бы сейчас так одиноко, пусто и безнадёжно.

Душа посмотрела вверх. Ступени уходили в самое небо. Что там, в Царствии Небесном? Дойдёт ли она? Вздохнула, собралась с силами и сделала следующий шаг.

Сомнение в спасении