Кока. Огненный демон

Кока. Огненный демон.
Елена Черткова

На три ночи Самайна распахиваются двери между мирами, и их жители могут заключать друг с другом сделки. Живые и мертвые встречаются на Великой Ярмарке, где нет правил. Рыжий лис знает туда дорогу, но остерегайся шествия душ и вернись вовремя!Сюжет строится вокруг сердечных клятв, данных мирозданию мощными существами междумирья. В поисках счастья или стремлении избежать страданий они становятся пленниками своих обещаний. Удивительно, что помочь им решается молодая девушка, которая, сама того не осознавая, постепенно становится колдуньей в ходе своих приключений. Сопровождает её огненный демон, раздающий ключи к дверям между мирами. Он имеет свои интересы в любой игре!Эта яркая и насквозь волшебная история идеально подошла бы для экранизации в стиле Миядзаки, с его необычными сказочными мирами и глубокой философской концепцией добра и зла. В ней встречаются как элементы южноевропейского фольклора, так и авторский бестиарий. Настоятельно рекомендуется читать осенью под треск камина.

Елена Черткова

Кока. Огненный демон.

Поездка на север Португалии в конце октября могла гарантировать только одно: дождь. А с учетом того, что целью нашего маленького путешествия было посещение тетушки, живущей в крошечном городке в сельской глубинке, – еще и страшную скуку. Я вздохнула и прижалась лбом к стеклу. Мимо проплывали классические пейзажи горных деревенек. Вездесущие мох, плющ и ржавчина пытались поглотить все, до чего дотягивались, придавая даже самым миленьким постройкам диковатый и неопрятный вид. И словно споря с увяданием, среди темных тонов вспыхивали яркие пятна хурмы, ссутулившейся от спелых плодов, или какого-нибудь не по сезону цветущего куста.

Отец притормозил, глянул в навигатор и взял левее. На развилке стоял крест, высеченный из цельного куска камня. Рыжий лишайник облепил его так, будто основание игриво обвил лисий хвост.

– Зачем ставят кресты в таких местах? – тихо спросила я. – Все равно же никто не будет молиться посреди дороги.

– А зачем вдоль дорог рекламируют еду или бытовую технику? – ухмыльнулся отец. – Вот тебе пример пиара двухсотлетней выдержки.

– Несмешная шутка, – проворчала мама, хотя мне папино высказывание показалось довольно метким.

Когда приветственные оханье и лобызания поутихли, тетя попросила меня сходить к соседке. У той уродилось море тыкв, и она предлагала забрать несколько.

В Порту, где мы жили, в канун Хэллоуина, как и в других крупных европейских городах, окна и двери домов украшались пластиковыми скелетами, синтетической паутиной и наклейками с силуэтами пауков, летучих мышей да ведьм на метле. Здесь же с каждого подоконника натуральные тыковки подмигивали настоящими свечами. А на крыльце сеньоры Клары, к которой меня послали, и вовсе расположился потрясающей красоты натюрморт из причудливых коряг, пожелтевших колосьев, других даров огорода – и, разумеется, здоровенной тыквы.

Я не спешила искать дверной звонок, а просто с минуту не то любовалась увиденной композицией на фоне необработанного камня стены, не то наблюдала за своими ощущениями. Казалось, внутри зашевелилось что-то дикое, но очень естественное. С таким чувством купаешься ночью в реке или смотришь в огонь.

Замок щелкнул, и я от неожиданности подскочила на месте. Дверь открыла немолодая женщина, но назвать ее старушкой не повернулся бы язык. Стройная, осанистая, в светлом брючном костюме. Еще довольно густые серебряные волосы собраны в идеально гладкий хвост.

– Нравится? – произнесла она, и от тембра ее голоса по телу побежали мурашки.

– Красиво.

– Заходи, – сказала сеньора Клара, и я, как загипнотизированная, поднялась по ступеням.

В гостиной горел камин. Свет был притушен. На столе раскинулась еще одна композиция, уже без тыкв, но с сухоцветами и свечами, горящими в высоких стеклянных колбах.

– Вы дизайнер? Флорист?

Женщина по-доброму усмехнулась и помотала головой.

– Ты, должно быть, племянница моей соседки. Сейчас я принесу обещанное. И чай.

Танцующий парок пах вербеной, корицей и еще чем-то приятно-терпким. Я смущалась, но уходить не хотелось. Все вокруг было очень далеким от того, что наполняло мою обычную жизнь, и я судорожно копалась в мыслях, подыскивая тему для разговора.

– Почему вы не режете тыквы и не ставите внутрь свечи, как другие?

Женщина, до этого смотрящая в полыхающий камин, повернулась. Из-за острых черт, светлой одежды и волос в отблесках огня она казалась похожей на полярную лисицу.

– Как ты думаешь, чье лицо люди пытаются изобразить на тыквах? – спросила она вместо ответа.

– Какого-нибудь злого духа, – пожала я плечами. – Другие духи, проснувшиеся на Хэллоуин, видят, что дом уже занят, и проходят мимо.

– Во-первых, не Хэллоуин, а Самайн. Во-вторых, это Кока. Он не злой. Хитрый, опасный, себе на уме, но не злой. До прихода христианства люди здесь верили в существование огнедышащего духа. Своенравного хозяина земель. Не то чтобы они ему принадлежат, – лукаво усмехнулась Клара, и это снова подчеркнуло сходство ее лица со звериной мордочкой. – Скорее Кока к ним привязан. Поставлен следить за порядком, охранять и отзываться на прошения. Жители несли ему дары в засуху, если расшалились мыши, заболел скот или хотелось передать весточку усопшим. Рыжий плут знает дорогу на ту сторону. А на Самайн, когда миры приходят в равновесие, пропускает души ушедших к их родственникам, оплачивая проход тем, что ему поднесли. Конечно же, и себе прихватывая кусочек.

– И что, он похож на тыкву?

– Немного… точнее, мог бы быть похож, если бы его попытался нарисовать напуганный им ребенок. Кока выглядит как молодой человек с копной ярко-рыжих кудрей. Но если разозлится или просто захочет произвести впечатление, то может разинуть пасть так, что миловидное личико разойдется от уха до уха. А между острых, как у собаки, зубов будет полыхать пламя. Хорошо, если там оно и останется. Потому что шары огня, которые он выдыхает, сколь угодно далеко летят по воздуху, пока не догонят несчастную жертву. А если ей и удастся бежать, то Кока обернется огромным лисом. Тогда от него уже никто не уйдет. Понятно, что при таких способностях святая церковь не могла не записать Коку в свиту Дьявола. Так он стал злым духом. Было даже время, когда в канун Самайна специально вешали горящие тыквы на колья заборов, чтобы показать зубастому демону, что ему здесь больше не рады. Люди меняют традиции, как им нравится, а потом удивляются, почему волшебство перестает работать. – Она не то усмехнулась, не то фыркнула и отпила чаю.

– Вы так говорите, будто и правда были с ним знакомы.

– Может, и была… – лукаво сощурилась Клара. – Ах, твои глаза горят, как у соседских тыкв. Спрашивай все, что хочешь! Не стесняйся!

– Значит, вы приносите ему дары? Зачем? У вас кто-то умер?

– У всех кто-то когда-то умер, такова человеческая природа. Но нет, я не желаю тревожить ушедших. Больше нет. Меня интересует сам Кока. В канун Самайна у него много работы здесь, поэтому проще всего его увидеть.

И все же в голосе собеседницы сквозила тоска. Тоска, которую привыкли прятать, но стоило коснуться больного, она рвалась и рвалась наружу.

– Зачем же вам Кока, если не передать весть на тот свет?

– Я историк по образованию. А по призванию практик.

– И что же вам удалось проверить на практике? Что если не менять традиции, то волшебство работает?

– Конечно! Как работает любой инструмент, если собрать по инструкции и пользоваться по назначению!

– А вы, стало быть, профессионал по таким инструментам? – Я была невероятно заинтригована нашим разговором. Показалось, что в комнате даже стало слишком мало воздуха, чтобы произнести эти слова в полный голос. Впрочем, моя собеседница все равно их услышала. И кивнула. – И что это за инструменты?

– Одним из самых хорошо сохранившихся волшебных инструментов является гадание. Я владею некоторыми его видами. Например, гаданием огнем. И сейчас идеальное время, чтобы прибегнуть к его услугам. Хочешь попробовать?

– Еще бы! – я даже придвинулась поближе.

– В канун Самайна огонь особенный. Он очищает лишнее, оставляя в прошлом все, что не вызрело и не сможет вызреть или отжило свое. А если убрать все, что должно остаться в прошлом, то можно увидеть будущее. Надеюсь, ты голодная, – ласково усмехнулась она и пошла на кухню.

Вернулась сеньора Клара с куском жареной курицы на тарелке и протянула ее мне. – Нужно съесть мясо так, чтобы не осталось ни кусочка, но при этом не повредить кость.

Когда с внезапным угощением было покончено, женщина приняла из моих рук куриную косточку. Внимательно осмотрела, кивнула и вернула. Потом достала из буфета потемневшее медное блюдо и направилась к комоду. Шуршали ящички и их содержимое. На металле росли горки трав и веточек.

– Может быть, стоит ее вымыть? – смущенно предложила я, поскольку обглоданная кость вдруг показалась мне неуместно грубой деталью на фоне тонких пальцев сеньоры Клары, танцующих в сухих соцветиях.

– Ни в коем случае! Во-первых, вода смывает информацию. А во-вторых, моют грязное. А животное, послужившее другому, чисто! Как и еда, съеденная с удовольствием.

Мы расположились на полу у камина. Кость заняла центральное место на блюде, стоявшем у наших коленей. Клара ничего не подбрасывала в огонь, но тот оживился при ее приближении. Как домашние животные, чуя, что хозяева собираются их кормить.

Но синьора Клара не спешила. Среди прочего на блюде поблескивали гранями хрустальный графинчик и три крошечные рюмочки. Женщина медленно наполнила одну. Потом вторую.

Огонь разгорался все сильнее.

Я понюхала. В нос ударил запах вишни и винного спирта.

– Это же жинжа! Я не пью!