Восемнадцать ступенек. роман

Его манера письма не поспевала за быстротой мысли, и оттого буквы лепились, растягивались, прыгали по строчкам, гнулись под причудливыми углами, создавая нечитаемые узоры. Нас посадили за одну парту в середине десятого класса, что поначалу оскорбило до глубины души. А потом мы неожиданно подружились. На почве любви к фэнтези и к музыке, либо потому, что оба чувствовали себя несколько не в своей тарелке, уже, наверное не имеет никакого значения. Но мы обменивались книгами и музыкальными записями, не в меру острили в адрес учителей и одноклассников, до икоты ржали над собственными шутками и по мере сил помогали друг другу с учебой, готовили сообща многочисленные стенгазеты и тематические вечера. А под парами полулегальной водки на выпускном, Димка приподнял меня в процессе танцев, и крепко поцеловал, слегка оцарапав верхними передними зубами мою нижнюю губу. Впрочем, я знала, что он второй год сохнет по моей подружке, считала его совершеннейшим дитем во всем, кроме точных наук, и почти не обиделась. Досадный инцидент посчитали случайностью, а там он и забылся в угаре вступительных экзаменов, потонул в монотонном шуме пригородных электричек, расплавился в удушающей августовской жаре.

В те дни я летела по жизни как сухой листок. На отношения с парнями где-то внутри меня вызрело строгое табу. Я с головой окунулась в придуманный мир, и мне было в нем уютно. Иногда становилось тоскливо, хотелось хоть на мгновение оказаться «как все» – с кем—то встречаться, ходить на дискотеки в Дом Культуры, пить пиво на лавочках, сидеть на коленях у мальчишек, хвастаться новыми джинсами перед подружками. Однако я продолжала читать запоями, мечтать непонятно о чем, и прилежно распарывала старую кожанку, чтобы отнести ее соседу Славке, матерому металлисту, дабы тот поставил на нее железные заклепки, да побольше. С ровесниками в отношениях был нейтралитет, к выпускному классу я с удивлением поняла, что меня уважают за оригинальность взглядов и за образ мышления, однако дружбы не искал никто. Я довольствовалась тем, что есть, заводя легкие приятельские отношения и не страдая от одиночества совершенно. Редко—редко, в самые странные минуты мне хотелось, чтоб кто-то был рядом со мной, оберегал и защищал, и я представляла, как чьи—то губы легонько касаются моих, как кто—то назначает мне свидания, дарит цветы и все такое. Но тут же поднимали голову воспоминания о бесславной истории, случившейся в канун моего пятнадцатилетия, и приходило понимание – я не такая как все, мне никто не нужен, ибо «первый опыт борьбы против потных рук приходит всегда слишком рано», и я переставала мечтать, легко, словно щелкая выключателем.

В общем, с момента случайной встречи возле института с Димкой мы стали гулять почти каждый день. Уходили далеко по извилистым улочкам, засыпанным листьями. Осень в большом приволжском городе восхитительна. Тепло. Тянет дымом костров из скверов и со стороны частного сектора. Ковер из листвы шуршит, поздние астры и георгины похожи на яркие кляксы в пышных клумбах. На улицах людно и празднично. Студенты, мамочки с колясками, малыши в забавных курточках, гуляющие пенсионерки в чопорных беретах. А если спуститься к набережной Волги, пройти ее вдоль и встать у пустого причала, почувствуешь, как прохладен замшелый бетон, услышишь, как плещет волна, будто дышит некое огромное и доброе животное. И вот уже солнце садится, летают чайки под розовым и золотым закатным маревом, и теряются в тусклой дымке острова почти у самого края горизонта – Казачий и Зеленый. И неотвратимо сквозит осенью со всех сторон. А еще можно забраться на гору – оттуда город невыносимо прекрасен, желтый, золотой, рдяно—коричневый, и светлой полоской – снова Волга вдали, и мост простирается через нее, будто чей—то стальной хребет. И зябко, и запах полыни проникает в самую душу. Отступают неведомые страхи и тревоги, и даже последний страх – опоздать на троллейбус кажется призрачным и ненастоящим.

Мне хорошо и весело.

– Инка, бросай курить, – хмурится Димка, глядя как я ловко выщёлкиваю ментоловую «Вирджинию» из тонкой белой пачки с зеленой полоской.

Хмыкаю, поворачиваюсь к ветру спиной, и, сложив ладони шалашиком, пытаюсь добыть огонь из дешевенькой зажигалки.

– Дим, я одну всего. Я не курю. То есть курю, но… несерьезно.

– Инна, в твоем возрасте люди бросают, а ты начинаешь.

– А я нелюдь, – хмыкаю, выпустив струю дыма в зеленеющее вечернее небо.

Курю я в двух случаях – когда плохо на душе и когда очень хорошо, вот, как сейчас. Никотин легонько сжимает затылок и мягкой волной толкает под колени.

– Ты хоть затягивайся, – фыркает Димка, морщась от дыма.

– Я через раз.

Он садится на корточки, острые колени торчат, обтянутые спортивными штанами, кепка сдвинута на затылок, синяя джинсовка лежит рядом на травке. Поколебавшись, сажусь рядом на свой рюкзак.

– Устала? – испытывающе смотрит на меня.

– Не—а, – кладу голову ему на острое плечо.

Димка еле заметно дергается всем телом. Удивленно заглядываю к нему в глаза.

– Ты чего?

– Волосы… Щекотят, – потупив взгляд, объясняет, мой друг, и подобрав какую—то палку, начинает что—то рисовать на рыхлой земле.

– Ааа. Я если что, не заразная. Просто спина все-таки устала, но совсем немного, – начинаю спутано объяснять, но потом просто машу рукой и докуриваю до фильтра.

Поднимаемся и начинаем спуск с холма. Быстро темнеет, мой тубус мешается и бьет по ногам. Димка, покосившись, забирает его у меня.

– Спасибо, абитура, – выдыхаю я и понимаю, что реально притомилась. Икры гудят, позвоночник словно набор колкой мозаики.

Вот что было по—настоящему хорошо, нам не приходилось искать тем для разговоров, выдерживать паузы между фразами или мучительно краснеть, потеряв нить повествования. Я совершенно не силилась ему понравиться. И была самой собой, видимо, впервые за долгое время, если не за всю жизнь.

Хотя, если честно, несколько раз я вспоминала о том невнятном поцелуе на выпускном, и мне хотелось улыбаться. Видимо, чем-то я его все же привлекла, несмотря на всю свою блеклую внешность.

С горы идти несомненно легче, чем в гору. Мелкие камушки попадают в ботинок и противно колют. Останавливаемся, снимаю «гриндерс», вытряхиваю. Димка удивлённо-весело смотрит на мои красные носки с желтым покемоном.

– Стильно, да? – верчу ступней во все стороны, словно приглашая его полюбоваться чудом китайской текстильной промышленности.

– Инка. Ты феномен, —смеется Дима, и хватает меня за плечо, чтоб я не упала. —Пошли скорее, тралик уедет.

– Что уедет??? – принимаюсь хохотать, обуваясь и пытаясь удержать равновесие одновременно

– Ё—моё, Инн, троллейбус. Уедет.

– Блин, Дим, говори правильно, бесит, когда коверкают слова.

– Но ты же поняла смысл. И поторопись, тебе к первой паре завтра. Выспаться надо.

– Давай я сама решу, а, Дим?

С этими словами я все-таки подворачиваю ногу и, охнув, замираю.

Вечер стремительно накрывает свежестью, синевой и запахом выхлопных газов с ближайшего шоссе.

Димка смотрит на скрючившуюся меня, качает головой и подходит вплотную.

– Давай, за плечи меня хватай. Донесу до остановки. Но сначала на, – сует мне в руки злосчастный тубус.

– А ты не поломаешься? – хихикаю я, но, тем не менее, обхватив надоевшую до чертиков пластмассовую трубу с чертежами, с грацией резвого бегемота буквально вспрыгиваю к Димке на руки.

На удивление мне удобно. Димка теплый и уютный, его руки, хоть и худые, но сильные, и я чувствую, как перекатываются мышцы на его спине, которая оказывается вдруг очень широкой. Его дыхание горячее и очень чистое. Шея смуглая и слегка пахнет придорожной пылью, полынью, здоровым крепким телом. Одна его рука обвивает меня за спину, другая подхватила под коленки. А вот и троллейбус. Уже поздно, он тих и практически безлюден. Димка меня сгружает на свободное сиденье.

– Дай посмотрю, что с ногой.

– Может, не надо? Уже меньше болит.

– А если вывих? Надо вправить.

Расшнуровывает ботинок, устраивает мою ногу на своих костлявых коленках, нависает над моей лодыжкой словно большая взволнованная птица над детёнышем. Тонкие пальцы аккуратно ощупывают весь голеностоп.

– Инн… А как называется тот фильм?

– Который? Не трогай меня за подошву, щекотно!

– Где память стирали главным героям?

– Негасимое сияние чистого разума…. Оооой!

Пока я произносила длинное название, Димка плотно обхватил мою ступню и резко дернул, куда-то в сторону и резко на себя. Острая боль полоснула как лезвие, но потом неожиданно стало совсем хорошо, словно встал на место сустав.

– Надо туго забинтовать. И не нагружать несколько дней. И я тебе говорил – ходи в кроссовках.

Когда Димка волнуется, он начинает картавить, и буква «Р» звучит раскатисто, будто переливаясь.

– Спасибо. Где ты наловчился вывихи вправлять?

– Инн, у меня брат младший, и еще сестра есть, если ты не забыла. Тут приходится все уметь. И это не вывих, а подвывих. С вывихом пришлось бы травмпункт искать.