Там, где…

Там, где…
Элена Греко

Героиня, точнее, ГЕО-роиня (по имени ее возлюбленного) путешествует по мирам, совершенно этого не желая, мечтая об одном: вернуться в свой родной мир и встретиться, наконец, со своим основным возлюбленным Гео. В путешествиях ее ждет много любви, открытий и всяких дуростей. Книга содержит нецензурную брань.

Там, где…

Элена Греко

© Элена Греко, 2020

ISBN 978-5-0051-8759-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перечисление миров, в которые попала геороиня:

1. УМ – умный мир, или мир будущего, в котором все хорошо, процветает полиамория и университетские свободные занятия, где люди сами решают, когда умереть, исключая экстренные случаи типа болезней или глубокой старости.

2. ИМ – интеллектуальный мир, с кринолинами и канделябрами, стихами и научными изысканиями, арт-объектами и прочим красивейшим и разумнейшим наполнением.

3. МЭС – мир эротики и секса, его можно было бы назвать СМ, садо-мазо, если бы не контроль и управление процессом женщинами.

4. ММ – музыкальный мир, где люди не говорят, а звучат.

5. АМ – мир агрессии, там долго не пробудешь, вот и мы не смогли.

6. ХМ – хороший-хороший мир, там много неги, приятности, теплоты и красоты.

7. ОМ – наш обычный мир, просто обычный такой… мир.

I

Я здесь навсегда

– Аааа, ааааааа! О, ух… Ффффуууух… аааааа…

– Уа, уа, уааааа, ля, ля, кх-кх, уаааа!!!

Неужели-то уже? Уже ль?!

Ой, не могуууу… Но… Смогла же?

Такая гордость обуяла меня!

Такая усталая гордость.

В таких адских условиях…

Почему, кстати? Почему? Чего ради я стала рожать сама, как в средневековье?

Ладно, это мне еще предстоит выяснить. Отчего ж я стала – или меня стали – непонятно вовсе. Почему разговаривают как-то не так, как… как в средневековье! Белые халаты эти. Крики. Мази, пеленки, кремы, какие-то штуки футуристические – ой, наоборот, это как назвать? Средневековые тока. Средневековые!

Попала я в средневековье, попала – и родила тут. После того, что случилось в Галерее это – самое странное или… страшное. Или и то, и то. В общем, я поговорю потом… Кстати, что это за штука, не могу понять! Огромная какая-то, еле держу… Но диктофон в ней есть, и слава тебе боже. Наговорюсь хоть, напишусь всласть. Все расскажу, но не сейчас, а то тетка смотрит, ухмыляется. Чего ухмыляешься? – поди ж ты, обиделась, ушла. Перестала лягушонка моего обтирать, бросила мне на грудь. Ишь, присосался. Пойду, покормлю. Это приятно! Хоть не так болит внизу…

Чмок-чмок. Все сосет, лягушонок мой милый. Как я его назову? Мы с Гео придумали, что будет Сержик. Пусть и будет. Где-то теперь Гео, светлый мой? Ах… Последнее, что помню – напалм по узкому коридору, он впихивает меня, упихивает с этим животом в клеточку-комнатенку, сам остается там. Я не знаю, сжался ли он. Хочется думать, что нет: он же работал в противонапалмовом комитете, как раз и оборудовал такие клетушки в стене, и должен был быть пропитан противонапалмовой жидкостью с ног до головы… Но… он говорил, что ленится, что ему не хочется все время «предохраняться», чему быть, того не миновать – и все такое… Надеюсь, что Гео жив! Хотя, что мне-то до его жизни где-то там, раз я – здесь, в тупорылом средневековье, где даже когда мочизбургер попросила – зенки вылупили на меня, как на сумасшедшую! Пришлось тащиться в туалет и душ самой. Туда же спустя минуту зарулила девушка в белом халате. Не обращая внимания на огромный пельмень, комок плоти, истекающий кровищей, в который я превратилась после родов, она… красила глаза перед зеркалом! Жуть – вот в этом: я – комок, она – тельце. Ухоженное, с глазами и ресницами.

И без мочизбургера.

Черт, у меня ж были в сумочке, только когда я ее обратно получу – непонятно! Маман приходила, тоже с зенками.

Она-то может!

У нее глаза круглеют вместе с лицом.

Да она вся круглеет.

И тишает.

И говорит тихо, вкрадчиво, причмокивая всякими согласными, так неприяаааатно!

И называет как-то по-идиотски. Мол, Иулечка, детка, все пройдет, это стресс у тебя, выпей водички.

Иулечка!

Я ее спросила, мы что, мол, в улье живем, раз я Иулечка? В этом мире все возможно. В улье! – засмеялась маман, говорит, пчелка ты моя ненаглядная!

Пчелы есть, кстати, пчелы еще есть. И муха тут живая, настоящая ходила прям по окну, я увидела – офигела! Не, сначала услышала: «Ззззз!» – сквозь чмок-чмок. Долго следила с отвисшей челюстью. Маман пришла, говорю: «Эт чо такоэ?!» Она ее полотенцем выгнала, удивилась, что я удивилась.

Удивляется по полной тут.

Говорю же – средневековье, бл…

Привыкнуть сложно. Врачи орут ходят, каламбурят, медсестры тихо втирают, что и как надо подмывать-подкладывать – видимо, на них тоже орут врачи. Не каламбурят. Может, трахают кого. Вот тут один ходит, такие сальные шуточки отпускает, аж лежа поскальзываюсь. Наверняка в каптерке пялит сестричек. А чо…

Ой, я и думать боюсь об этом со своим разорванным входом и нутром, пружинно подскакивающим при каждом сосе Сержика. Девки в соседних палатах стонут, что мужики – козлы. Ну, нет, не все, конечно, думаю. И не везде. У нас вот облегчили роды до предела, все тип-топ. А их жалко. Дура я, собиралась рожать «как в деревне»: мы ведь с Гео жили у тамошних хиппарей, они там как раз как в средневековье, только что птички не поют – маг настроили, врубают и птичек! Жарят-варят сами, закупаться тока не любят тож, пробовали, но слишком сложно оказалось – и теперь им все привозят. И рожают одни. С акушерками, доулами-шмоулами всякими, но – сами, без анестезии, без эпидуралки, без всего. Мол, так природа создала. Да природа и срать создала под кустом, и чо? Прав был Гео, что отговаривал. Все пельменные прелести вкусила.

Родила, как в деревне.

Напросилась!

Обед принесли.

Приятного аппетита.

* * *

Всякий раз, когда кто-то заходит, приходится вырубаться. Я делаю вид, что разговариваю по телефону, сама включаю диктофон, чтобы писать свой дневник. Ой, прикинь, Яль (это я себе, будущей, наговариваю, ок?), маман-то денег дала им, этим эскулапам! Точно дала. Я ж видела, шаркая в идиотских больничных тапках, за которые мне плешь проели (свои не взяла, рубаху тоже, дескать, что за мать, из тебя получится, если за собой не научилась ухаживать!).

Видела, что там лежат по пять или семь рож.