Расплата

– Не поняла ты меня, Мила. И бодрость твоя нарочитая. На самом деле ты, как нормальная женщина, боишься этой болячки. А раз боишься, так лечись!

– Я могу к этой теме вернуться после пластической операции. Даже смысл появится здоровенькой быть, когда красоту себе верну! А сейчас… Одной фигней больше, одной меньше… Морщины, потерявшее форму тело, обвисшая грудь… Какая разница, есть при этом раскладе какая-нибудь еще гадость внутри?

– Не гадость. Учительница твоя. Ты теперь должна о ней думать постоянно, думать тепло, благодарить за то, что она у тебя появилась. Как урок, как Божий знак. Полюбить ее…

– Так, всё, не могу больше слушать этот бред.

– Хорошо, Мила. Если я для тебя не авторитет, съезди в церковь. Поверь мне, ты сразу почувствуешь себя лучше! Может, и мысль здравая в твою головушку придет. А пластику эту я не одобряю. Лишняя трата денег. И потом, кто тебе дал право вмешиваться в то, что создал Бог?

– Во-первых, тело – мое, и что захочу, то с ним и сделаю. Во-вторых, такой уродливой и Богу противно меня видеть!

– Да почему уродливой, Мила?! Ты посмотри, как выглядят женщины в твои годы! И как выглядишь ты! Красавица!

– Не терплю лести, мама. Вот сделаю себе подтяжку, тогда и поговорим. Сама еще будешь ахать: «Почему я такую не сделала, своего мужа не порадовала?!». Думаешь, ему приятно было на тебя смотреть, по морщинам годы отсчитывать? А была б ты молодая да красивая после пластики, так и папе жить веселее было бы. Думаешь, почему мужики на молодых западают и семьи свои «старые» рушат? Да потому, что с молодой женой жизнь новая начинается. И мужик сам молодым себя чувствует! Мы же все в душе молодые, ведь правда? Просто, кто-то больше устал от жизни, кто-то оптимист от природы и легко перешагивает проблемы. Но души у всех молоды. Поэтому у людей начинаются депрессии, когда молодая душа в зеркале видит уродливую старость.

– Хорошо же ты наши с отцом отношения разложила. Тебя послушать, так он преставился, глядючи, как я старею и дряхлею. С тобой, Мила, не соскучишься. Не будь я тебе матерью, давно бы уж прекратила всяческое общение. Но, знать, ты – крест мой пожизненный.

В трубке послышались гудки.

– Ну, вот и поговорили, – буркнула Мила и тяжело поднялась с кресла.

За окном давно было черно. Захотелось заесть горечь сегодняшнего дня чем-то вкусненьким. Обычно последний раз в сутки она ела в обед – какое-нибудь низкокалорийное печенье и чай без сахара. А до конца дня потребляла только таблетки, отбивающие аппетит. «А вот напекла бы пирогов, сделала бы фирменное блюдо да за столом бы с мужем и сыном дружно посидели, посмеялись, порешали проблемы. Так семья-то крепкой становится, – ругала Милу мать. – А с твоей диетой два здоровых мужика долго не протянут!». «Это их проблемы!» – обычно отмахивалась Мила. И не верила в искренность женщин, которым нравилось крутиться у плиты, таскать из магазинов продукты, чтобы порадовать, побаловать близких. Таких женщин Мила презирала, считая, что они тянут эту лямку лишь потому, что финансово зависимы от мужей и ни на что путное оказались не годны. А Мила… О, насколько больше она бы могла сделать, если бы не Юрий! И этого мерзавца ей надо простить?

Она достала из сумочки несколько таблеток, которые давно и успешно заменяли еду, проглотила их и прислушалась. Где-то на улице смеялись дети, гуляли пары, издалека доносилась музыка. А Мила сидела в огромном доме в полном одиночестве, с нарисовавшейся тревожной болезнью, без любимого мужчины, отвергнутая коллективом, непонятая матерью.

О сыне с мужем можно и не говорить. Последние месяцы Юрий практически перестал бывать дома. Поговаривали, что у него на стороне появилась возрастная пассия. С годами он потерял форму и перестал интересовать девочек. И тогда проявлялось в его отношении к Миле миролюбивое: «Давай начнем сначала?!». Но она давно не подпускала мужа к себе даже взглядом. Что же до сына, то последний раз Мила видела его пару месяцев назад и фактически вообще забыла о его существовании. Из университета его все же исключили, и он теперь обитал где-то по друзьям-знакомым, прячась от военкомата и милиции в призывные месяцы. А со стороны их семья казалась вполне себе благополучной, статусной, позволяя супругам сверху вниз поглядывать на разведенок и неудачников. Видимость семейного счастья была единственным крючком, который держал Милу и Юрия за шкирку вместе.

Считала ли Мила свою жизнь бездарно прожитой? Вовсе нет. Ведя счет неудачам и проблемам, она на невидимых счетах отщелкивала свой позитив: статус замужней дамы позволял ей двигаться по карьерной лестнице в советские годы. Из плохонького корреспондента, не любящего людей и не интересующегося ими, без чего эта профессия немыслима, Мила стала сначала сотрудником отдела писем, а спустя несколько лет – редактором. Для этого ей понадобилось позволить потискать себя главреду, пенсионеру с заскорузлыми пальцами. Вскоре, пустив в ход свою красоту и изобретательность, Мила стала вхожа в кабинеты чиновников, руководителей предприятий, глав администраций. Она придумывала информационный повод и без зазрения совести отправлялась на деловую встречу как на первое свидание, выколачивая из важных персон различные преференции в виде открытия банковского счета, поездки за рубеж или пачки с долларами. Она объявляла в редакции различные мероприятия, куда приглашала именитых дядь и после официальной части устраивала феерические ночки прямо в своем кабинете.

Коллег она меняла как перчатки, благо в Москве журналистов – тучи. О Людмиле Грызун в ее лучшие годы ходила слава как о весьма своеобразной личности с некими особыми требованиями, которым очень трудно, практически невозможно удовлетворять. На самом же деле требований в журналистском понимании не было, ибо Мила была непрофессиональна в этой деятельности. Ей надо было одно: чтобы коллега был слеп, глух, нем, глуп, исправно выполнял ее главное распоряжение «Стой! Иди сюда!» и воспринимал как благодать ее припадки бешенства, когда по кабинетам летали стулья, бумаги, подшивки газет и журналов.

Как ни странно, но именно таким вот методом управления Мила и смогла создать свою Дирекцию оригинальных проектов. Ее результаты – миллионы рублей прибыли ежемесячно – не укладываются в голове у акул издательского бизнеса, контролирующих весь рекламный рынок в Москве. А причина успешности крылась в озарении, которое однажды настигло Милу: «Отсутствие системы – главная из систем!». Тогда она и решила, что ее первейшее достоинство – в непредсказуемости.

Принесли ли деньги ей счастье? Скажем так: без них было бы гораздо хуже. И если сейчас она решает вопрос, делать ли ей пластику общей стоимостью в 200 тысяч рублей по бартеру, то не имей она бизнеса, думала бы о том, нужна ли ей жизнь вообще после такого жуткого диагноза? А сейчас, с деньгами, она чувствует себя спокойно. Справится она с этой болячкой! Что там мать сказала? Простить Юрия?

Мила попыталась представить его лицо, глаза, чтобы им адресовать свое прощение. Но тут раздался звонок в дверь. «На ловца и зверь!», – усмехнулась Мила. У Юрия были ключи от ворот особняка, значит, он раньше намеченного вернулся из командировки. Представив, что у нее появляется шанс воочию пообщаться с ним, Мила содрогнулась. Нет, похоже, простить не так просто. Наверно, мать права: обида залегла уж очень глубоко. Мила нехотя провернула ключ в замке, открыла дверь и отшатнулась: на пороге стоял… Валерий. При виде его Мила поняла: весь бред, которым она пыталась занять свою голову, был нужен ей лишь затем, чтобы не думать о поведении этого человека там, в редакции.

– Ворота забыла закрыть? Привет, – он, как ни в чем не бывало, чмокнул Милу в щеку, от чего она остолбенела, и прошел в гостиную. – Покормишь меня? Я зверски голоден!

– Еще чего! Что ты себе воображаешь? Как ты вообще посмел явиться ко мне?! Да еще без звонка! А если муж вернется?

– И что? Я всего-навсего твой сослуживец, который заботится о твоем бизнесе так, что даже на ночь глядя, приезжает за консультацией. Не полный же он придурок, чтобы принять меня за твоего любовника!

– Что ты хочешь этим сказать? На разницу в возрасте намекаешь?

– Не намекаю. Прямо говорю: хочу видеть свою Милашку молодой, красивой и чтобы грудь торчком стояла!

– Да ты…, – Мила даже задохнулась от ярости. – Ты меня сегодня предал, позволил этим уродам обсуждать меня, мое лицо… Ты смеялся вместе с ними! Ты не пошел за мной сразу после того, как я застала вас за этим подлым разговором! Ты убивал меня молчанием, чтобы добить теперь, придя ко мне домой!

– Ой-ой-ой! Какой высокий стиль! Ни за что не поверю, что ты чувствуешь то же, что и говоришь. Но когда я тебе объясню логику своего поведения, ты, как умная бизнес-леди, оценишь меня правильно.

Мила нервно подошла к окну и уставилась на улицу:

– Мне и без твоих объяснений все ясно. Я сегодня не занималась работой, притом, что мой рабочий день стоит десятки тысяч баксов. Это раз. И это – твой долг передо мной. Мне сегодня в офисе был причинен моральный ущерб, нанесен удар по имиджу. Ты при сем присутствовал и на мою защиту не встал. Это два. И хорошо, если только присутствовал, а не инициировал! Это три. Ты сподвиг меня на поездку в клинику пластической хирургии, где я по определению не могла услышать ничего приятного. Это четыре.

Тут Мила замялась: говорить Валерию про диагноз или умолчать? Кто их знает, этих мужиков, вдруг он после этого сообщения испугается заниматься с ней любовью? А она еще точно не решила, выставить его за дверь, в том числе и рабочую, или из их романа что-то путное получится?! А если не получится и она об этом догадается раньше, чем Валерий раскроет карты, то не поиграть с ним в кошки-мышки, не подставить его, не отомстить, чтоб мало не показалось, в этом Мила себе отказать не могла.

Валерий расценил возникшую паузу как руководство к действию.

– Глупая ты у меня! Какая же ты глупая! – он обхватил Милу своими огромными ручищами и закружил по комнате. – Но за это я тебя и люблю. Ну, просто больше жизни люблю. Вот скажи ты мне сейчас: «А ну-ка, милый, ложись-ка ты сам под нож, «нарисуй» себе новые ноздри, и я ведь лягу! Ради тебя лягу! И плевать на затраченное время, на деньги, если тебе этого хочется, если ты хочешь меня видеть красивее, чем создала меня природа и родная мать».

Мила от этих слов чуть не растаяла. У нее даже затряслась нижняя губа. Следом должна была последовать гримаса, которая буквально уродовала лицо. Оно, казалось, каждой мышцей старалось выдавить из хозяйки слезинку, чтобы приобщить ее к когорте нормальных баб с их обильной природной слезоточивостью. Но чего нет – того нет. Мила знала за собой эту некрасивость и, возможно, поэтому в любом контакте с людьми старалась держать верх, оставлять по себе память как о победительнице, сильной и непреклонной.

– О, что я вижу? Мы учимся плакать? Неужели? – Валерий подметил движение губ Милы. Но задал вопросы так, что она не могла понять, издевается он, смеется над ней или сочувствует. Он сам понял свою оплошность. – Извини, я не то хотел сказать. Я ведь почему явился без предупреждения? Да потому, что сюрприз тебе готовил. И, представь себе, получилось! Сегодня подписал договор с одним европейским банком, продал ему пакетную рекламу сразу на все наши издания! До конца года! Понимаешь? Теперь, даже если мы вообще больше никого не найдем из рекламодателей, мы спокойно можем работать полным штатом минимум полгода! А за это время…

Валерий был горд и счастлив. Но Милу его слова не обрадовали. Точнее, не слова, а интонация. Он вел себя сейчас как хозяин. Он как будто уже отправил Милу в клинику, собственноручно ее порезал, зашил и, поняв, что получилось погано, выкинул на помойку.

– Понял. Меня зачислили в разряд воров бизнеса. О кей, Людмила Николаевна, я Вас покидаю. Заявление об увольнении будет Вас ждать утром на столе, – Валерий резко развернулся и пошел к выходу. Мила растопырила свои фибры души, стараясь понять, играет он или искренен, и в очередной раз почувствовала, что не сможет без него.

– Прости, – прошептала она так, что Валерий застыл на месте, потом развернулся и внимательно посмотрел на Милу.

– Прости, – повторила она. – Но ты мне еще не объяснил главного. Как ты мог позволить сотрудникам обсуждать меня, мою внешность? Ведь это так подло, так низко! Ты не знал, что я появлюсь в офисе, и позволил себе быть самим собой. Значит, со мной ты просто играл!

– Ты не права. Конечно, мне трудно объяснить это, ведь ты сильно задета и не можешь холодно мыслить. Но постарайся. Потому что это тоже было в твоих интересах.

– Как мило! Предлагать сделать мне лицо из моей же задницы?! О-ч-ень креативное предложение!

– А ты считаешь, что было бы лучше, если бы подобные разговоры велись и в мое отсутствие? А кто бы тогда тебя предупредил, что над тобой нависла угроза?

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что наши сотрудники собрались идти жаловаться на тебя генеральному директору Татьяне Андреевне Козленковой и просить сместить тебя с занимаемой должности.

– Это мой бизнес и сместить меня никто не может!

– Бизнес твой. Но не забывай, что официально ты – наемный работник, сотрудник издательского дома, как и твои подчиненные.

– И все равно, у них ничего не получится!

– Зря храбришься. В случае если тебя в нашей конторе прикроют, ребята хотят дальше пойти – в профсоюз, в трудовую инспекцию. Хотят организовать финансовую проверку дирекции, собрать всех, кого ты уволила, и восстановить на работе. Короче, караул. А теперь, представь, что я всего этого бы не знал?! Понимаешь, как важно тебе на время исчезнуть с работы? Приведешь себя в порядок, отдохнешь, а когда выйдешь, поле боя будет чистым. Я разберусь со всеми, уж поверь. И не так, как ты – шапкозакидательски, а по закону, чтоб комар носу не подточил. И я бы на твоем месте очень высоко оценил мои способности контрреволюционера: ведь ни одна живая душа не знает и даже не подозревает о наших отношениях! Поэтому я в курсе всех новостей в конторе и имею возможность мгновенно реагировать и даже устранять опасность. Отправив тебя в клинику, например.

Мила придирчиво следила за ходом рассуждений Валерия, вслушивалась в его интонации, а в душе ее рос и ширился страх. Страх потерять всё – любимую работу, любимого мужчину… Что она будет делать без них?

– Мил, ты не переживай. Я же рядом. Я всегда буду рядом…

Ее тело обмякло и потянулось к нему. Валерий отстранился:

– Надо выпить чего-нибудь горячительного… Трудный день был сегодня, напряженный.