Одинокий голос

Ты раздаешь ученикам
Кусками – горькие печали.

***

Всегда горчит познанья мед.
Через войну, через разруху
Бил твой рояль, как пулемет,
По тьмой залепленному слуху.

А кто-то жадно жил тобой!
А кто-то крал твои афиши!
Звенела музыка трубой,
Гнездилась ласточкой под крышей.

А дом? Да не было его.
Кариатидами стояли…
А затевали торжество —
Звенели чашки на рояле.

Твоя семья плыла теперь
Консерваторским коридором.
И тихо пела в классе дверь,
И половицы пели хором.

И ты входила, вся в огне,
С огнями звезд и снега слита,
И все студенты, как во сне,
Шептали имя: Маргарита.

И так рождала ты тепло
Любви – за стареньким «Бехштейном»,
Что снег хотел пробить стекло
И стать твоим платочком шейным.

***

Консерватория, мой друг,
Ты – лабиринты Минотавра.
Здесь светел контрабаса круг
И плачут нищие литавры.
Здесь влито сердце целиком
В сосуд, где музыка полощет.
А окна смотрят прямиком
На белую от снега площадь.

Но все равно – она красна.
Здесь красный звон звенел когда-то
И кров лилась красней вина
Под гул багряного набата.
И красный бархат пышных лож
Бледнел пред пылкими щеками
Рабочих в переплетах кож,
Солдат с пустыми рукавами.
Большой консерваторский зал
Уроки музыки давал им.
И верила Москва слезам,
Когда сюда валили валом!

А на четвертом этаже
Гудел орган пчелиным ульем,
И снега детское драже
Летело в форточку на стулья.
Отсюда видно лучше всех
В окно, раскрытое со стоном,
Звезду, что ляжет в белый мех
Парадным маршальским погоном.
Ее рубиновая боль
Прошла под сердцем, будто пуля.
А снег на рану сыплет соль,
Слетает, колотя вслепую.
И всеми музыками дня
Не заглушить ночного боя,
Когда звезда летит в меня
Пятиконечною рукою,
И, подчиняясь до конца
Лучистой славе дирижера,
Я голос сердца и лица
Вплетаю в мощь родного хора!

***

Я – ученица Красоты.
Она метелью в класс вбегала.
Ее княгинины черты
Мужская гордость зажигала.

Она, как высохший букет,
Сердясь, швыряла ноты на пол.
Ее дыханием согрет,
Рояльный клавиш воском капал.

Мы все твердили по сто раз,
На мельницу таскали воду,
Она садилась – и для нас
Играла вместо нот – природу.

И странно было видеть в ней,
Как резкий диссонанс для слуха,
Разлет бетховенских бровей