Опасный возраст

Опасный возраст
Елена Чутская

Для серьезного разговора с мужем Лера выбрала неблагоприятный день, по четвергам Гиоргий играл в клубе в бильярд. Но дальше оттягивать момент расставания было невыносимо. Тот, ради кого она решила разрушить двадцать два года супружеской жизни, каждый день задавал один и тот же вопрос: ты сказала ему? Сказать было труднее всего, но ради будущего счастья Лера рискнула. Несколько дней подыскивала убедительные слова, а в ответ услышала: собирай вещи и уходи. Неужели не любил? Никогда не любил?Лучше уйти так, чем со скандалом, разделом имущества и выжженной душой. Она уверено нажала педаль газа. За спиной горели мосты, но в зеркале заднего вида Лерочка видела лишь кружево ветвей в солнечной оправе, автобусные остановки и тени встречных машин.Жар разрушительного пламени нагонит ее позже…

Елена Чутская

Опасный возраст

Пролог

Для серьезного разговора с мужем Лера выбрала неподходящий день. По четвергам Гиоргий отправлялся на весь вечер в клуб профрантить пару-тройку бильярдных партиек с новичками, наивно принимающими его за такого же несведущего в игре профана, как и они сами. Опытные игроки состязались с Гиоргием неохотно, то ли из-за его фатального везения, то ли из-за слишком большой предлагаемой ставки, не желая за один вечер проиграться в пух и прах.

Лера хорошо знала давно утвердившиеся правила, по которым муж настраивался на игру. Контрастный душ. Бутерброд с семгой и крошечная чашка черного кофе на два глотка. Наручные часы, еще дедовские, с глубокими трещинами на потертом ремешке, с ржавыми щербинками на циферблате. Несмотря на все старания, часы починке не поддавались. Гиоргию отказали во всех приличных мастерских, но стрелки часов крутились, и, загадывая на удачу, он выставлял их горизонтально, в одну линию, между девяткой и тройкой, доверяя проказницу-судьбу именно такой комбинации. Часы прятал в нагрудный карман пиджака.

Лера застала мужа за последними приготовлениями. Она так долго готовилась к объяснениям, что позабыла и про день недели, и про обещание отвезти Гиоргия в клуб на своей машине. Его, разобранная до потрохов, вторую неделю пылилась в автосервисе в ожидании оригинальных запчастей из Германии.

Муж ждал ее, вышел в коридор, учтиво принял пакеты с продуктами, сухими губами приложился к теплой щеке. В висок ударил запах туалетной воды – любимый аромат от Dior. Лера зачем-то вспомнила, как прошлым летом на Авеню Монтень безумно долго выбирала для Гиоргия подарок. Ей любезно помогла продавщица, девушка неземной красоты, с улыбкой лувровской Мадонны протянула пробник и мягкими ловкими движениями завернула в шуршащую бумагу золотистую коробочку. Теперь этот запах раздражал, напоминал о безмятежном прошлом, в котором все они еще год назад прекрасно существовали в гармоничном треугольнике: и она, и Гиоргий, и тот, ради кого она была готова все разрушить до основания.

Прошлый вечер и нынешнее утро Лера заучивала сложные предложения для убедительного оправдания, не надеясь на уступчивое снисхождение мужа. Было трудно вообразить, что он сподобится на низость, начнет изводить ее упреками, обвинениями, держать за руку или опустится до рукоприкладства. Полагаясь на взаимопонимание, на благородную терпимость к слабостям друг друга, которая лежала в основе двадцатилетнего брака, Лера на всякий случай приготовилась к обороне.

Он стоял, отвернувшись к окну, что-то сосредоточенно рассматривал на освещенном стекле. Слова ее ударялись в его прямую спину и мягко впитывались твидовым пиджаком, словно капли дождя. И чем дольше продолжалась пытка, тем прямее расправлялись его плечи, заметно каменея.

– Собирай вещи и уходи. Я не буду мешать.

Когда за ним закрылась входная дверь, Лера согнулась пополам, будто невидимый враг – жестокий и беспощадный – со всей дури ударил под дых, выбивая ребра из насиженных гнезд. Резкая боль скрутила внутренности в один тугой узел, тихий голос набатом бил в затылок и подгонял к зеркальному купе, где хранился ее заграничный чемодан: «уходи, уходи, уходи…»

Иногда ей казалось, что в Гиоргии вместо грузинской, как привыкли многие думать, – горячей крови, течет кровь самая обыкновенная славянская, спокойная и ленивая с интеллигентской наклонностью и вековым презрением ко всякому роду дешевым спектаклям. Лера отчего-то надеялась на тихий развод, хотя много раз слышала от мужа:

«Один раз рождаются, один раз женятся, один раз умирают».

Ей до чертиков наскучила его единождая тризна. Этот средневековой девиз легко опровергался примерами из медицинской практики. И дважды рождались, и трижды умирали, и женились столько, сколько влюблялись! Людям присуща такая слабость только потому, что в человеческой природе все держится на любви. Вот, что она приготовила в оправдание, что заучивала все утро. Насилие над собственной душой и душой другого человека неминуемо ведет к смерти, если не физической, то нравственной в анамнезе. Сколько таких живых мертвецов годами разлагаются от привычной лжи. Сколько несчастных и жалких в своем терпении, свыкшихся с положением не познавших настоящую любовь в ее истинной природе. Сколько жертв, несущих бремя привычки, подчинившихся чужой воле, нетерпимости борьбы.

Нет, она не такая, она не жертва! Это психологические новомодные тренинги дурят головы молоденьким девчонкам, ничего не смыслящим в браке. Она смыслила.

Брак у Леры был блестящий, по некоторым замечаниям подруг просто волшебный. Теперь на его останках она резкими движениями паковала чемодан, отмахивала со лба надоедливую челку и кусала губы, чтобы не разрыдаться. Лучше бы ударил или оскорбил, чем вот так спокойно, с ледяной невозмутимостью, словно не любил. Никогда не любил!

Напоследок она прошлась по квартире, с комода сгребла в сумочку милые сердцу безделушки, не забыла и про шкатулку с золотишком – подарками от мужа по поводу и без. Это мужчина способен на геройский поступок: уйти с пустым чемоданом. Женщина, уже по тому, что она – женщина, уходит расхитительницей гробниц и самое ценное забирает на память об испорченных, потраченных впустую годах, чтобы ненароком не забыть, чтобы помнить.

Когда предъявленные к замужеству счета получили надлежащую оплату, Лера сложила в багажник поклажу и мысленно поблагодарила Гиоргия за легкую развязку сложного клубка. Наберись она смелости, не погнушалась и позвонила бы ему, сказала бы спасибо за все. Но вовремя опомнилась, представив его нелепое молчание в ответ. Через три дня они все равно встретятся на дне рождения зятя. Динара вчера приглашала на субботний обед. Будут только родители Алексея и они с мужем… с бывшим мужем. Ради дочери придется делать вид семейного благополучия, опять приносить себя в жертву.

Перед перекрестком в ожидании светофора она попыталась подсчитать время, прожитое, как оказалось, зря и потраченное ради каких-то заблуждений, страха и самообмана. Число выкатилось четное, по бокам обтекаемое, ужасно громоздкое. Двадцать два! Половина всего существования, потраченного на иллюзию счастья.

И вот, когда остался позади самый неприятный момент разрыва, а впереди из миража уже проступили очертания желанного будущего, всего лишь на одно мгновение Лера невольно усомнилась в правильности избранного пути. Еще раз, наверное, уже сотый за последние три дня, она пролистала исписанные страницы прожитого, и ничто не подсказало ей вернуться назад.

Загорелся светофор. Лера уверено нажала педаль газа. На дорожном асфальте вместе с маслянистым пятном остались ее сомнения, выстраданная боль, многолетняя ложь. За спиной горели мосты, полыхали бревенчатые перила, поручни, лаги. Рушились железобетонные опоры. Но в зеркале заднего вида Лера видела лишь кружево нависающих ветвей в солнечной оправе, автобусные остановки с кофейными киосками и тени встречных машин.

Жар разрушительного пламени нагонит ее позже…

1

Первая любовь случилась с Лерочкой в пятом классе. Возраст был вполне подходящий. Переходный. Одиннадцать лет. До шекспировской Джульетты Лера немного не дотягивала, но и любовь она не ждала, и даже думать о ней не думала.

Все случилось зимой возле кабинета начальной военной подготовки. Напротив окна стоял высокий, худощавый молодой человек привлекательной наружности. Строгий костюм индивидуального пошива и черные усы, вполне взросло сформировавшиеся, гармонично дополняли загадочный образ незнакомца. В руке юноша держал тощий дипломат, указательным пальцем плотно прижимал крышку. Замки на старом дипломате иногда заедали, иногда отщелкивались в самый неподходящий момент, и к всеобщему веселью прямо под ноги учеников вываливалось его скудное содержимое – пара тетрадей, карандаш, авторучка и дневник. Учебники в дипломат не помещались.

Старшеклассник стоял в полном одиночестве. То ли опоздал на урок, то ли кого-то ждал, смотрел в окно на срывающийся снег. На какой-то миг Лера оцепенела от поразительного сходства двух явлений: снега, как редкость для южного города, и спокойно стоящего, задумчиво созерцающего ученика, для которого само состояние покоя было чем-то удивительным и новым. Молодой человек резко обернулся на стук ее каблучков по дубовому паркету. В тихом, пустынном коридоре ее шаги звучали вызывающе громко. В руках Лера сжимала влажную тряпку для доски и нагло таращилась на незнакомца.

Смерив ее безразличным взглядом, он тут же отвернулся, а у Леры возобновилось сердцебиение. Только и всего.

Постепенно окольными путями ей удалось выведать о нем то немногое, что и так было известно. Звали его Гия. Был он из десятого класса. И пять лет разницы между ними упали в бездонную пропасть. Но странное имя беспокоило Леру куда больше, чем несбыточные мечты.

– Что за имя такое, папочка? – осторожно поинтересовалась она, когда не смогла осилить загадку самостоятельно.

– Кажется, грузинское… Но до конца не уверен.

О Грузии Лера знала как о далекой сказочной стране с горными вершинами, бурливыми потоками и зелеными равнинами, где паслись отары овец. Еще вино грузинское, мамино любимое, часто распивалось на домашних обедах, и фильм «Мимино» она с родителями смотрела пару раз в кинотеатре, даже смеялась. Еще пушкинская строка «На холмах Грузии лежит ночная мгла…» неожиданно ярко всплыла в памяти.

Имя на многое проливало свет и многое объясняло. И черные усы, и колючий взгляд, и ранняя мужская зрелость, даже засиненные короткой щетиной острые скулы – объясняло буквально все, кроме юношеской грусти и некоторой отрешенности от окружающего суетного пространства.

За объектом Лера следила незаметно. Высматривала в коридоре на переменах, в столовой, в актовом зале на общешкольных линейках, караулила у входа в раздевалку. Не приближаясь близко к объекту, изучила его особенности, поведение и повадки. Гия оказался самым настоящим прогульщиком, в школу приходил ко второму уроку, после третьего исчезал на несколько дней и внезапно появлялся снова. С ним Лерочка чувствовала себя немного обманутой. То новое, необъяснимое чувство, зажатое в тесной оболочке условностей, настойчиво требовало визуального контакта, а без него любовные волны набегали неравномерно, то с ног до головы обдавали брызгами, то едва лизали пятки.

Случались моменты, когда Гия проходил мимо, чуть ли не касался ее локтем, оставлял в воздухе приятный запах недешевого одеколона. Лерочка на несколько секунд замирала, полной грудью вдыхала ароматное облако и немного краснела от переполняющего восторга. Странность таких совпадений заметила Оксана Таран, с первого класса любимая подружка.

– Ты что в него влюбилась? Дохлый номер! Он из десятого. Выпускник.

Лера предательски залилась свекольным румянцем. Она и в расчет не брала, что в следующем году Гию больше не увидит. Никогда не увидит. Такое открытие на несколько дней испортило ей настроение.

В начале весны, когда в воздухе запахло первоцветом, еще больше обострилось влечение. Лера томилась в неописуемой грусти, плохо спала, мало ела, заметно вытянулась в росте. Носик у нее заострился, а худенькие косички с поникшими бантами раздражали сильнее обычного, и Лера мечтала о короткой стрижке. Самой модной формой считался «паж», как и любимая бабушкой французская певица Мирей Матье. Огорчало то, что ее шелудивые, тонкие волосы для такой стрижки совершенно не годились, и к любовным страданиям добавилось страдание от собственного несовершенства.

Оксана, как могла, поддерживала Лерину хандру и немного завидовала той неизведанной глубине чувств, до которой сама еще не доросла.

– И что ты в нем нашла, Лерка? Вот я смотрю и ничегошеньки в нем такого не вижу.

Лера видела. Тонкий профиль, узкие губы, правильный, чуть удлиненный нос, гладкая челка, прямой лоб. Замечала на его плече чужой волос и едва сдерживалась, чтобы пройти мимо и не смахнуть.

Оксана пыталась подруге помочь, старалась всячески предотвратить случайные встречи в коридорах, завидев Гию в толпе, разворачивала Леру в другую сторону. Она растолковывала происхождение «безмолвного пламени нежных чувств» на простых, слегка пошловатых примерах, нахватавшись от старшего брата точных определений. Лера моргала ресницами, розовела от смутных догадок, но с глупостью явления не соглашалась.

В физиологическом развитии от своих сверстниц, как это выяснилось на медкомиссии, она отставала. То, о чем так ярко рассказывала школьная медсестра, Леру еще не коснулось. Она еще прибывала в детской неосведомленности взрослой напасти, но Антонина Александровна клятвенно пообещала, что это коснется всех. Никто не спасется, не уцелеет.

После лекции Лера со дня на день ждала перемен. Признаки были явными, но что-то препятствовало подготовительному процессу, совершенно ненужному в этой чистой платонической любви, как не пришей кобыле хвост. Она верила и не верила. Вечерами задавала матери наводящие вопросы, но та, вечно уставшая от стоячей работы зубного техника, отсылала Леру к отцу, как к более компетентному специалисту – урологу.

Отец таращил на мать глаза, крутил пальцем у виска, а Леру похлопывал по плечу и философски ободрял, сочувствуя женской доле:

– Ничего, Валерия, не ты первая, не ты последняя. Справишься. Обычное дело. Бабье…

Девочки, уже посвященные в эти самые бабьи дела, делиться опытом не хотели, стеснялись. Зато Оксана расстаралась, на этот раз у старшей сестры выведала некоторые подробности ожидаемого недомогания и весь урок биологии шептала Лере на ухо удивительные вещи, за что получила «неуд» по поведению. Но Лера продолжала чахнуть от тоски, пока в конце марта не случилось нечто удивительное.

На третьей перемене возле кабинета музыки на виду у всех Гия обронил носовой платок. Обронил и не заметил. Зато заметила Лера. Оксана в тот день заболела ангиной, и, оставшись безнадзорной, Лера следовала за объектом незримой тенью.

Прежде чем детские ботинки затоптали бесценную находку, она коршуном вырвала ее из-под резвых ног. Платок хранил хорошо знакомый запах. Для его сохранности Лера неожиданную радость положила в бумажный конверт и запрятала не под подушку, куда могли добраться материнские руки, а гораздо глубже, под ватный матрас. Перед сном она доставала платок, прижимала к губам, вдыхала аромат и засыпала в радужных мечтах.