– Нет в мире той, – процедил Габ по слогам, утратив остатки праздничного настроя.
Он решительно поднялся с плетеного кресла, намереваясь покинуть безумное торжество, но брат вскинул ладонь. Перстни сверкнули в садовом полумраке, и на зов из толпы прибежал Томеус – храмовник, которому на рассвете предстояло освещать избирательные чаши и открывать тропу.
– Давай убедимся, что Сато не вплела в твое полотно ни одной любовной нити? – ехидно сощурился нетрезвый монарх. – Тэр Томеус, сегодня последний день царствия Верганы… Как думаете, отзовется она на зов грейнской крови? Даст нам ответ?
– Шутки с богиней в сей волнительный день… – уклончиво молвил жрец, с ужасом взирая на золотой шпиль храма.
– Какие уж тут шутки? Мы совершенно серьезно попросим у нее прочесть полотно Габриэла и поискать в сплетении нитей любовный узелок. Пускай укажет на чистую деву, способную разжечь огонь в сердце моего хмурого брата, – глаза Гариэта блестели, пальцы сжимали толстую ножку бокала.
– Сегодня, сейчас? Я не уверен, что это… – мямлил старик, украдкой поглядывая на заготовленные избирательные чаши.
– Главная богиня может прочесть судьбу любого, так? – напирал Владыка, все ярче разгораясь азартом. – И если суженая герцога присутствует здесь, она отметит ее своей печатью?
– Если я призову Вергану и попрошу указать на избранную, воле богини придется покориться, – напомнил Томеус, нервно скобля ногтями все три подбородка. – Нельзя отказаться от судьбоносного подарка, мой владыка!
– Так ты уверен в своих словах, Габ? Готов рискнуть свободой, но отстоять правоту?
Ехидные огоньки плясали в зелени королевских глаз слишком уж явно. Гариэт замыслил какую-то нелепую проделку, чтобы повеселить толпу вельмож. До рассвета целая ночь, и гости заскучали.
– И после этого ты отстанешь? – с невозмутимым скепсисом хмыкнул герцог и поправил ленту, туго стягивавшую волосы у затылка.
Он наизусть знал каждое слово из того пророчества, обернувшегося проклятием. Не в этом мире, не в этой жизни… Его сердце никогда не согреет истинная любовь.
– Если Вергана никого не изберет тебе в пару и не отметит божественной благодатью…
Гариэт прокатился придирчивым взглядом по приглашенным прелестницам. Все сплошь дочери именитых родов, веками служивших Грейнам и Сатару. Выбор богатый, но не для герцога. Не для него.
Тут присутствовали и Катрисса, и Мирана, и Лавайна… И еще несколько бывших подруг Габа, в свое время лишившихся постельных привилегий из-за излишней навязчивости. Услышав о затее Гариэта, девушки стайкой выдвинулись вперед и затаили дыхание. Точно каждая верила в свою избранность.
Наивные. Нет в этом мире той…
– Что ж, тогда я навсегда оставлю попытки тебя женить, брат, – владыка поднял ладони в сдающемся жесте. – Люби свою войну… и будь ею любим ответно.
Габриэл устало кивнул старому жрецу и вернулся в кресло. Несколько минут божественного фарса он способен пережить, чтобы в дальнейшем избавиться от неприятных бесед. Всякий раз они возвращают его в тот день, в тот миг, когда на полотне судьбы герцога Грейнского была варварски выжжена существенная часть.
Вздрогнув всеми тремя подбородками, жрец оправил рукава белоснежного коэфёра и принялся сотворять призыв.
Следующие минуты Габ с издевательски расслабленной миной наблюдал, как старик пританцовывает на каменном плато у подножия Священной горы. На рассвете площадку украсят цветами, свечами, символами сезонов и глиняными фигурками избираемых божеств. Но пока постамент пустовал.
В стороны от служителя Грейнского храма разбегались рыжие всполохи, освещая импровизированную сцену. Втянувшись в зрелище, Габриэл пригубил гинн и задумчиво облизнул обожженную настойкой губу.
Нет в мире той…
Рассыпая из белых рукавов фиолетовые лепестки, Томеус заунывно причитал. Древний язык Веера доступен лишь жрецам, поэтому герцог не вслушивался.
С насмешкой поглядывал он на вздрагивающие от волнения тела бывших подруг. Их полные груди, затянутые корсетами, вздымались от попыток сделать вдох. Сердца замирали и вновь пускались в пляс. Приоткрытые рты ловили мистические вибрации, что тянулись к саду от каменного плато.
Жрец знал свое дело. Умел эффектно и красочно преподнести любой, даже пустяковый ритуал.
Захватив внимание толпы, тэр Томеус закатил глаза, затрясся, взвыл… А затем резко устремил мутный взгляд на Габриэла. Стремительно прошил сгустки зрителей, ворвался под серебряный полог и подлетел к креслам, стоявшим во главе стола Владыки.
Отобрал у возмущенного герцога недопитый гинн, царапнул длинным загнутым ногтем по косточке на запястье. Забрал с кожи каплю грейнской крови, позволил той сорваться с когтя в бокал.
Ворча заковыристое ругательство, услышанное на рубежах от одного рогатого, Габриэл наполнил другой стакан. Будет у этих нелепых ритуальных плясок финал?
Капли пурпурной настойки разлетелись кругами по каменной «сцене», и в центре образовался вихрь. Закрученная воронка поначалу казалась пустой… Как вдруг зрительницы, стоявшие ближе всего, восторженно взвизгнули. Габ прищурился и тоже увидел белую россоху, с азартом ловившую свой хвост.
Томеус, конечно, тот еще фокусник, но не прятал же он строптивого зверька в рукаве?
– Богиня яви-и-ила себя в излюбленной ипоста-а-аси! – напевно сообщил жрец, раскачиваясь под горой. Он нагнулся, пошептался о чем-то с хвостатой мерзавкой и указал на толпу благородных дам. – Есть ли здесь чистая дева, судьбой назначенная для Габриэла, герцога Грейнского?
Пошевелив хитрым вытянутым носом, россоха спрыгнула с каменной площадки и побежала в сад. Ее пятнистый хвост то мелькал за деревьями, то запутывался в пышных юбках, то терся о края полога… Пушистая интриганка приближалась к дамам, дразнилась, но тут же отпрыгивала в сторону, не даваясь в руки.
Минуту спустя ритуал превратился в забавное увеселение «Поймай россоху». Решив, что к мохнатой прилагается герцогское сердце, юные леди толпой кинулись за белым хвостом.
Девушки шипели, кричали, повизгивали, пихали друг друга, скалились, точно дикие хэссы… Рождая в холодном сердце Габа лишь одну мольбу: только бы ни одна из этих квахарок не подманила вертлявого зверька.
– Это то, чего ты желал, брат? – болезненно морщась, обратился он к Гариэту. – Превратить священный праздник в шутовской балаган?
– Зато смотри, как оживились тэйра Катрисса и тэйра Мирана… Весь вечер стояли с постными лицами, узнав, что им не достанется лучших гостевых спален, – подмигнул Гариэт и забросил в рот виноградину. Раскусил, зажмурился, слизывая с губ кислый сок.
Габ прикрыл ладонью лицо. Каждая из разодетых придворных вертихвосток полагала себя «чистой девой», достойной милости Верганы. Какой конфуз. Сиелла со своей внезапной магренью многое пропускала.
Жрец все выл и выл, а россоха все бегала и бегала… Гостьи совсем измотали зверька. Уже не так быстро мелькал белый хвост. Не так шустро перебирали лапы. Похоже, «богиню» решили брать измором. А потом…
Потом свет фонарей померк, погрузив Священный сад в завораживающую тьму. Белое пятно мелькнуло у подножия горы и растворилось в ночи.
Что и следовало доказать. Нет в этом мире той…
С судорожным вздохом Габриэл откинулся на спинку кресла и медленно вернул бокал на стол. Вот и все. Богиня лишь подтвердила то, что он знал давно. В очередной раз отрезвив и напомнив о главном. О предстоящей битве, что должна занимать мысли сатарского генерала…
Начало светать. У подножия горы заклубились сгустки ритуальной магии. Оранжевые, желтые, красные всполохи ласкали камни и песок, разносились бликами по фиолетовым вергиниям.
С самого утра Габриэл чувствовал, что что-то должно случиться…
И случилась она.
Не прорыв рогатых, не ледяной град, не плотоядный рой… Девчонка. Грязная, полуголая. Со слипшимися серыми волосами. С до крови ободранными коленями, которые слишком хорошо просматривались под изорванной черной тряпкой. С лицом, как у истопника, покрытого сажей до бровей.
И это ни разу не чистое создание отчаянно прижимало к себе священную россоху!
– Боги-и-иня сделала свой вы-ыбор, мой герцог, – пропел Томеус, оборачиваясь к столам. – В свой праздник Вергана откликнулась на зов и одарила верноподданного чистой девой…
Габриэл подскочил, опрокинув плетеное кресло, и направился к Священной горе.
– Это что, какая-то шутка?!
Гневно зыркнул на изумленного брата, перевел взгляд на покачивающегося жреца… И на замерших в нерешительности девиц, на советников, на придворных… Выискивая того, кто в ответе за унизительный розыгрыш.