Барри Хеббер отвернулся, стараясь сдержать смешок, а вот Грей улыбался во весь рот, откинув темные волосы назад. На миг я залюбовалась его улыбкой.
Жук в моих руках зашевелился и взлетел к потолку.
Миледи неожиданно тоже улыбнулась:
– Тебе нравится это насекомое из металла и шестеренок, Маргарита?
– Да, госпожа, оно прелестно.
Услышав мой ответ, Клариса Райвен склонила голову набок. И тут я поняла, насколько они с Греем разные.
Хозяйка замка сейчас походила на затаившуюся кобру, в ней не было и капли обаяния Грея, словно эти двое созданы разными творцами: Грей – одаренным скульптором, а его мать – сумасшедшим ученым.
– Этот механизм сделал мой сын. Он весьма талантлив.
– О, это восхитительно! Мистер Райвен – настоящий мастер.
Услышав мои слова, Хеббер недоверчиво хмыкнул, а Грей лишь тяжело вздохнул, снова уставившись в тарелку. Наверняка он опять думает о несравненной Эллин.
Тем временем собравшиеся вспомнили об остывшей еде. Конец ужина прошел без особых событий.
Только мадам Зои постоянно интересовалась у меня подробностями приютской жизни, то и дело сочувственно качая головой:
– Бедная девочка, и платьице-то на ней штопаное.
А я боролось с желанием кинуть тарелкой в ее голову с толстыми щеками и глазами-бусинами.
Наконец все пожелали друг другу спокойной ночи и начали расходиться.
Когда платье госпожи исчезло за дверью вслед за Греем, пьяный Хеббер начал меня звать:
– Мышка! Мышка-норушка! Пойди сюда…У дяди Барри кое-что для тебя есть.
Плохо дело. Я вежливо поклонилась и стремглав выскочила из столовой, делая вид, что не слышу.
Этот человек пугал меня гораздо больше механического жука.
«Второй этаж».
«Комната 8».
«Зайди».
Эхом отдавались в голове строки записки черной леди, пока я стремительно поднималась по лестнице
В коридоре перед глазами то и дело мелькали двери покоев обитателей замка.
Наконец я нашла дверь с потертой синей цифрой 8 и табличкой «Леди Кэтрин Райвен».
Моя рука на миг замерла в воздухе, когда из комнаты послышались приглушенные всхлипы, и все же я набралась смелости и постучала.
– Войдите, – голос Кэтрин был таким грустным и слабым, что мое сердце сочувственно сжалось.
Дверь скрипнула, и я очутилась в полумраке комнаты, весьма скромной: письменный стол, кровать и венский стул, на котором сидела миледи.
Сейчас она не плакала, просто смотрела на стену, где висел портрет молодого мужчины во фраке. Что-то в его чертах мне показалось знакомым, но что?
Светлые, почти белые волосы, озорная улыбка и глаза цвета аквамарина.
– Тебе он нравится? – Неожиданно спросила леди Кэтрин.
Я вздрогнула:
– Да, очень мм… интересный молодой человек.
На миг лицо ее озарила улыбка:
– В свое время мне тоже так показалось. Это Джозеф Рэнделл, он был моим женихом много лет назад.
После этих слов в комнате повисла тишина. Мне вдруг стало неловко. Наверное, надо продолжить разговор. Наконец, набравшись смелости, я спросила:
– С ним что-то случилось?
– Он умер, – бесцветным голосом ответила женщина в черном, – с тех пор я ношу траур и стараюсь не снимать черную вуаль, дитя. Но ты так испугалась одного моего вида, что пришлось сделать исключение.
– Простите, мэм.
– Не стоит извиняться, – она обхватила руками голову, – это случилось давно. Такая трагедия! Сотни смертей, и ради чего? О, будь проклят этот трон!
– Миледи, вам плохо? – Я склонилась над ней, стараясь не замечать, как неровно бьется собственное сердце.
И тут она крепко схватила меня за руку. Дыхание леди участилось, волосы разметались, словно от порыва ветра, я почувствовала холод ее рук и наткнулась на взгляд, что смотрел как будто сквозь меня.
– Будет битва. Будет кровь и смерть. Все повторится снова. Великое сражение во имя власти. Но карты спутались, ибо последний станет первым, и душа будет продана за тень свободы. Все случится в ночь ведьм. И папоротник зацветет раньше времени.
– Миледи-миледи! – Я старалась вырвать руку, но безуспешно.
Наконец она беспомощно захлопала глазами, словно очнувшись:
– Дитя? Я кажется заснула прямо на стуле.
– Вы говорили о какой-то битве и еще о чем-то.
Кэтрин Райвен провела ладонью по лицу и выпустила мою руку.
– Ох, деточка, быть может, я произнесла пророчество. Или просто бормотала во сне. Хотя… какая разница! Все стало бессмысленным, когда Джозеф погиб.
Она неожиданно протянула руку к столу, и тут я заметила некий предмет, накрытый темной тканью.