Чужие здесь не ходят. Дела ведьм. Часть третья

– Кто ты? – шёпотом спросил он.

– Не бойся, ничего не бойся… Меня зовут Анфиса.

– Какое чудесное имя…

Она не отрывала от него взгляд, и он почувствовал, что ради неё готов на всё.

– Я боюсь только того, что ты уйдёшь, – сказал он.

В больших глазах промелькнул отблеск улыбки.

– Мне пора…

Также стоя лицом к нему, она, нарушая все законы физики и здравого смысла, начала плавно от него удаляться. Лёху это совсем не смутило, как ранее его не испугал сам мерцающий облик красавицы. Глядя, как она, тая, становится всё прозрачнее, он вдруг почувствовал остро нахлынувшие одиночество и безысходность.

– Не уходи… – чуть ли не плача, крикнул он.

– Я теперь буду с тобою всегда… – ответила она и исчезла.

Несмотря на то, что Сомов был расстроен уходом Анфисы, тревога и страх ушли. В душе поселился покой и ожидание скорой встречи. Откинувшись на подушку, Лёха закрыл глаза и вновь увидел восхитительное лицо. Так он и заснул с блаженной улыбкой на губах.

Теперь он жил от ночи до ночи, от встречи до встречи. Анфиса приходила, и он забывал обо всём, время терялось, действительность утрачивала смысл, весь мир затмевало милое лицо. Сколько времени они проводили вместе, чем занимались, Лёха не знал. Иногда, проснувшись утром, он обнаруживал себя не в своём вагончике, а на какой-нибудь потаённой поляне в лесу. Как сюда попал, он не помнил, но это его не пугало и даже не настораживало. Главное, что сегодня ночью он снова увидит её. И он ждал, баюкая в памяти чудесный лик.

Забыв о доме, о своей невесте Юльке, он думал только о ней, о блистательной, недостижимой Анфисе. О том, чтобы покинуть Глуховский лес не было больше и речи. О том, чтобы жить, не видя изящного, мерцающего лица, Лёха теперь даже помыслить не мог.

Даже история с обезглавливанием не изменила его решение остаться. Откуда-то он знал, что милая Анфиса убережёт его от беды. Бригада уехала, на смену приехала другая. Подселившиеся в Лёхин вагончик новички не смогли омрачить его счастье, никто кроме него не видел призрачной красавицы. Каждую ночь она приходила и уводила его туда, куда не было ходу больше никому.

Однажды, заговорщицки прижав пальчик к губам, она толкнула дверь неизвестно откуда взявшейся избушки и, зайдя внутрь, поманила за собой. Последовав за Анфисой, Лёха увидел лежащую на постели девушку. Приблизившись, он с удивлением узнал любимые черты. Протянув руку, погладил нежную щёку. В отличие от прекрасной, но недостижимой Анфисы, кожа красавицы была вполне ощутима, хоть и холодна.

– Но как это возможно? – удивлённо воскликнул он, переводя взгляд с призрака на лежащее на кровати тело.

– Ты можешь это исправить, если, конечно, захочешь.

– Но как?

Анфиса лишь таинственно улыбнулась.

Глава 7

– Две тысячи семьсот тридцать два, две тысячи семьсот тридцать три… – ползая на коленях, Лёха выбирал из высокой травы осколки стекла, разбросанные по поляне, и складывал их в мешок от строительной смеси.

Два больших мешка, набитые доверху, уже стояли в стороне. Из шестисот шестидесяти шести тысяч шестьсот шестидесяти шести осколков Лёха с ночи собрал всего двадцать пять тысяч триста, это была всего лишь одна двадцать четвёртая от того, что нужно было найти. Работы ещё было немерено. Трудность была не только в невероятном количестве прозрачных кусочков, но и в том, что они были практически невидимы в траве. Обнаружить их можно было только на ощупь. Вот и ползал Лёха по поляне, не поднимая головы.

– Две тысячи семьсот семьдесят семь, две тысячи семьсот семьдесят восемь…

– Эй, парень, ты чего здесь потерял? – послышался сзади насмешливый мужской голос.

Боясь сбиться со счёта, Лёха лишь нетерпеливо отмахнулся: «Не мешай!»

– Две тысячи семьсот восемьдесят девять, две тысячи семьсот девяносто. Ух! – вытащив из кармана маленький блокнотик, он записал цифру, чтобы не забыть, и оглянулся.

Привалившись плечом к старой сосне и покусывая сорванную травинку, за ним наблюдал здоровенный мужик с рыжей копной на голове. В больших, тёмных глазах плескались усмешка и любопытство. Этого парня Лёха раньше не видел, во всяком случае, он точно был не из тех, кто пару дней назад приехал на злосчастный объект. Влюбившись в Анфису, Сомов хоть и ходил как в тумане, но на лица у него всегда была хорошая память. Да и одет этот крендель был не в спецовку, что выдавала строительная компания своим рабочим, а в какое деревенское тряпьё. Он явно был из местных.

– А тебе какая разница? – с вызовом спросил Лёха.

Незнакомец отличался внушительными габаритами, но от него не исходило никакой угрозы или недоброжелательства, настроен он был вполне дружелюбно.

– Да просто интересно… – выплюнул рыжий травинку и, подойдя к мешкам, стоявшим недалеко от него, заглянул внутрь. – Ого! – присвистнул он.

– Не трогай, рассыплешь! – вскочил Сомов на ноги.

Не хватало ещё, чтобы этот бугай вывалил на землю с таким трудом собранные осколки.

– Эй, охолони, – взявшись рукой за край мешка, добродушно сказал тот. – Лучше скажи, зачем собираешь?

– Тебе-то что? – не спуская глаз с его руки, спросил Лёха.

– Значит есть «что», раз спрашиваю, – лицо незнакомца стало серьёзным, цепкий взгляд ловил малейшие изменения в Лёхиной мимике.

Тот упрямо молчал. Мужик насмешливо хмыкнул и спросил:

– Это тебе Анфиска, что ли, поручение дала?

– Ты знаешь Анфису? – удивлённо спросил Сомов.

– А кто ж её тут не знает, – усмехнулся тот. – Зачем она тебе приказала осколки собрать?

– Она не сказала, – буркнул Лёха. – Просто надо собрать и всё.

– Мда… – промычал рыжий и убрал руку с мешка. – А зачем ты их считал?

– Чтобы ни одного не пропустить, – неохотно, но всё же ответил Сомов.

– И сколько их должно быть? – не отставал мужик.

В его голосе уже не было насмешки, в нём Лёха вдруг услышал тревожность и личную заинтересованность. Этот рыжий здесь явно неслучайно оказался.

– Шестьсот шестьдесят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть.

– Ого, – присвистнул тот, – хотя да, купол был большой.

– Какой купол?

– Осколки которого ты собираешь, – уклонился от ответа мужик. – И сколько ты уже собрал?

– Двадцать пять тысяч триста, хотя нет, с этими, – кивнул он на неполный мешок, стоящий возле него, – двадцать восемь тысяч девяносто.

– Да уж, тебе ещё пахать и пахать, – сочувственно вздохнул тот. – А для чего их нужно собрать, Анфиса не сказала?