Сезон долгов

– Митя, я, кажется, вчера вел себя как свинья, – ныл он, прихлебывая рассол, нацеженный лакеем в погребе из овощных бочек. – Я вообще-то плохо помню, что было...

– Да уж, некоторое свинство имело место, – безжалостно подтвердил Колычев.

– Господи, какой стыд! – простонал Феликс. – А что матушка?

– Княгиня принялась было упрекать меня, что это я тебя так напоил. Признаюсь, я отрекся от участия в этом свинстве и честно объяснил, что обнаружил тебя в городе уже в неподобающем состоянии, – ответил Митя и добавил: – Ты вчера собирался совершать поступки, достойные мужчины.

– Придет же такое в голову! А ты не знаешь, я уже успел что-нибудь совершить или только собирался?

– Кое-что успел.

В этот момент лакей внес на подносе сложенную телеграмму.

– Ваше сиятельство, вам почта.

Феликс лениво протянул руку и развернул телеграфный бланк. С его лица тут же сошли последние краски, и оно сделалось похожим на старый пергамент.

– Митя! Моя жена Вера приезжает послезавтра! Утренним поездом...

– Но ты же сам вчера ее вызвал. Послушная женщина получила твою телеграмму и поспешила на зов любящего мужа. Что тебя удивляет?

– Я сам вызвал? Какой кошмар! Митя, я – идиот...

– Как ты к себе строг! Но я не понимаю, за что ты так на себя гневаешься? Воссоединиться с женой – поступок и вправду достойный мужчины. К тому же это раз и навсегда положит конец всем притязаниям Ирэн Старынкевич, что и само по себе большой плюс.

– Но что я скажу матери? Она ведь ничего не знает...

– Скажи правду. Почему это нужно скрывать?

– Ты не понимаешь, как это трудно. Если не сказал правду сразу, потом это бывает вдвойне труднее. К шоку от неприятного известия добавится обида, что правду долго скрывали...

– Феликс, но почему ты решил, что это известие будет неприятным для твоей матери? Она тебя любит, желает тебе добра, мечтает, чтобы ты женился...

– Да, но она мечтает, чтобы я женился на Ирэн! Это совсем другое. А тогда, когда я только-только окончил университет и начинал свою карьеру в адвокатской конторе, мать у меня чуть ли не в ногах валялась и рыдала: «Феликс, мальчик мой, только не вздумай рано жениться! Ты должен как следует встать на ноги, не вешай прежде времени обузу на свою шею. Ты не знаешь, что такое брак. Это – Голгофа! Жена оберет тебя как липку! Ты разоришься и пойдешь по миру, а я умру под забором!» Поэтому мне и пришлось держать свой брак в тайне от нее...

– Но теперь-то благодаря наследству ты вполне встал на ноги, смерть под забором никому уже не грозит, и молодая княгиня окажется в твоем доме очень кстати. Я не вижу, в чем проблема!

– Тебе меня не понять, голубчик Митенька. Это как в Писании: «Единожды солгав, кто тебе поверит?»

– Феликс, но речь ведь идет о твоей матери. Я тебя уверяю, что она все поймет, все простит и всегда тебе поверит...

– Но мне теперь так трудно открыться ей, Митя...

Разговор с матерью Рахманов все откладывал и откладывал. Последний срок для решающего объяснения наступил вечером накануне приезда Веры.

Феликс поклялся Колычеву, что этим вечером обязательно расскажет все матери и попросит у нее запоздалого благословения.

Но чем ближе подходила эта минута, тем труднее ему было решиться. Пометавшись по дому, он отправился в одиночестве пройтись по парку...

– Кстати, Митя, – сказал он, спустившись со ступеней крыльца, – сегодня у Заплатина вечеринка. Он нас с тобой приглашал. Ну мне-то не до вечеринок, сам понимаешь. А ты, если хочешь, сходи. Он представит тебя местному обществу... Общество, собственно, его круга – люди, увлеченные политикой, и все больше с левыми настроениями. Может быть, будет интересно.

– Нет уж, меня уволь, – отказался Колычев. – Не имею пристрастия к левым вечеринкам.

– Ну, как знаешь. Я пойду прогуляюсь, чтобы взять себя в руки. Через часок вернусь домой и поговорю, наконец, с матушкой. До встречи.

И Феликс быстро зашагал по тропинке.

Ни через час, ни через два он не вернулся.

«Наверняка, решил-таки посетить журфикс Заплатина, чтобы оттянуть объяснение с матерью, – подумал Колычев. – Ох, Феликс, Феликс... Что за глупые страхи и что за легкомыслие! Вера прибывает завтра утром, нужно же было хоть как-то приготовиться к ее встрече... На что он рассчитывает? Приведет в дом женщину, на которой женат уже года два или три, и объявит матери без всякой подготовки: «Прошу любить и жаловать, это – моя жена!» Ребячество! Матушку может удар хватить, а ему хоть бы хны, стыдно заранее признаться, видите ли!»

Прихватив новый литературный журнал и плетеную корзиночку с виноградом, Дмитрий ушел к себе и решил посвятить вечер чтению. Завтрашний день, чреватый сюрпризами, обещал быть неспокойным.

Глава 5

Наутро Дмитрий проснулся поздно и узнал, что Феликс дома не ночевал. Где он находился, никто не знал, возможно, снова напился у Заплатина и теперь спал беспробудным сном в заплатинском доме. Хорошо, если вовремя протрезвеет и отправится на вокзал прямо оттуда, а если нет? Его несчастная жена, которую тут и так никто особо не ждет, окажется одна со своим багажом на станции в чужом для нее месте и не будет знать, что думать и куда податься.

Придется Колычеву опять просить лошадь с экипажем и рысью нестись на вокзал, чтобы хотя бы встретить эту неизвестную ему Веру. Интересно, как он ее узнает? Впрочем, наверное, на перроне останется не так много одиноких молодых дам, всех расхватают встречающие.

Да, ведь еще придется вместо Феликса вести переговоры с княгиней и объяснять ей, что за дама пожаловала в имение... Нет уж, в чужие семейные дела лезть не стоит – если Феликс на вокзале не объявится, Дмитрий под благовидным предлогом пристроит его супругу в какой-нибудь приличной гостинице, а князь, вернувшись, пусть уже сам расхлебывает кашу, которую заварил.

Наскоро проглотив чашку кофе, Колычев помчался к неблизкой железной дороге.

Несмотря на то что он всю дорогу гнал лошадей и совершенно их замучил, к прибытию поезда Дмитрию успеть не удалось. Но опоздал он не намного – последние пассажиры еще не покинули перрон. Однако никакой одинокой молодой дамы, прибывшей с поездом из Петербурга, среди них не было.

Может быть, несносный Феликс все же успел на вокзал и уже увез жену? Конечно, тогда они встретились бы на дороге с Колычевым, но мало ли как там получилось...

Дмитрий подошел к станционному жандарму.

– Господин унтер-офицер, с этим поездом должна была прибыть молодая дама, жена моего друга. Мне поручили ее встретить, а я немного опоздал...

На лице жандарма отразилась какая-то сложная, непривычная для его рода занятий игра чувств.

– Молодая дама, говорите? – переспросил он.

– Да. Может быть, ее еще кто-нибудь встретил или она уехала с вокзала самостоятельно? – продолжал задавать вопросы Колычев.

– А как, позвольте узнать, имя вашей дамы? – унтер снова ответил вопросом на вопрос.

Колычев решил, что нужно ему ответить, иначе они с жандармом так и будут засыпать друг друга вопросами до бесконечности.

– Рахманова. Княгиня Вера Рахманова, супруга князя Феликса.

– Супруга его сиятельства? Да разве же его сиятельство женаты? – удивился жандарм.

– Женат. Но до времени сохранял этот брак в тайне от матушки, старой княгини, – Дмитрий внутренне посетовал, что приходится разглашать чужие тайны, и сухо спросил жандарма: – Впрочем, мне непонятно, чем вызвано ваше любопытство, господин унтер-офицер.

Жандарм оглянулся по сторонам и понизил голос.