Гребень Матильды

Не открывали долго. Анна терпеливо ждала. Наконец щелкнул замок, выглянуло испуганное лицо хозяйки.

– Анна? Что случилось?

– Марья Николавна, не пугайтесь. У меня новости.

Дверь торопливо распахнулась.

– Проходите. Только пролетариев не разбудите. Едва угомонились после пьянки.

Женщины на цыпочках прошли в дальний конец коридора, где в самой маленькой комнате – бывшей детской – жили «уплотненные» Синицкие.

– Какие новости? О Николае? – запирая дверь и поворачиваясь к Анне лицом, прошептала Синицкая.

– Он прислал записку.

– Как прислал? Почтой?

– Нет, что вы. Его товарищ добрался до Петрограда.

– А Коля? Он где?

– Он… на пути в Одессу.

– Как в Одессу? Зачем? Там же все закончилось давно.

– Георгий – его однополчанин – говорит, что контрабандисты за деньги могут переправить в Турцию.

– Боже! Это безумная идея! И я не понимаю… Если это возможно, то почему этот однополчанин не там, а здесь?

Лицо Анны против воли исказилось. Синицкая сжала ее руку.

– Николай ранен? При смерти? Говорите!

– Нет, что вы! Господи! Конечно, нет! Он… заболел в дороге.

Марья Николавна схватилась за горло.

– Я так и знала! Так и знала!

– Успокойтесь. Он живет в доме. За ним ухаживают. Георгий сказал, что Николай поправляется.

– Поправляется? Без необходимых лекарств? Не надо мне лгать, Анна!

– Коля крепче, чем вы думаете. Он три года был на фронте. Перенес ранение. Неужели теперь позволит доконать себя какой-то хвори?

– Не какой-то, а очень опасной. Чахотка обострилась еще тогда, в восемнадцатом, когда он полгода провел в сыром окопе.

– Но сейчас он на юге. Там еще очень тепло. И морской воздух. Ему уже легче.

Марья Николавна взглянула подозрительно.

– Это он вам написал?

– Нет. В записке совсем другое.

– Могу взглянуть?

– За этим я и пришла. Вот, смотрите.

Анна развернула листок.

– Честно говоря, я не смогла понять. Вернее, прочесть.

Марья Николавна пошевелила губами, пропевая фразу про себя, и вдруг улыбнулась.

– Это Пуччини.

– Что?

– Самое начало арии Каварадосси из «Тоски». Здесь написано…

Она посмотрела на Нюрку полными слез глазами.

– «Люблю, о, как люблю тебя». Простите, это очень личное, я понимаю.

Анна взяла листочек. Руки ее дрожали.

Марья Николавна отошла к окну.

– Это семейная игра. Мой муж когда-то тоже написал признание нотами. Это была ария Неморино из «Любовного напитка» Доницетти. Потом мы часто так играли. Передавали друг другу послания музыкальными фразами. Однажды Леонид написал сыну строку из «Онегина». Помните? «Учитесь властвовать собой».

– Раньше Коля никогда так не делал.

– Наверное, не хотел, чтобы записку прочли посторонние.

– Наверное, – почти беззвучно прошептала Анна.

Слезы душили ее. Синицкая стояла, отвернувшись. То ли не хотела смущать, то ли тоже пыталась справиться с нахлынувшими чувствами.

Анне хотелось подойти к ней и обнять, но что-то мешало. Ведь они с Николаем так и не обвенчались. Считает ли Марья Николавна ее членом семьи? До сих пор она держалась дружелюбно, но отстраненно. Поймет ли ее порыв?

Анна отошла к диванчику в углу и села.

Сейчас обе думают об одном и том же. Но думают врозь. Будут ли они когда-нибудь близки по-настоящему?

Она вопросительно посмотрела в спину своей несостоявшейся свекрови.

Спина была прямая и одинокая.