32-й кабинет

Валера вздохнул. Ему было искренне жаль Дину, но он не знал, чем мог ей помочь. За неё никто не примет решение.

Кузьмин в это время, ехидно прищурясь, пристально всматривался в лицо симпатичной пациентки, пришедшей от экспертов. Те не ошиблись, запросив его консультацию. Сейчас он внимательно слушал бред, который вдохновенно несла Анжела, и пытался в уме провести дифференциальную диагностику между возможным синдромом патологического вранья и акцентуацией, как минимум.

– Анжелочка, я понимаю, как Вам тяжело, – проникновенно заметил Кузьмин, и та просто расцвела от удовольствия.

– Я сейчас выпишу Вам лёгкое успокаивающее, и Вам легче станет засыпать.

Психиатр с чарующей улыбкой, действовавшей безотказно на пациентов женского пола, принялся за писанину, а Анжела удовлетворенно вздохнула. Наконец-то попался специалист, который вошел в её положение, и отнесся к ней внимательно. Вот, к такому она будет ходить на прием с удовольствием.

После работы, Дина по дороге заглянула к Кузьмину.

– Здравствуйте, коллега! Приходила к Вам наша пациентка?

– Приходила, – рассмеялся врач.

– Что-нибудь есть по Вашей части?

– Похоже на то. Акцентуация, пограничные состояния… Я ещё не определился окончательно, но она пришла по адресу. Кстати, а как там ваш Братанович? Что-то давненько его не было.

– А Вы разве не знаете? – удивилась Дина.

Кузьмин отрицательно покачал головой.

– Он умер. От рака толстой кишки. Как я и предполагала, – огорченно вздохнула Гнатенко.

– О-о-о, голубушка, а ну-ка присядьте.

Кузьмин ухватил Дину за плечи и чуть не насильно усадил ее в свое мягкое кресло. В глазах коллеги он увидел печаль, раскаяние, и понял, что сейчас его профессиональная помощь понадобится именно ей.

– Дина Алексеевна, Вы ему ничем не могли помочь! И я – не мог! Это был его выбор, слышите?

Братанович был «хроническим» пациентом Дины и страдал навязчивым состоянием, синдромом сутяжничества, «борцом за правду и справедливость». Когда она стала подозревать, что симптомы его «травмы» на самом деле могут быть проявлениями патологического или онкологического процесса, и направила его на обследование, то он отказался, обвинив её в том, что она пытается одурачить его.

– Мы не можем заставить человека стать умным и воспринимать наши доводы адекватно. Просто не можем! Уясните себе это и не смейте обвинять себя в бедах пациентов. В любом случае, каждый сам несёт ответственность за себя.

– Я понимаю. Но от этого не становится легче, – кивнула Дина.

– Голубушка, не берите в голову. У Вас, я вижу, гипертрофированное чувство ответственности за людей. Так вот, успокойтесь! Вы – не Президент страны, чтоб так переживать за всех! Хотя, как раз он-то и не переживает.

Дина понимала, что Кузьмин совершенно прав. Только изменить свою внутреннюю сущность она никак не могла. Если с детства родители внушали ей моральный кодекс строителя коммунизма, и призывали ее поступать так, чтоб было удобно остальным, то она так и поступала, думая о себе в последнюю очередь. Хотя она наблюдала, что сейчас каждый думал только о своей выгоде и удобстве.

Вполне возможно, что именно поэтому, она и обладала таким бесконечным терпением по отношению к окружающим. Правда, не далее, как вчера, она думала, что ее терпение лопнет.

Она всегда относилась к своей свекрови уважительно, называла ее мамой и заботилась о ней. Когда матери Игоря понадобилась операция, Дина договаривалась с хирургами, и в результате той обошлось все бесплатно. Конечно, и послеоперационное выхаживание легло на плечи Дины, потому что остальные родственники заявили, что «ей разве мало врача в семье, чтобы еще и они приезжали»?!

Проезжая в милицейской машине по городу, она как-то раз, увидела свекровь, шедшую по улице с удрученным видом. И ей стало неимоверно жаль старушку, согнувшуюся на ветру в старой немодной кофте. Поэтому, в рекордные сроки, Дина связала шикарный свитер из черного и золотистого мохера. Придумала сама такой великолепный рисунок, какого не встречалось у других. Дина любила творить эксклюзивные вещи и ей это всегда прекрасно удавалось!

Свекруха отнеслась с подозрением к подарку невестки и долго выясняла, по поводу чего она его подарила. Если бы Дина знала, чем была поглощена в последние дни её свекровь, она бы не стала разбрасываться своим благородством.

Вчера мать Игоря заявилась с предложением, от которого Дина решила, что у той «поехала крыша».

– Я подумала, что ты должна продать свой дом, чего вам мучиться с ним?

– Как это? Почему мучиться?

– Ну, он же не такой благоустроенный, как квартира.

– Игорь, это – твоя работа? – возмущенно спросила Дина у мужа, который всё время отказывался сделать, хоть, маломальский, ремонт дома.

Но по выражению лица Игоря, она поняла, что это был экспромт её свекрови.

– А нам куда деваться? – спросила она.

– Вы пойдете ко мне, – невозмутимо ответила свекровь.

– В малюсенькую коммунальную двушку? И будем там впятером?

– Да, а деньги отдашь моей дочери. У неё там все плохо. А Вы хорошо с Игорем живете! Надо, чтоб всё было по справедливости!

– Стоп! Вы извините, конечно, но кто будет добровольно ухудшать свои условия? И, я хорошо отношусь к сестре Игоря, но что она имеет к моему личному наследству? Почему я должна отдавать ей свои деньги и тулиться к Вам?

– Игорь, ты теперь видишь, какая у тебя жена? Так ты отказываешься?

– Конечно!

– Игорь, ты же – глава семьи, сделай что-нибудь!

– Но, что я могу сделать? Формально она права. Это же наследство её бабушки, – сожалеющим тоном ответил муж.

– Что значит «формально»? Ты вообще с ума сошёл?

– Призови свою маму к здравому смыслу. Лично нам ничего не нужно менять, у нас всё в порядке! – взвинтилась Дина.

– Это у тебя все в порядке. А ты подумала об Игоре? – неожиданно агрессивно начала напирать на невестку мать Игоря.

– А что у него не в порядке? На всем готовом!

– Как ему в этом доме надо надрываться? Дом всегда требует постоянной работы. А когда ему отдыхать?

– Вот уж чем-чем, а отдыхом у него есть время заниматься. Работает всего два дня в месяц! Чем он загружен?

– У него тяжелая умственная работа, а ты еще хочешь загрузить его и в физическую? Вон, дрова он рубит, уголь носит.

– И что? Надорвался? Полгорода так живет.

В М., действительно, полгорода все еще занимал частный сектор.

– Я тоже все это делаю, хоть это и мужская работа.