Салат из одуванчиков. Следствие ведёт Рязанцева

– Ты про тот, что в подвале? Тьфу ты, совсем про него забыла. Надо будет выбросить. Стрихнин это. От крыс.

– От крыс? – Дору охватил ужас. Только что она была в яме, в которой живут крысы.

– Да не бойся ты, я их всех поуничтожила. Трудно было… полчища… весь свинарник наводнили. Спасибо Матвею, надоумил, а то ведь до чего дошло, поросёночка загрызли проклятые.

– Какого поросёночка?

– Прошлой весной Фимка опоросилась. Такой поросёночек был хороший… – Матрёна вздохнула, а через несколько минут раздалось глубокое похрапывание.

Стараясь не скрипеть половицами, Дора на цыпочках подошла к подполу и, отбросив коврик, потянула за ручку.

Глава пятая

В небе скривился лунный диск.

Деревянный, обтянутый сеткой-рабицей загон попискивал цыплячьим многоголосьем. Дора отодвинула задвижку и пошарила рукой. Двухмесячные цыплята недовольно зашумели, разбегаясь в разные стороны, только один, придавленный на днях велосипедом, остался лежать на своём месте.

«Хромоножка» был разбойником. Непонятным образом ему как-то удалось выбраться из загона и припустить по дорожке. За что и поплатился. Переломленная лапка лечению не поддавалась.

– Надо зарезать, – вынесла приговор Матрёна, укладывая несчастного цыплёнка обратно в загон. – Всё равно сдохнет.

Так она говорила каждый раз, когда приходила кормить птиц, а, уходя в свинарник, тут же забывала о своём намерении.

Дора выудила Хромоножку и осторожно опустила на землю. Птичка дёрнулась и заковыляла. Сделав пять шагов, цыплёнок упал и уткнулся клювом в песок.

– Всё равно сдохнет, – повторила Дора подслушанную ранее фразу и полезла в карман. Коричневый пузырёк вселял страх, листок с надписью «ЯД» угрожал восклицательным знаком. Она отодрала листок, запихнула его в карман, отвинтила крышку и высыпала в ладошку чуточку белого порошка.

Цыплёнок заворочался и попытался встать.

– Куда? – Дора отложила в сторону пузырёк и схватила птичку за горло. Крепко сжала пальцы. Птенец вытаращил маленькие глазки и раскрыл клюв. – Всё равно сдохнешь, – ласково проговорила Дора, всыпала порошок и отпустила Хромоножку.

Птичка, мотая головой, плевалась и хрипела. Белые брызги разлетались по земле. Вдалеке отчаянно залаяла собака, и её клич тут же поддержала остальная деревенская братия. В разыгравшемся псином гвалте хрипа цыплёнка слышно не было, видны были только судороги, в которых бился несчастный. Дора с интересом наблюдала за странными конвульсиями. Птичка билась долго, возбуждённое трепыхание не заканчивалось. Может она мало всыпала? Он почти всё выплюнул. Дора вспомнила, как мама делила таблетку анальгина на четыре части, приговаривая: «на килограмм веса». Маленькой девочке смысл деления и сказанной фразы был непонятен. О дозировке лекарств она узнала позже, когда пришлось читать подслеповатой бабушке инструкцию к таблеткам. Количество необходимого порошка для цыплёнка рассчитать было трудно, и она прикинула на глаз.

Птичка трепыхалась, но не дохла, казалось, порошок наоборот придал ей силы. Прошло минут десять. Наконец, цыплёнок замер. Дора присела и ткнула ему в грудку пальцем. Птенец пошевелился, но вяло. Дора сгребла птицу и затолкала назад в загон.

На следующий день, обнаружив полудохлого птенца, Матрёна покачала головой и, прихватив топор, отправилась за сарай.

Куриный суп с лапшой есть Дора наотрез отказалась.

– Вот, глупая, это же самый цимес, – приговаривала бабка, утягивая беззубым ртом наваристую юшку. – Из молодого цыплёночка, ммм…

Дора долго смотрела на плавающее среди лапши в жёлтом бульоне крыло. Убирая со стола, она сгребла в коробку мелкие, кое-где обтянутые пупырчатой кожей косточки и вышла во двор. В том месте, где ночью трепыхался в агонии цыплёнок, теперь была лужица. Девочка разгребла пальцами сырой после дождя песок, переложила в выкопанную лунку обглоданные кости, прикопала и заплакала.

Глава шестая

В сентябре умер дед Матвей.

– Сгорел за месяц, – сокрушалась на поминках Матрёна. – А ведь такой здоровый мужик был. И не старый совсем. Всего-то седьмой десяток разменял. Жить бы и жить.

– Не вынес разлуки с Нюрой, – выдвинула свою версию милая, но недалёкая баба Зоя, поправляя кусочек хлеба на стакане с самогоном.

– А я говорила… говорила… Помните?.. помните?.. – кудахтала напомаженными губами Елизавета Никитична. Кирпичного цвета помада прибавляла ей лет 10, но Елизавета кокетливо носила модные губы по всем многозначительным событиям. А какие в деревне события? Похороны, да поминки. – Я тогда сразу сказала: следующим пойдёт.

– Да, – вздохнула Матрёна. – Нюрка ревнивая была. Видать и на том свете без Матвея обойтись не может.

– Вот я и говорю. Кто бы мог подумать, что сердце мужика не выдержит. Сердце забрала, чтоб неповадно ему было до других баб, – несла околесицу баба Лиза, но все уважительно кивали головами, признавая в ней знатока в подобных вопросах.

– Сердце – такая штука… – Матрёна подпёрла кулаком щёку. – Вот и меня беспокоить начало. То как затрепыхает, то замрёт, то кольнёт, будто его иглой пронзило, и сразу слабость такая, хочется упасть и никогда уже не вставать.

– Как я тебя понимаю, вот я давеча…

Началась обычная стариковская тема – «у кого что болит».

Когда каждый во всех подробностях поведал землякам про свои болячки, снова вернулись к деду Матвею.

– Хороший мужик был Матвей, и как же мы теперь без него жить-то будем? – завздыхала баба Лиза. – Вдруг чевось сломается, кто починит?

– Это да… да… – закивали чёрными платками бабки.

– Хорошо успел Матвей мне штакетник подправить. – Матрёна потёрла глаз, имитируя «скупую слезу». – А душа какая? Ведь ни копейки не брал за работу свою. Попросил только квасу.

– Квас у тебя, Матрёна, действительно хороший, – неожиданно вставил плюгавенький мужичок, которого все звали Витьком, и тут же получил в бочину острый тычок супружницы.

– Что ты только туда добавляешь? Может, раскроешь секрет? – загалдели соседки.

– Да ничего такого, – отбивалась Матрёна. – Обычный хрен.

– Вот никогда не поверю, что Матвей на один хрен повёлся, – захихикала опьяневшая от самогона баба Зоя.

– Вот дура ты, Зоя, как есть дура, – развеселилась Матрёна. – Ну, сахарку для сладости ещё сыпанула.

– Так бы сразу и сказала. То-то Матвей, как Нюрку схоронил, к тебе стал захаживать. Штакетник, говоришь, у тебя покосился? – заржала Лизавета Никаноровна, отчего на её жёлтых зубах появился кирпичный отпечаток.

– Ой, дуры, ой, дуры, – заколыхалась от смеха Матрёна. Веселье за столом росло с каждой опрокинутой рюмкой. – И не ходил он ко мне, чего наговариваете-то.

– Привораживала! – визгливо каркнула жена Витька.

– Да ну вас всех к лешему. Болтаете при ребёнке. Говорю же, не ходил он. Внучка ему квас носила. Тяжело ему уже было ходить, да и я сама еле ноги волочу, вот Дорочку и посылала.

Для доказательства Матрёниного целомудрия Дору отправили за квасом домой.

Щекотливая и пошловатая тема народу нравилась, и к концу дня в избе Матвея шло уже самое что ни на есть разгульное пиршество со скабрезностями и пошловатыми байками. Слушать их Дора не стала, она незаметно выскользнула за дверь и побрела в сторону кладбища.

Земляной холмик, скрывающий останки деда Матвея, был завален свежими цветами. Тёплый ветер с юга приносил запах жжёной травы. Дора поднялась на могилу и пнула красиво уложенные букеты. Посмотрела на небо. По заверениям старух дед Матвей сейчас где-то там, смотрит на неё. Ну что ж, смотри. Дора подпрыгнула и со всей силы вдавила квадратные каблучки в рыхлый холмик. Снова посмотрела вверх и принялась яростно вытаптывать красиво уложенные букеты. Смотри, смотри. Она прыгала, топала и визжала до тех пор, пока холмик не превратился в небольшой утоптанный бугорок земли, из которого то тут, то там торчали расплющенные стебли хризантем.

На горизонте проклюнулся рассвет, что крикливо подтвердил петух Кокоша из бабкиного курятника. Втянув в себя воздух, Дора смачно плюнула на могилу и побрела домой.

Через две недели скончалась баба Матрёна, что дало повод её бывшим товаркам позубоскалить о их связи с Матвеем. «За собой утянул», – передавалось из уст в уста.