Одинокий голос

Брызги
Из-под увядших пальцев материнских)

Сирены выли волком
Дирижабли
Висели над Москвою
Как будто сто резиновых моржей
Подвесили на ниточках
над зоопарком…

Белые клавиши рояля
Хрустели, будто сахар,
Их слабенькие пальчики кололи
Так терпеливо,
Что не собрать и по свету тех ваз,
Розеток тех и сахарниц хрустальных,
Которые вместили бы в себя
Работу смуглых стрекозиных ручек…
Отец придет (ей думалось) с войны
И спросит вдруг: «А музыке учили?»
И елочные горькие румяна
До самой смерти не сойдут со щек,
До самой сцены,
где свое сиротство
Педалью хриплой выплачет она…

О, как обезоружила война
Всех полковых незрячих музыкантов!
А к дочери настройщик приходил,
Вскрывал златое брюхо инструмента
И ввинчивал сердечную струну,
И приживлял трофейные сосуды
Взамен врожденных, вырванных, своих,
И пот, как у хирурга полевого,
Тек по его стыдящимся щекам!

А девочка стояла и смотрела,
Когда же он, тот безымянный мастер,
Заклеит королевскую ладью
И можно будет в плаванье пуститься.
А снег за перекрещенным окном
Валился довоенной манной кашей
Из маминых запасов

Ты выросла
И туфелька твоя
На ногу больше не налезет
Забудь ее
На счастье
Под старым и морщинистым роялем
В гостях у очарованных людей
Которые тебя малышкой знали
Забудь!
Под Новый год
Положат в туфлю
Золотую шоколадку

Консерватория

Дверь хлопает, как на ветру,
Дрожит насквозь стеклянной кожей.
Свистящей шиною сотрут
На мостовой – твой след прохожий.
Распахнута подъездом жизнь.
Залепит снегом свет зеленый.
Дорогу ты перебежишь
По правилам плохого тона.
И зданье, желтое, как воск
Для освещенья партитуры,
Вечерний свой наводит лоск
И ждет твоей клавиатуры.

Переодеться – пустяки.
Сложнее – перевоплотиться.
А в гардеробной старики
Спят стоя, как большие птицы.
Златою рыбкой номерок
От жизни прежней – вдаль засунут.
Ты опоздала на урок —
Тебя ученики засудят.
Парадной лестницей прошла,
Где семь сапог ты износила,
И зеркало из-за угла
Тебя гигантски отразило.

Твое величие стоит
Перед тобою – в старом платье.
Из-за спины твоей софит
Сверкает белою печатью.
По-детски узенькая кисть,
Но руки венами набухли,
Как будто прачкою – всю жизнь,
Как будто целый век – на кухне.

Ученикам твоим заплыв
Самостоятельный не вреден.
И грезишь ты, глаза закрыв,
Пока каморка лифта едет.
И в классе гулком, будто храм,
Когда нажмешь на все педали,