Пятьдесят свиданий с врагом

Пятьдесят свиданий с врагом
Елена Дженкинз

Тони был гордостью своего отца, Фрэнка Андерсона. Джун была неуверенной в себе девочкой-подростком, которой дали приют в богатом доме. Они могли стать семьей, а вместо этого стали врагами. Холодные встречи по праздникам – все, что осталось между ними. Но жизнь непредсказуема. Фрэнка Андерсона больше нет. А его завещание не будет вскрыто, пока Джун и Тони не помирятся. Для этого им предписано пятьдесят свиданий. Пятьдесят кошмарных дней до Рождества…

Глава 1

Джун. Сейчас

«Не бойся думать о прошлом, милая. Бойся забыть все хорошее вместе с плохим», – говорил Фрэнк.

В эту дождливую ноябрьскую пятницу Джун именно так и жила – прошлым.

Фрэнка больше нет. Погасли его добрые карие глаза, которые согревали лучше рождественского пламени из камина. Фрэнк больше не хмурился, плотно сжимая губы, когда она и Тони случайно попадались в разгар очередной ссоры. Не обнимал, когда мучили сомнения.

Он считал, что Джун и Тони однажды обязательно найдут общий язык, но они были глупыми и не научились дружить, даже ради лучшего-в-мире-человека. А теперь уже поздно.

Наверное, знай она с самого начала, что Фрэнк смертельно болен, то притворялась бы лучше, хотя бы попыталась – но опекун скрывал до последнего. Только полгода назад признался, что у него сердце может остановиться в любую минуту. Ему предлагали пересадку. Да, опасно в его возрасте, и все же шанс был. Но он отказался. Сказал, что именно в этом сердце живет память о его жене Иден, и с этим сердцем он умрет, пусть оно и ленится работать.

Фрэнк всегда был упертым в вопросах личной жизни. Тони в него пошел, такой же настойчивый.

Джун нахмурилась и поправила волосы, убеждаясь, что они лежат идеально ровно. Прямые темные пряди едва доходили до лопаток. Новая прическа. Непривычно.

Церемония прощания началась, а Джун продолжала топтаться на тротуаре. В Эдинбурге в эту пору года было сыро, но все так же сказочно красиво. Крик чаек со стороны залива пробивался даже через какофонию городской жизни, сливаясь с шумом автомобилей.

Джун одернула край черного жакета, провела ладонями по брюкам, разглаживая. В стройной, ухоженной студентке было не узнать ту нервную, ревнивую сиротку, которая боролась за место под солнцем в доме Фрэнка. Но чувствовала она себя сейчас именно так: напуганным ребенком; вход в часовню на окраине Эдинбурга отпугивал. Высокие резные двери с круглым тяжелым кольцом вместо ручки были закрыты. Джун всего-то нужно было подняться по ступенькам и зайти внутрь. Проводить Фрэнка в последний путь. А она не могла себя заставить.

Сотый раз за день полезла в карман жакета и вытащила бальзам для губ. Нервы ни к черту, губы пересыхали, как в пустыне. Джун было двадцать лет, а не пятнадцать, но волновалась сейчас не меньше, чем в тот далекий день, когда впервые ступила на землю поместья Иден-Парк.

Она закусила нижнюю губу до боли, сглатывая тревогу. Прикрыв глаза, потянула за металлическое кольцо на двери. Ну вот. Получилось. Дыши, Джун.

В часовне оказалось теплее, чем на улице, но она все равно передернула плечами, справляясь с дрожью.

– Наконец-то! – донесся вздох облегчения, и навстречу вышла Уитни, племянница Фрэнка. Джун виделась с ней пару дней назад, но подруга бросилась в объятия, словно сто лет прошло. – Я беспокоилась, что ты спряталась от нас.

– Ну что ты, как я могла. Это же Фрэнк… А Паркеры здесь?

– Нет, они в Италии. Прислали соболезнования.

На церемонию прощания собрались родственники, друзья, бизнес-партнеры. «Цвет» высшего общества шотландской столицы. «Цвет», в котором так и не нашлось места для Джун.

Она скромно шла вперед, здоровалась, принимала скупые, но искренние слова поддержки, ощущая себя чужой здесь.

А среди череды лиц, там, в первом ряду – он. Тони.

Сердце болезненно сжалось, но подойти к нему она не нашла смелости. Боялась, что разрыдается. Увидит холодные серые глаза – и выдержка треснет по шву. Потому что это невыносимо. Потому что они – два идиота.

Два законченных эгоиста.

Когда-то, в пятнадцать лет, Джун совершила ошибку, за которую поедала себя живьем. Зачем я свернула в проклятый магазин комиксов? Зачем?! Если бы вовремя пришла домой из школы, то остановила бы трагедию… До сих пор жила бы в Штатах. Все сложилось бы по-другому.

А сейчас, пять с половиной лет спустя, она сидела на скамье в нескольких шагах от Тони на похоронах лучшего-на-свете-человека и не могла простить себе, что довела отношения с единственным сыном Фрэнка до необратимой неприязни, когда нет желания даже пытаться что-то наладить. И посмотреть на Тони нет сил, с того кошмарного летнего дня, когда они перешли черту и сделали друг другу по-настоящему больно.

С тех пор они встречались только по большим праздникам в Иден-Парке, и все, на что хватало вежливости, – поздороваться с искусственной улыбкой, не глядя в глаза, и обсудить погоду в окружении общих знакомых.

Джун врала Фрэнку, доказывая, что помирилась с Тони, просто в учебу погрузилась с головой и нет времени чаще встречаться… Но опекун не мог не раскусить плохую игру: слишком очевидно.

Как это бессмысленно. Зачем, Тони, зачем? Почему из всех людей на земле ты один понимаешь, как мне плохо сейчас? А я даже посмотреть на тебя не могу, ведь станет только хуже.

Потому что стыдно. Перед памятью о Фрэнке чертовски, неимоверно стыдно…

Тони. Сейчас

Пришла все-таки. Думал, уже не объявится. Думал, сидит где-нибудь в кладовке и плачет о том, какая она бедная-несчастная.

Хватило бы совести в день чужих похорон только о себе и переживать.

…Как же она злила. Даже сегодня.

Ну посмотри ты на меня, Бэмби, хоть поздоровайся, не позорься перед родственниками.

Но она не слышала его молчаливого призыва. Старательно пялилась в пол и каждую минуту приглаживала волосы.

Волосы…

Зачем было обрезать? Вылизывать, как искусственные? Не умеет вести себя прилично, так надеется внешним лоском обмануть людей. Как всегда, держит окружающих за идиотов.

– Тони, ты в ней дыру прожжешь, – шепнула Уитни, и он тяжело сглотнул, сжимая челюсти. Зажмурился, потер уставшие глаза.

В свои двадцать один Тони ощущал себя стариком. Старше отца, которому исполнилось 50 в феврале.

Пятьдесят – счастливое число Фрэнка. По поводу юбилея тогда закатили шумную вечеринку в Иден-Парке. И Джун, как обычно, даже не заговорила с Тони, отделавшись сухой улыбкой и пустым безразличным взглядом. Ни разу не посмотрела на него за весь прием.

Не то чтобы он за ней следил. Просто проверял, адекватно ли себя ведет. С нее станется устроить истерику на пустом месте. Да и отец просил присматривать за этой… за ней, в общем.

Черт, Фрэнк, надеюсь, ты уже в раю. Обнимаешь маму, рассказываешь, каким был упрямым бараном, что отказался от пересадки сердца.

Тони знал о болезни отца с самого начала. Диагноз поставили три года назад. Сказали, Фрэнку недолго осталось, но он протянул гораздо дольше, чем пророчили врачи. Может, потому что жил в Иден-Парке, гуляя по Изумрудному саду и постоянно чему-то улыбаясь.

Фрэнку было что вспомнить. Тони поражался, сколько всего старший Андерсон успел в своей жизни.

И тем не менее. Подготовиться к смерти близкого человека невозможно. Это удар, который бесполезно блокировать, он проникает под кожу, как радиация. Разъедает, лупит по сердцу со всей дури.

…Да посмотри ты на меня, Джун!!!

И она будто услышала. Вздрогнула, выпрямив спину, и скомкав платок в руках, медленно подняла голову.

Тони даже дышать перестал. От презрения. От ярости… Да просто так, потому что день паршивый, как и все дни в течение последних лет.

Один короткий взгляд в знакомые глаза, и горло стянуло от сожаления, в груди кольнуло от тоски.