Зачем тебе ведьма, ведьмак?

Молчал он долго, я стала подозревать: уже реально состарюсь, пока дождусь. Думал. Видно, что-то ему от меня всё же нужно, и потребность эта велика.

– Если ты… – тяжело ему давались слова, прямо ломал себя, нечисти сделку предлагая. – Я позволю тебе уйти живой, если ты поможешь мне в одном деле. Мне нужно достать… вещь, которую извлечь может только навь.

– У меня два вопроса. Где это и что это?

– На первый вопрос ответ – неделя пути. На второй – перо феникса.

Я прыснула и заржала от души.

– Ты что, болезный совсем? Перо феникса. А что же не смерть Кащеева?

– Собственно, я твоего мнения не спрашиваю, карга старая. Я спрашиваю, вступаешь ли ты со мной в договор? Потому что, если нет – буду вскрывать твою защиту прямо здесь и сейчас. Во всяком случае, начну. Просто так уйти не позволю. Отпущу тебя только при условии, что ты исполнишь условия нашего соглашения.

– А если пера не существует? Или ты его не найдёшь? Я что, за тобой таскаться буду, как верный пёс, пока не помру от старости? Уж лучше здесь кости сложить.

– Справедливо. Мы оговорим время действия договора. Например, месяц. Это с запасом. Он закончится либо в момент обретения мною пера феникса, либо по истечении месяца с момента скрепления.

Теперь я надолго замолчала. Мне это ужасно не нравилось. Пахло жуткими неприятностями, если честно. И как же тебя, Ариша, угораздило в такой переплёт встрять? И всё ведь твоя самоуверенность неуёмная. Сидела бы сейчас дома, пироги трескала, кошку за ухом чесала…

– Патовая ситуация, бабушка, – с издёвкой вернул мне мои слова ведьмак. – Придётся соглашаться.

***

Я сидела на лошади, а ведьмак топал рядом. Полагаю, он не слишком был доволен таким раскладом. Сначала он развязал путы на ногах и хотел отправить пехом меня, но я изобразила крайнюю степень ревматизма. Вот-вот рассыплюсь в пыль, и останется ведьмак без так нужной ему навьей помощи и поддержки. Не сказать чтобы он особенно проникся. Но я шла так медленно, что шанс дойти за весь месяц хотя бы до гор превращался в нечто мифическое.

Выругался себе под нос и слез с лошади. Бросил короткое «садись», но руки не развязал.

Я поупражнялась в залезании в седло – помогать он, разумеется, не стал. В конце концов, надоело изображать бледную немочь, я забралась и уселась. Он взял коня под уздцы, повёл. Так и ехали.

Он преимущественно молчал. Может, в принципе неразговорчивый, а может, со мной не хотел. Подумаешь, гордый какой. Не хочет во мне человека видеть, ему проще, чтобы я мерзкой нежитью оставалась. Хотя, конечно, видок у меня жуткий. Я ж не знала, что мне с добрым молодцем в поход отправляться, собралась бы получше. Не такая бы старая стала. В своём бы облике не поехала, конечно, незачем ему знать, кто я на самом деле. Молодой ведьме он бы не предложил сотрудничать: в силы не поверил или просто испугался. Убил бы – и сказке конец.

А мне молчание давалось тяжко. Я даже в своём доме постоянно разговаривала: то с кошкой, то с мороками, а то с Лешим. Он, бывало, заглядывал ко мне на огонёк, даже клинья подбивал. Но я не поощряла, а он не настаивал, опасался. Лесовой же – чистая природа, а во мне куча стихий намешано, ему до моего уровня как пешком до Царьграда.

– Как тебя зовут? – наконец не вынесла я.

Молчание.

– Ну это уже глупость! Мы с тобой бок о бок весь ближайший месяц будем. Как мне к тебе обращаться, если что? «Эй, ты, добрый молодец! Да нет, не ты, а тот, который не такой добрый»?

Фыркнул.

– Дарий.

– А меня называй Госпожа Ведьма.

Ответом был тяжёлый взгляд.

– Я Арина.

– Непохожа ты на Арину.

– Ну знаешь, мама с папой не спрашивали, как меня назвать!

Он поравнялся с лошадью и поглядывал иногда на меня снизу вверх. Кобылка послушно шла вперёд по дороге и без его понукания.

– А ты помнишь родителей? – в тоне сквозило лёгкое удивление.

– А с чего бы мне их не помнить?

– Когда навь из смерти возрождается, вся память о жизни уходит. Как ты умудрилась сохранить её?

– Так это истинная навь. А я рождённая.

Он аж с шага сбился. Его понять можно – таких, как я, исчезающе мало. Да и мы, ведьмы, о подобном особо не распространяемся. Если кто из нас умудряется дитя завести, его проще ученицей звать. Так жить легче будет и тебе, и ей.

– И от кого рождённая? Ведьмы только женщины бывают. Кто твой отец?

– Не скажу.

– Дай подумать… – Ведьмак почесал свой резко очерченный подбородок. – Вряд ли кто-то из низших, всё-таки ведьмы видом как люди, не свяжутся с водяными или домовыми. Леший? Может быть. Недаром ты одна в лесу жила, как отшельница. Хотя не похоже. Но ведь не человек же. Так кто же?

– Кащей бессмертный! – подсказала я.

– Смеёшься?

– Может быть, – сказала я и не стала больше разговаривать. Пусть подумает, потренирует извилину в голове. А то поди только мускулы развивает – вон какой плечистый.

Впереди между деревьев показался просвет. Вышли в поле. Паханное, засаженное, уже скоро жать. Гляди, как колосья налились, хоть картину пиши. А за полями и деревеньку видать. Причём не самую маленькую, похоже, не меньше полсотни дворов будет. Неужели прямо через неё пойдём? И не боится ведьмак тащить через честный люд ведьму. Ещё, чего доброго, камнями закидают, селяне человеколюбивые. Я поёжилась.

А этот прёт, словно сам чёрт ему не брат. Я хоть и напряглась, но только внутренне. Снаружи – само спокойствие. Словно это не я со связанными руками качусь средь бела дня. Ладно, прорвёмся. Если селяне начнут гавкать, отобьюсь, даже если ведьмак помогать не станет. Полог Леды всё ещё на мне, от ножа да от стрелы защитит, а если нужно будет, ещё что-нибудь через ведьмаковский Силобор протащу. Панику в деревню вывалю, пусть бегут и пятками сверкают, хоть поржу. Руки бы ещё развязать – но до такого уровня доверия нам далеко, если вообще когда-нибудь придём. Хотя представлять, что я целый месяц с зудящими от русальего волоса запястьями буду ходить, откровенно не хотелось.

Домишки в деревне все как на подбор были ладные, заборы крепкие – значит, мужики в деревне обитали работящие. На окнах занавесочки, портки стиранные сушатся, кошки лоснящиеся – похоже, и хозяюшки тут не подкачали. Ну просто умиление, а не поселение! Сейчас мы разбавим вашу бочку мёда хорошим таким половничком дёгтя.

Ожидаемо, наш визит взбаламутил деревню в считаные минуты. Вперёд уже помчались мальчишки, нести на хвостах вести о ведьмаке с живой ведьмой. Что удивительно, когда я в ближайшее к дому село приходила в своём натуральном обличье, никто ни разу не заподозрил во мне навь. А тут – пожалуйста, раз старая и в лохмотьях, то наверняка колдунья. Как же легко их обманывать, даже неинтересно как-то.

На двух самых крайних домах окна запахнули сразу да ещё так торопливо, что стёкла не вылетели только чудом. Из третьего вышел мужик. Медленно подошёл к калитке, встал у неё с той стороны и зыркнул на ведьмака вместо приветствия: мол, чего надо.

– Дня доброго, – поприветствовал ведьмак. – Мне нужна лошадь. Торговаться не буду, дам за неё хорошую цену.

– Дальше по улице площадь и дом старосты, там спросите. – Мужик мотнул головой куда-то в сторону, а потом поднял мрачный взгляд на меня. Я не удержалась и подмигнула ему. Он моргнул и шагнул назад. Хорошо ещё осенять себя защитными знаками не стал.

Ведьмак поблагодарил, и мы двинулись дальше.

Громкое название «площадь» досталось широкому пятачку земли вокруг пруда. Дома здесь расступались, беря пространство в большое кольцо. Трава была почти до земли выедена коровами и козами, но их прямо сейчас распихивали по подворьям перепуганные хозяйки. Мужики уже сгрудились в кучу на самом широком месте. Позади них прятались любопытные дети.

На меня ожидаемо смотрели с нескрываемой злобой и страхом. Впрочем, мой спутник тоже не удостоился радушных взглядов. Хоть и чистят ведьмаки мир от таких тварей, как я, да только при этом, видать, навьим духом пропитываются. Уважать – уважают, но любить – это увольте. Неблагодарный он, этот добрый люд.

Вперёд выступил пожилой мужик, видимо, староста. Он был уже седым, но из той породы, когда с возрастом приходит бес в ребро. Крепкий, быстроглазый, решительный, он начал с самого животрепещущего вопроса: